<p>
Почти силой он затащил Николая за стол и тут же устроился по правую руку от него.</p>
<p>
Руки его запорхали над кушаньями, будто крылья чайки, накладывая то одно, то другое.</p>
<p>
— Вам что-нибудь передать?</p>
<p>
— Нет, спасибо, я сам.</p>
<p>
Николай потянулся за кусочком отбивной.</p>
<p>
— Сам император отметил вас, — произнёс тем временем Леон, — вам так повезло!</p>
<p>
Николай повернулся, чтобы поймать его взгляд, и тут же что-то звякнуло у него под рукой, а в следующую секунду все голоса смолкли, и глаза всех сидевших за столом устремились на него.</p>
<p>
Николай медленно перевёл взгляд туда, откуда только что раздался звон, чувствуя, что только что произошло что-то непоправимое, и увидел рассыпавшуюся по белой скатерти горку соли.</p>
<p>
Николай сглотнул. Ощущение чего-то страшного не покидало его, хотя он и не понимал толком, что произошло. Он снова посмотрел на Леона в поисках поддержки, но тот отодвинулся от него — будто они и не разговаривали только что.</p>
<p>
— Соль… — всё же прошипел он, но Николай по-прежнему ничего не мог понять. — Выйдите из-за стола. Пусть лакей уберёт. Это же к беде.</p>
<p>
Щёки Николая пылали. Он начинал понимать. Поднявшись, он попятился назад — и тут же из-за спины раздался новый, куда более глубокий звон. Кажется, все в зале выдохнули и, разом отвернувшись от него, снова принялись за еду. Леон теперь протянул руку, приглашая его назад, а Николай обернулся и увидел осколки дорогой вазы, стукнувшейся о зеркало и рассыпавшейся на множество частей.</p>
<p>
— Так вы хотели рассказать про полёт, — продолжил тем временем Леон, но Николай уже не слушал его. Развернувшись, он пулей вылетел в коридор. Ему было тошно от себя и от всего, что только что произошло. От тех людей, что окружали его, и от того, что он так боялся, что они подумают о нём что-то не то. Он пронёсся стрелой сквозь колоннаду мраморной галереи и вылетел туда, где на стенах висели портреты героев. Мгновенно его будто бы обдало холодным ветром. Здесь он чувствовал себя гораздо лучше — и не только потому, что оказался один. Флотоводцы прошлых эпох будто бы поддерживали своими молчаливыми взглядами его.</p>
<p>
Николай сделал ещё один глубокий вдох. Подошёл к одному из них и попытался рассмотреть, но тут же понял, что в галерее есть кто-то ещё. Он видел стоящего со спины — волна чёрных волос накрывала его мундир цвета ночного неба, а серебряные эполеты выдавали в нём офицера, крещённого в боях. Николай колебался, стоит ли подойти и заговорить — или лучше тихо покинуть зал, но через секунду мужчина обернулся, и оглушительную тишину затопил грохот крови в висках. Мужчина что-то говорил, но Николай не слышал ничего — так он был красив какой-то особенной, мужской красотой, переплетённой с изяществом и достоинством, говорившими о его прошлом, будущем и настоящем за него.</p>
<p>
Мужчина шагнул вперёд и пощелкал пальцами перед глазами Троекурова.</p>
<p>
— Вам плохо? — наконец расслышал тот. — Я не ношу нашатыря, но можно у кого-нибудь поискать.</p>
<p>
— Нет, — выдавил Николай и качнул головой, — нет, — уже увереннее повторил он, — простите, я просто задумался и не ожидал увидеть здесь кого-нибудь.</p>
<p>
— В самом деле, здесь обычно не встретишь никого, — мужчина отвернулся и остановился перед окном. — Только я прихожу… попросить у стариков совет. Да и то потому, что кроме них не доверяю никому.</p>
<p>
Николай улыбнулся и, подойдя к нему, остановился плечом к плечу.</p>
<p>
— Думаю, что понимаю вас. Трудно постоянно находиться среди этих людей. Здесь, при дворе, где всё определено: как кланяться и кому в особенности, и как разговаривать, и, наверное, даже как влюбляться.</p>
<p>
