Я допускал, что чего-то не знаю о взаимоотношениях Ксавьера и Ухии, но видеть губернатора болтающимся в руке дочери и не выказывающего при этом никаких признаков недовольства… к такому я готов не был. Скажу больше, меня до глубины души поразила его апатичность. Не таким был Ксавьер Камбарро, перед которым трепетала Имбока, чтобы соломенным чучелом в поношенном сюртуке плыть над землей в руке своей дочери. Не могу объяснить, что именно в этой картине настолько меня напугало, но увиденное казалось диким, безумным, абсолютно противоестественным. Не уверен, что это действительно так, но, наблюдая за ними, я невольно подумал, что Ксавьер словно стал меньше ростом. Во всяком случае, по сравнению с Ухией он смотрелся сейчас совсем карликом. Кроме того, в те минуты, пока моя жена с отцом не скрылись в машине, до меня доносился некий запах, различимый даже сквозь рыбью вонь, которой была пропитана вся деревня. Это был запах трупного разложения. Несмотря на то, что раньше мне не доводилось с ним сталкиваться, я был уверен, что не ошибся. Некий лишенный жизни объект гнил под воздействием естественных причин.
Оставшись один, я долгое время боялся даже пошевелиться. Я всеми силами гнал от себя мысль о том, что знаю, как выглядит этот объект, - он продолжит гнить в комнатах второго этажа, и ужасающий трупный запах будет вмешиваться в уже знакомую мне какофонию рыбьей вони и сушеных водорослей.
Дальнейшие догадки мчались в моём мозгу настоящим галопом. Тело Ухии захвачено частицей Ксавьера. Именно он, управляя телом моей жены, шлепающими скачками спускался по лестнице. Тело самого Ксавьера нужно ему для того, чтобы не возбуждать подозрений среди сектантов. Им безразлично, как выглядит отец верховной жрицы, и совершенно не важно, что перед ними гниющий труп, главное – что он присутствует. Но где в таком случае сама Ухия? Неужели она… Моему внутреннему взору вновь предстало беспомощно болтающееся тело. Неужели он вышвырнул её туда? На миг мне стало жаль мою жену.
Никто, кроме меня, не знает о том чудовищном обмене, что каким-то образом сумел провести Ксавьер. Вся деревня пребывает в уверенности, что глава деревни и его дочь находятся каждый в своем теле. Да никому и в голову здесь не может прийти, что Ксавьер на такое способен! Если бы я не видел в горах химеру с перекошенным лицом моей жены, я сам догадался бы весьма нескоро – боюсь, тогда было бы уже поздно. Однако волей случая я оказался в лаборатории и должен благодарить за это покойного капитана. Если бы только удалось снова с ним поговорить. Ещё никогда я так не нуждался в помощи кого-то из ненавидимого мной подводного племени.
Я отогнал попытку понять, с кем именно, в таком случае, я разговаривал в особняке. Была ли это всё ещё Ухия или уже Ксавьер? Сейчас это было уже не принципиально, мои ответные действия куда важнее. Не подлежит даже обсуждению то, что мне ни в коем случае нельзя возвращаться в особняк, это грозит срывом всех моих планов и смертью мне самому. Если допустить, что Хорхе прав и Ксавьер не станет ничего предпринимать до октябрьских празднеств, то оставшиеся несколько дней я должен где-то переждать. К тому же это даст мне время в спокойной обстановке обдумать план. Если я твердо решил положить конец существованию Имбоки и планам своего отца, то теперь к этому нужно подойти серьезнее, чем в прошлый раз.
Самым очевидным вариантом было попробовать отсидеться у Хорхе. Если убедить его в том, что моя цель – уничтожить предавшего веру губернатора, то я смогу даже рассчитывать на некоторую помощь или хотя бы на то, что пастор не станет мне мешать. Однако, поразмыслив, я был вынужден отказаться от этого варианта: в хижину священника часто захаживают жители деревни, так что сохранить в тайне моё пребывание там будет крайне затруднительно.
