Мне не пришлось долго ждать коротких сумерек, после которых на деревню опустилась непроглядная сырая ночь. Какое-либо освещение на окраинах Имбоки отсутствовало, фонари стояли лишь на центральной улице, да и те горели настолько чахло, что практически не давали света. Я ориентировался по шуму моря вдали и по слабым отблескам воды. Полагаю, мое везение в какой-то мере может быть объяснено благосклонностью ко мне старого Орфео, во всяком случае, мне хотелось так думать. Я безумно нуждался в подтверждении того, что в своей борьбе я не один.
Итак, уже совсем стемнело, когда ворота гаражей открылись, выпуская наружу едва заметный призрачный свет лампочек, и закрылись вновь – это вышли во двор те два типа, с которыми я уже имел удовольствие познакомиться. Дождавшись, пока их голоса и шаркающие шаги стихнут вдали, я покинул свое убежище и вновь перебрался через канаву. Вокруг не было ни души. Замкнутый образ жизни имбокцев был мне теперь весьма на руку: единственным, кого я встретил за время своих ночных блужданий вокруг церкви, был какой-то старый пропойца, напомнивший мне Изекиля. Но и он, убедившись, что у меня не водится ничего, что можно залить в себя, убрался восвояси.
Воистину, мне несказанно везло. Словно невидимая сила вела меня по течению, и у меня не было желания ей сопротивляться. Я приблизился к гаражам и по очереди подергал двери: заперто. Мне ничего не оставалось, кроме как обследовать эти ветхие постройки снаружи, и вскоре я нашел вполне подходящий вход: несколько досок можно было отодвинуть так, чтобы пробраться внутрь. Я не стал медлить и занялся осуществлением плана.
Изнутри гараж представлял собой скорее склад разной рухляди, подчас даже не имевшей отношения к автомобилям. Посреди помещения стоял грузовик, из его кузова чувствовался отчетливый запах гнили: во всей видимости, при выгрузке улова часть рыбы оказывалась забытой. Я прошел мимо и, ориентируясь скорее наощупь, чем по свету подвешенной на стене лампочки, нашел в углу целую свалку пустых канистр. Неподалеку стояли и полные, их было около десятка. Возникни тут хотя бы искра – и обе постройки вспыхнут за несколько мгновений. Я выбрал из общей кучи большую канистру и наполнил её. Дабы не привлекать внимания к внезапной пропаже горючего, я понемногу сливал бензин из тех полных, что стояли в ряд. Во всяком случае, на мой взгляд, это будет менее заметно, чем пропажа целой канистры бензина.
Теперь мне предстояло вновь выйти на улицу тем же путем и двигаться через полдеревни. Я не собирался задерживаться – задача осложнялась лишь тем, что моя ноша существенно ограничивала скорость передвижения. Деваться мне было некуда, я мог лишь радоваться тому, что безлунная ночь спасает меня от необходимости соблюдать излишнюю предосторожность. За время, проведенное в Имбоке, я не успел заметить у здешних жителей способности видеть в темноте.
К концу своего путешествия я находился в состоянии крайней физической усталости. Едва оказавшись под крышей дома, который я уже начал мысленно считать своим, я рухнул на груду тряпья в дальнем углу и провалился в сон. Уже утром я понял, что не снял даже высушенную кожу с головы. Начинался финальный этап плана: перед октябрьским праздником в честь великого Дагона я намеревался пробраться в церковь, перетащив в дополнение к уже имевшемуся там тряпью то, что успел найти в заброшенном доме, и пропитать горючим мои самодельные факелы. Газа в зажигалке Барбары было ещё достаточно: во всяком случае, определенно бы хватило на то, чтобы отправить к дьяволу всю деревню.
Насколько я успел заметить, при всей своей фанатичной вере имбокцы не слишком горели желанием приближаться к каменному колодцу, прорубленному в полу церкви. Они свободно спускались в море, плавали по лабиринтам подводного города и стояли перед золотым алтарем, но именно колодец вызывал у них какой-то подсознательный страх. Смотреть в колодец решались лишь Ксавьер и Ухия, да ещё Хорхе, но тому полагалось по роду деятельности. Едва вспомнив про Хорхе, я почувствовал, как моя решимость покончить с этой обителью безумия предательски дрогнула. Пусть он и не был мне другом, но он – единственный, кто относился к бесполезному чужаку хоть с каким-то сочувствием. К тому же он, если верить его словам и сопоставить их с моими собственными воспоминаниями, был моим спутником в походе в лабораторию Орфео. Он видел химеру, в которую превратился Ксавьер. Если бы только Хорхе чуть больше верил своим глазам, чем здравому смыслу…
Он мог бы быть моим союзником. Его уверенность в том, что клан Камбарро как посредники между морским богом и его паствой должен быть уничтожен, оказалась бы для моего плана бесценна. Но против Дагона он не пойдет. Скрепя сердце, я принял решение. Я не могу выбирать, кого спасать в той преисподней, которую я собирался устроить на земле. А это значит, что пастор должен сгинуть вместе с остальными.