— Так вот оно что? — мужчина чуть повернул голову и насмешливо вскинул бровь. — Вы решили спрятаться ото всех? Вам надоел свет?</p>
<p>
Николай повёл головой.</p>
<p>
— Признаться честно, мне здесь тяжело. Я, как и вы, боевой офицер.</p>
<p>
Мужчина вздрогнул, но не сказал в ответ ничего. Его унизанные перстнями пальцы легли на стекло.</p>
<p>
— Участники игры одновременно являются как исполнителями, так и зрителями театрального действа… — задумчиво произнёс он.</p>
<p>
— Что?..</p>
<p>
Мужчина молчал, не пытаясь ничего объяснить.</p>
<p>
— Вам, наверное, от меня смешно, — Николай отвёл взгляд и теперь тоже смотрел в окно. — Вам ведь куда легче даётся этикет, это видно… В каждом движении ваших рук.</p>
<p>
— Свет — это цепь отношений, приличий и обязанностей. Иногда кажется — она превращается в аркан ночного разбойника, который затягивается и затягивается у тебя на шее, но это лишь потому, что она и есть — цепь.</p>
<p>
— Свет подавляет меня… — сказал Николай негромко. Он сам не знал, отчего его так потянуло поговорить. Обычно он был молчалив со всеми, включая друзей. Но сейчас ему казалось, что между ним и незнакомцем, проводившим бальный вечер в Галерее Героев, протянулась незримая нить. — Я перестаю быть собой.</p>
<p>
Уголок губ незнакомца чуть приподнялся.</p>
<p>
— Разве я говорил, что в свете будет весело? Нет. Но ум и характер совершенно образуются только в свете. И этот свет — пустой, ветреный, часто жестокий и несносный, так же нужен для души нашей, как и занятие в уединении. Сохрани Небо влюбиться в него, но не должно его чураться.</p>
<p>
Николай напрягся.</p>
<p>
— Свет претендует на звание авангарда цивилизации. Ради исполнения этой миссии светские люди строго чтут условности и правила хорошего тона, стараются быть в курсе всех хитросплетений политики, носят элегантную одежду и делают вид, что пестуют произведения человеческого ума. Но всё это ложь — от начала и до конца. Тот, кто видел звёзды так близко, как мы, знает то, что никогда не поймут они.</p>
<p>
Незнакомец не ответил. Он стоял и смотрел на золотые шпили Адмиралтейства и на город, присыпанный первым снегом.</p>
<p>
— Скажите, — произнёс он вдруг, — ведь это вы тот, кто первым увидел двадцать миров?</p>
<p>
— Да… — Николай устало вздохнул. Слишком часто он стал слышать этот вопрос. Только ему он и был обязан тем, что сегодня оказался представлен ко двору.</p>
<p>
— Вы хотели бы вернуться туда назад?</p>
<p>
Николай тоже посмотрел в окно.</p>
<p>
— Всякий раз, когда вспоминаю о том, радостная гордость озаряет моё сердце. Восторг охватывает меня от одной мысли, что я стал частичкой тех славных событий, участником которых я был.</p>
<p>
— Это правда? — незнакомец резко обернулся к нему и заглянул в глаза.</p>
<p>
Горло Николая почему-то пересохло, но он кивнул и выдавил:</p>
<p>
— Это так. На самом деле так.</p>
<p>
Незнакомец отвернулся.</p>
<p>
— Идите в бальную залу. Скоро начнут танцевать.</p>
<p>
— Но…</p>
<p>
— Это приказ, поручик.</p>
<p>
Николая вдруг обдало жаром и холодом одновременно, и он почувствовал, как жёсткий голос незнакомого офицера волной дрожи отдаётся у него в животе.</p>
<p>
— Как прикажете, адмирал.</p>
<p>
Николай развернулся и, печатая шаг, двинулся прочь.</p>
<p>
</p>
<p>
ГЛАВА 3</p>
<p>
Николай ушёл, а Орлов ещё долго стоял и смотрел в окно на город, выросший на месте болот и пустошей за две сотни лет.</p>
<p>