Дабы мои перемещения по городу не слишком бросались в глаза – всё же внешне я до сих пор разительно отличался от местных людей-рыб – я решился на то, на что в менее отчаянной ситуации никогда бы не пошел. Я собрался обзавестись накладным лицом. Сгорбившись и шаркая на манер походки большинства имбокцев, со скальпом поверх головы, я вполне смог бы затеряться среди местных жителей. На моё счастье, в городе не было собак, чтобы использовать их в случае поиска, да и если бы были, сомневаюсь, что собаки смогли бы учуять меня в этой рыбьей вони.
Вторым шагом моего плана, естественно, после выполнения первого, потому что, если Ксавьер заподозрит неладное, вся деревня по его приказу вновь бросится за мной в погоню, был поиск подходящего заброшенного дома, в котором я мог бы провести оставшиеся до праздника дни. Недостатка в пустых домах в Имбоке не было, но мне нужен был такой, откуда я смог бы быстро и беспрепятственно попадать в церковь.
Лицо мне достал Хорхе. Выслушав мои сумбурные объяснения, не стал ничего переспрашивать, однако в тот же день снабдил меня парой скальпов. При первом взгляде на них меня едва не стошнило, я и представить себе не мог, что однажды нацеплю нечто подобное на голову. Кто-то в этой деревне носит поверх своей рыбьей морды лицо Ховарда. Стараясь не думать об этом, я поблагодарил и решил вечером опробовать свою маскировку. Полагаю, живя в Имбоке, я стал менее восприимчив к тем ужасам, что здесь происходили. Когда я надевал чужую кожу, отвращение к самому себе захлестнуло меня с невиданной силой, однако будь на моем месте Пол Марш, что впервые увидел Имбоку с палубы яхты, я уверен, он немедленно лишился бы чувств. Я же лишь в очередной раз убедился, что мне больше нет места среди людей.
Старательно сутулясь и шаркая, я прошелся в сумерках по улицам Имбоки. Я не рисковал приближаться к особняку, опасаясь, что моя маскировка недостаточно хороша, чтобы укрыться от пристального внимания Ксавьера, но во всех других районах деревни моя затея, можно сказать, увенчалась успехом. Здешние жители отличаются крайней нелюдимостью и редко заговаривают друг с другом на улицах, а потому я просто старательно шаркал мимо таких же чудищ, стараясь по возможности не моргать.
Я посчитал маскировку удачной и приступил ко второй части своего плана: последовательно обошел церковь и прилежащие районы, отыскивая подходящий дом. В идеале я предпочел бы удалиться куда-нибудь на окраину ближе к горам, но тогда я буду терять половину времени лишь на то, чтобы добраться до церкви. После долгих поисков старания мои наконец увенчались успехом: я обнаружил на одной из глухих улочек небольшой дом. Судя по первому впечатлению, он был заколочен уже лет пятьдесят. Справа от моего потенциального жилища располагалась какая-то лачуга, явно обитаемая, если судить по тусклому свету, вырывающемуся во двор через полуоткрытую дверь, а слева стоял ещё один заколоченный экземпляр местной архитектуры.
В тот вечер я вновь искренне молился Господу. Мне казалось, именно он ведет меня сейчас между силами древних чудовищ. Я молился, не снимая высушенной кожи, и чувствовал, как по моим щекам катятся слёзы. Пусть я рожден от чудовища, но моя мать была обыкновенной женщиной, единственная её вина – в том, что излишняя наивность позволила ей пасть жертвой Ксавьера Камбарро, она полюбила его, не чувствуя в нём опасности, а возможно, надеясь на то, что ей удастся его изменить. Ради памяти матери я постараюсь использовать второй шанс.
Нет, мама, я не стану пытаться его изменить. Я сделаю всё, чтобы его уничтожить.