Церковь Ордена Дагона представляла собой добротное каменное помещение. Центральный зал, где, по-видимому, раньше, до появления в деревне морской заразы, проводились христианские богослужения, был вычищен до блеска. На стене напротив входа сверкало Око Дагона, вокруг скалились рыбьи чучела. Из этого зала вёл проход в следующий, здесь располагался колодец и осуществлялись жертвоприношения. Снаружи оба зала оплетала сеть, на мой взгляд, совершенно бесполезных коридоров, где была свалена всякая рухлядь. И вот как раз именно на нее и было направлено мое внимание. Я пропитал бензином всё, что хотя бы теоретически могло гореть. Не избежал этой участи и трон Ухии, обтянутый тканью золотой каркас. Честно говоря, я вовсе не надеялся на то, что получу огонь достаточной силы в пустом зале с каменными стенами, но хотя бы муки удушья этому рыбьему сброду обеспечу.
Исполнение моего плана намечалось на службу через три дня. Во время ежедневных молитв Имбока практически вымирала, все её жители собирались в церкви. Церемонию октябрьского праздника я знал ещё из рассказов Ухии. Сначала читалась особая торжественная молитва, во время которой жрица должна была водить над краем колодца рукой с зажатым в ней амулетом, затем приносили жертву. В честь великого Дагона жертвы всегда выбирались из числа людей. Проблему отсутствия людей в деревне решали довольно просто: группа сектантов отправлялась в Сантьяго, ближайший к Имбоке город, и там они подыскивали того несчастного, который должен будет окончить свои дни в колодце. Ухия утверждала, что нашу яхту послало им само море, - Дагон был доволен Барбарой, отправленной к нему на майский праздник, ибо до нас жертвы не приносились почти год.
Тогда, пораженный самим её рассказом, я не догадался спросить, почему в таком случае никто не ездил в город. Теперь я понимаю, что скорее всего это было связано с усиленными мерами безопасности в Сантьяго: похоже, тамошняя полиция вычислила, что в конце октября и в начале мая несколько лет подряд стабильно исчезают люди. Сейчас я, испытывая уже знакомое отвращение к себе, замечал, что думаю о привезенной из города жертве думаю довольно спокойно. Это часть праздника, а значит, нужно её переждать, и не мне пытаться сейчас рассуждать о человеколюбии, я такой же урод, как и всё население Имбоки. И я собираюсь уничтожить морскую заразу.
Я знал, что в праздник служба начинается раньше обычного, а потому укрылся в церкви ещё с утра. Несколько часов молитвы и кровавое жертвоприношение завершались обычно тем, что вся толпа вываливалась во двор и следом за Ксавьером и жрицей направлялась на берег, где возносилась уже новая молитва, та самая, которую впервые произнес в Имбоке капитан Орфео, молитва о пище. Этим, насколько я знал, праздник обычно заканчивался, а для молодежи начинались соревнования, состоявшие из заплыва на время до рифов. Эти уродливые создания безумно любили воду.
В церкви не было окон, а потому я мог лишь догадываться о том, что происходило на улице. Сектанты стекались в помещение, шаркая ногами и издавая целую гамму совершенно непередаваемых звуков, в которых не было ни намека на человеческие голоса. Продолжая прислушиваться, я различил звук работающего мотора и шуршание автомобильных шин: прибыл Ксавьер. В моем воображении вновь невероятно живо воссоздалась неоднократно виденная картина: моя жена и болтающееся в её руке безвольное чучело её карлика-отца. Если бы он знал о моих планах, я уверен, что не писал бы сейчас этот дневник. Но пока у меня есть возможность делать записи, сидя в тёмном коридоре, я продолжу заносить на бумагу всё, что со мной происходит. Вполне возможно, это мой последний день в Имбоке. Я не знаю, будет ли то, что произойдет со мной потом, полноценной смертью, или со мной случится что-то многократно худшее, но я стараюсь об этом не думать. Я должен исполнить то, что решил.