Там, где теперь начинался Восточный проспект и стояли великолепные дворцы, ещё не так давно не было ничего, кроме деревень. Таурон был самой дальней колонией из освоенных до обнаружения Ветров земных миров. Когда же началась война, и ромеям пришлось прикрывать паническое бегство других землян, они отступали шаг за шагом, пока не добрались сюда. Но в конце концов Основатель возглавил флот, и любое отступление было запрещено. Позади флота землян были выставлены заграждения из кораблей, обстреливавших всех, кто сдавал немного назад. А пока флот ромеев удерживал границы системы в этой, казалось, безнадёжной войне, Основатель приказал заложить на Тауроне, под самым перекрестьем Ветров, форт. Выполнить его приказ, впрочем, так и не удалось — под постоянным огнём строители никак не могли завершить проект, и в конце концов оказалось проще захватить крепость противника, названную Нотербург. Обрадованный первой из ромейских побед Основатель назвал эту крепость Ключом от Ветров — Шлиссельбург. И сам прибил над воротами небольшой станции Ключ. Так началось наступление, перемежавшееся с поражениями и потерями — вопреки легендам, которые так любила молодёжь. И на месте крепости Основатель приказал заложить город с таким же названием, сделав его символом ключей к Новой Земле.</p>
<p>
Правда, природа в этих местах была суровой и не отличалась разнообразием: почва неплодородная, топи и болота куда ни посмотри, непроходимый северный лес. Основателя, впрочем, не волновали трудности. Он видел берега Ладоги весной, когда появлялись первые цветы и первые ростки травы пробивалась через мерзлую землю, берёзовые рощи оказывались в ярко-зеленом облаке листвы, и трели птиц слышались в них. Люст-Эйланд назывался остров, где заложили первые камни форта, с которого начали строить пояса обороны для нового ромейского города. Рассказывали, что при первой копке для закладки фундамента Основатель сам вырезал два пласта дёрна и положил их крестообразно, а затем, сказав: «Здесь быть городу». Затем включился в работы по строительству рва, который должен был окружать крепость. Кое-кто рассказывает ещё, что как раз в этот момент в небе показался грифон и стал кружить над будущим царём. Однако никто из ныне живущих не мог бы это ни опровергнуть, ни подтвердить.</p>
<p>
Зато довольно точно знали все, что в работах по строительству крепости принимали участие в основном пленные захватчики. Фронт работ был большой: необходимо было вырубить лес, осушить болота, убрать падающие ветки и выкорчевать корни. Построить жилища и прорыть каналы. Работа не прекращалась даже тогда, когда начинался бой.</p>
<p>
Для обеспечения водоснабжения форта через весь остров с севера на юг вырыли канал — первый из множества каналов, испещрявших теперь Шлиссельбург. По берегам его тянулись четыре ряда дощатых казарм для солдат, а недалеко от них — жилища коменданта и его помощника, военный и продуктовый склады, арсенал. Окружали посёлок насыпной вал, система радаров и башен противоракетной обороны. А на центральном бастионе был водружён флаг, в праздники сменяемый штандартом — жёлтым знаменем с ромейским грифоном посреди полотна.</p>
<p>
Чтобы Основатель мог контролировать постройку, для него рядом с защитными стенами поставили небольшой домик, в котором вряд ли стал бы жить кто-то из нынешних дворян: было в нем две комнаты, разделённых маленьким коридором и кухней, а из всех декораций только холст, который обтягивал стены, и нарисованные на входной двери лилии.</p>
<p>
Через некоторое время город окружили бревенчатые дома, выстроенные где придется, приземистые и без дворов, выходившие прямо на улицу. Если мимо проходила повозка, то из-за зыбкости почвы стёкла дрожали, и вся утварь подпрыгивала на полках. Впрочем, железной техники мостовые не выдерживали и теперь. Улицы тогда ещё не имели названий, дома были без номеров, так что приезжий не мог отыскать ничего. Всё это, впрочем, простояло недолго и превратилось в угли после одной из первых удачных атак врага.</p>