========== Глава 5 ==========
Из записок Пабло Камбарро
Итак, я обосновался в заброшенном доме, два из трех окон которого выходили на фасад церкви Ордена Дагона. Иногда мне казалось, что золотое Око подводного бога, закрепленное над входом в церковь, не сводит с меня остановившегося взгляда. Что бы я ни делал, Око Дагона неумолимо следовало за мной. Понимая, что обратного пути у меня нет при любом раскладе, я старался не обращать на это внимания. Следит или нет за мной рыбий бог – меня это больше не пугает. Смотри, как я готовлю твою погибель.
У особняка я с тех пор не появлялся, а потому так и не узнал, как отреагировал Ксавьер на мое исчезновение. Полагаю, он принял какие-то одному ему известные меры, или, быть может, и вовсе не обратил внимания: я уже не однажды показывал себя настолько трусливым, что он мог сбросить меня со счетов. Однако это было бы слишком хорошо. Во всяком случае, масштабных облав в городе не организовывалось, и постепенно я смог вздохнуть свободнее. Эти безумные сектанты уже преследовали меня по всей Имбоке, и в тот раз это закончилось для меня весьма плачевно.
На первый взгляд Ксавьер продолжал вести прежний образ жизни. Иногда он в сопровождении Ухии появлялся на церковных службах, и в такие моменты только я знал, что Ксавьер Камбарро – не то безвольно болтающееся чучело, что тащит за собой моя жена. Ксавьер Камбарро и есть Ухия, и в её бездонных глазах таится его злоба. Я находился от входа в церковь на расстоянии пары сотен метров, однако мне неизменно казалось, что я слышу доносящийся оттуда трупный запах. Тело губернатора словно растворялось, с каждым разом оно становилось всё меньше и меньше. Ухия, кривя губы в совершенно новой гримасе, раздраженно натягивала высушенную кожу на тот бесформенный отросток, что служил ему головой.
Я должен искоренить зло, пустившее корни в Имбоке. Намерения мои были настолько тверды, что в первую же ночь я отправился на поиски горючего. Прежняя моя идея не претерпела особых изменений, однако я собирался значительно её усовершенствовать. Пользуясь отсутствием окон, я планировал расположить в нескольких местах внутри церкви вымоченные в бензине вороха тряпок. Хлама там было навалом и без моих стараний, а рыбья вонь перебивала все возможные запахи. Если в закрытом помещении разом вспыхнет пожар, у паствы морского бога не останется иного выхода, кроме героических прыжков в колодец.
Я обошел всё здание по периметру, проверяя наличие запасных выходов. Их оказалось два: один был на совесть заколочен снаружи, над другим мне пришлось попотеть. Я пытался не привлекать к себе внимания, ночью при свете луны забивая досками и его, и до сих пор не знаю, удалось мне или нет. Мне хочется верить, что отсутствие за моей спиной в ту ночь призрачных теней охраны Ксавьера было хорошим знаком.
Достать бензин оказалось сложнее. В Имбоке было всего три автомобиля, а потому строить заправку, видимо, считалось бессмысленным, и за бензином ездили в Сантьяго. Я видел, как в подсобное помещение при гараже Ксавьера сгружали привезенные канистры. Первая мысль, что пришла мне в голову, была довольно отчаянной: замаскировавшись под случайного прохожего (всё же с надеванием лица я уже более-менее освоился), явиться в гараж в отсутствие хозяина и выпросить топливо в долг. Однако, поразмыслив, я пришел к выводу, что глупая храбрость ничем не лучше постыдной трусости. Ни у кого из случайных прохожих просто не может возникнуть нужды в бензине: у жителей Имбоки нет автомобилей. Прижатый к стенке, я решил направить свои размышления в сторону двух других машин и их владельцев.