Ксавьер пересек первый зал и сразу направился к колодцу. Я слышал влажное шуршание щупальцев жены по каменному полу и в очередной раз удивился тому, что Ксавьер заставляет абсолютно не приспособленное для ходьбы тело передвигаться самостоятельно. С тех пор как он занял место Ухии, я ни разу не видел её в хорошо знакомом мне кресле на колесах.
***
Рискуя быть раскрытым, Пабло вышел из своего убежища и постарался незаметно смешаться с вереницей местных жителей. Сектанты стекались в зал. В отдалении показалась Ухия в золотой тиаре – жрица взбиралась на трон, обвивая щупальцами поручни. Рядом застыли носильщики, которым предстояло держать её над колодцем. Боясь поднять голову, Пабло чувствовал, как в него впивается взгляд рыбьих глаз Ксавьера. Впрочем, он не был уверен в реальности этого ощущения: Ухия уселась на трон и теперь жадно смотрела в тёмную дыру в полу. Ксавьер Камбарро ждал подходящего момента.
Пустой зал казался огромным. Сейчас же он был заполнен так, будто сюда собралась не только вся деревня, но ещё и половина соседнего городка. Пабло видел празднество в честь морского бога лишь однажды и не мог даже подозревать, что в пустынной гнилой деревне столько обитателей. Сектанты были один уродливее другого. В зале присутствовали даже те, кто уже несколько лет вследствие происходивших в организме изменений не показывался из дома. Скользкие чудовища в накладных лицах шипели и лаяли, на их телах дьявольской насмешкой смотрелись перешитые человеческие костюмы.
Жрица осматривала собравшихся с высоты своего трона. Никто из жителей не выражал беспокойства по поводу того, насколько внезапно изменились привычки преподобной Ухии. Никому не было дела до Ксавьера, который будто усыхал рядом со своей дочерью и сейчас грудой тряпья примостился у её трона, источая вокруг ужасающее трупное зловоние. Дагон придет в октябрьскую ночь. Дагон примет жертву и пошлет взамен рыбу и золото. Золото из моря – великий бог Имбоки.
Стоя у входа, чтобы иметь возможность в любой момент выскользнуть в коридор, Пабло внимательно оглядывался по сторонам. Никто из местных жителей, стоявших сейчас здесь, не знает о том, что Ксавьер и Ухия – одна безумная химера, тело жрицы Дагона и душа отступника, способ обойти отторжение моря. Они не поверят в такой исход, это не укладывается в их мировоззрении. На голове Ухии сияет шипами золотая тиара. Дагон благосклонен к своей жрице.
Бормотание собравшихся перекрывает голос священника. И вновь тягучей монотонной песней на неизвестном языке льется молитва, изредка прерываемая короткими паузами, во время которых хор чавкающих и шипящих голосов возносил хвалу своему богу. Пабло слушал с мрачной усмешкой на лице и впервые искренне торжествовал, скрывая свое лицо под сушеной маской из человеческой кожи. Сектанты впадали в уже знакомый транс, казалось, переминаясь с ноги на ногу и качая уродливыми головами, они исполняют некий странный танец. Ухия наклонилась вперед, в её руке на длинной цепи покачивался амулет – пирамида с золотым Оком Дагона. Настанет момент – и цепь вырвется из её руки, и пирамида, сверкая гранями, устремится в водную пропасть. Пабло знал, что после таких обрядов море возвращает амулет с ближайшим приливом, - это добрый знак, он означает, что Дагон принял жертву.
Губы жрицы беззвучно двигались. В отличие от остальных, Ухия являла собой сейчас образец сосредоточенности: сведенные на переносице брови, хмурый неподвижный взгляд. Ксавьер Камбарро всматривался в чёрную бездну. Вода в колодце начинала волноваться. Пользуясь тем, что увлеченным своей молитвой рыбомордым уродам нет никакого дела до того, что происходит вокруг, Пабло покинул зал. Всего на полминуты, но и этого ему хватило, чтобы поднести огонек зажигалки к одной из ближайших куч каких-то сломанных досок. Количество хлама, сваленного в коридорах церкви, оказалось поистине бесценным.
Пропитанные бензином доски занялись мгновенно. Не оглядываясь больше на разгорающийся пожар, Пабло бросился обратно в зал и постарался смешаться с толпой. А ещё через несколько минут из коридора потянулся дым. Пожар в церкви охватывал коридоры, перекрывая пути возможного спасения. Дым смешивался с рыбьей вонью и растворялся в ней, маскировался под нее, не позволяя вовремя обнаружить опасность. Погруженные в молитву сектанты опомнились лишь тогда, когда в зал потянулись серые удушливые клубы.
Резкий окрик Ухии на короткое время оборвал начинающуюся панику. Жрица вскинула амулет, выдергивая его из колодца. Несколько храбрецов попытались сунуться в коридор и тут же были отброшены обратно: церковь пылала изнутри. Пабло видел, как растерянно оглядывается священник. Хорхе не мог не догадаться о причине внезапного пожара. Как пастор этой деревни, он должен был спасать своих прихожан, но в единственном выходе из зала бушевал огонь. Оставался только колодец. Чем ближе дым, заставлявший задыхаться и кашлять, подбирался к столпившимся сектантам, тем плотнее они сдвигались вокруг прорубленного в полу хода. Как бы ни была сильна их вера, желающих туда прыгать не находилось, и Пабло успел подумать, что огонь для них является едва ли не лучшим выходом.
Краем глаза он успел заметить, как Ухия, обвивая щупальцами носилки, соскользнула с трона. В одной руке она по-прежнему сжимала золотую цепь, и пирамида с Оком Дагона со звоном ползла за ней по каменному полу. В другой Ухия держала нож, и Пабло показалось, что ладонь жрицы словно опалена от соприкосновения с ритуальным предметом. Море чувствует подмену. Недолго удастся Ксавьеру появляться в чертогах морского бога в обличии дочери. Разве что на длительный срок он и не рассчитывает…
Вслед за этим клубы дыма начали растворяться, обволакивая окружающую действительность, и Пабло с молниеносной ясностью понял, что находится теперь будто за пределами зала, наблюдая откуда-то извне за метавшимися в панике имбокцами. Его самого больше не было в этой реальности. На расстоянии вытянутой руки покачивалась на своих щупальцах стоявшая напротив Ухия. Он вздрогнул, шарахаясь назад, стараясь не смотреть в бездонные глаза на её бледном лице. Химера лишь презрительно хмыкнула и коснулась пальцами длинных шипов на тиаре.
- Чего ты добиваешься, Пабло? – голосом Ксавьера поинтересовалась она, абсолютно спокойно глядя сквозь столпившиеся у колодца фигуры. – Ты не можешь уничтожить Имбоку. Ты уже пытался однажды осуществить точно такой же план – и к чему это привело?
- Я положу этому конец, - собрав всё мужество, Пабло поднял голову и встретился с химерой взглядом. Ухия улыбалась, её губы кривились в характерной гримасе Ксавьера, превращая рот женщины в подобие уродливого провала. – Что ты с ней сделал? Где она?
- Ухия? – химера едва не смеялась. Ксавьер абсолютно не выглядел обеспокоенным, и Пабло невольно подумал, что даже его отчаянный план с пожаром в церкви губернатор предвидел. Более того, уже просчитал ответные ходы, показывающие непутевому сыну его место в иерархии морских существ. – Видишь ли… она сейчас в безопасности. В хорошем месте, где ей ничто не угрожает. Она не может идти за мной и не может предать меня, мне пришлось немного облегчить ей выбор.
- Ты убил её?
- Нет. Я извлек частицу её души и поместил в достойное хранилище. Для выполнения моего плана я нуждался в её теле.
- Море не принимает тебя, Ксавьер. Ты стал там чужим, ведь так? У тебя нет выхода, кроме как пользоваться телом Ухии.
- Я вижу, что ты получаешь сведения от Орфео, - усмехнулась химера и, подобрав под себя свитые в клубок щупальца, опустилась на них. – Учитывая, что дед не питал слабости к столь бесполезным существам, это весьма странно. Орфео выбрал неудачного союзника. Пабло, слушай меня. Ты не знаешь, где находится это место, и не сможешь отсюда выбраться без моей помощи. Здесь нет времени в общепринятом смысле. Я предлагаю немного побеседовать.
- Ты исчез из Имбоки, оставив её жителей умирать в огне? Ничего не скажешь, достойно главы деревни, - Пабло попытался изобразить иронию. Однако он и сам понимал, что находится сейчас не в том состоянии, чтобы вести полемику с Ксавьером. Мужчина постарался хотя бы унять дрожь в руках. Третий из семьи Камбарро во главе деревни, демон Имбоки и её безжалостная сила, Ксавьер не производил сейчас впечатление обеспокоенного судьбой жителей. Химера устало повела густо накрашенными глазами.