Помимо черного, наглухо тонированного легкового автомобиля, которым владел Ксавьер и который я так неудачно пытался угнать в мою первую ночь в Имбоке, в автопарк деревни входило два грузовика. Они служили для вывоза рыбы в город на продажу, а по необходимости доставляли ещё и пассажиров, причем зачастую совместно с уловом, в том же кузове, играя роль некого общественного транспорта. Гараж, в котором они располагались, находился на дальнем конце Имбоки, откуда вела дорога в Сантьяго. Отправляясь туда, я размышлял над подходящим предлогом, но единственное, что приходило мне в голову, - так это выпросить бензин для сжигания старого барахла во дворе. Без бензина, мол, не желает гореть, паскуда!
Возможно, не верх гениальной мысли, но других у меня не было. Меньше чем за час я добрел до выхода из деревни и сразу приметил у дороги два сарая, носивших гордое название гаражей. Если бы паства морского бога собиралась не в добротно отстроенной каменной церкви, а в этих гаражах, мне достаточно было бы пройти мимо и всего лишь чиркнуть спичкой – уверен, две горы старых досок вспыхнули бы мгновенно. В других обстоятельствах я был бы искренне удивлен тем, что с ними этого ещё не случилось, но тогда меня не слишком волновали правила пожарной безопасности в деревне. Я натянул поплотнее высушенную кожу и, стараясь держаться как можно естественнее, зашаркал к двери одного из строений. Там я обнаружил крайне отталкивающего, классического имбокского вида субъекта, который немедленно воззрился на меня своими рыбьими глазами. Я постарался не моргать.
- Чего надо? – проскрипел субъект, впрочем, вглядываясь в меня без особой подозрительности. Здесь, в Имбоке, замкнутость местных жителей была то ли защитной реакцией, то ли просто выражением крайнего безразличия к миру наземному, но в любом случае она не имела никакой личностной подоплеки. Ненавидели здесь только чужаков, но их полагалось приносить в жертву великому богу.
- Дай бензину, - столь же мрачно потребовал я и, ссутулившись, остановился в дверном проеме. – Ящики старые жгу. Не горят.
В тот момент я искренне надеялся, что кашель и бульканье, которыми я так старался подражать местным жителям, сделали мой акцент менее заметным. На более-менее чистом испанском из всех моих знакомых здесь изъяснялись разве что Ухия и Хорхе, причем последний, знавший ещё и латынь, считался в деревне просто кладезем знаний. Все остальные говорили на каком-то жутком диалекте, который я, изучавший в университете классический испанский, поначалу разбирал с трудом. Со временем я научился ему подражать. Полагаю, я был способным учеником, поскольку быстро ухватил основной набор слов и даже смог копировать местный говор. В деревне, где я был единственным иностранцем, приходилось маскироваться особенно тщательно.
- Пошел вон, - безразлично бросил мой собеседник и отвернулся, начиная копаться в какой-то куче мусора у дальней стены. Поразмыслив, я пришел к выводу, что начать выпрашивать всегда успею, но сначала имеет смысл наведаться в соседний гараж. А если и там меня постигнет неудача, остается ещё один вариант: я останусь до вечера где-нибудь неподалеку и, дождавшись, пока владельцы машин отправятся по домам, попросту украду так необходимое мне топливо.
Иногда я задаю себе вопрос, почему я не начал с этого варианта. И тут же без особого труда нахожу на него ответ: самые удачные идеи всегда приходят поздно. Направляясь за бензином, я и не подумал о том, чтобы тайно, не ставя никого в известность касательно моих планов, пробраться в гараж под покровом ночи и вынести канистру. В любом случае, со вторым водителем меня ждала такая же неудача. Я вышел обратно на дорогу и окинул взглядом местность, дабы выбрать, где провести оставшиеся до ночи несколько часов. Мне нужно будет проникнуть максимально незаметно: о взломе гаража и пропаже бензина, пусть даже одной канистры (я полагал, что её мне будет достаточно), немедленно станет известно в деревне. А это неминуемо означало, что Ксавьер будет предупрежден и примет ответные меры – вплоть до организации новой облавы на сбежавшего сына. И здесь, я уверен, меня уже не спасет накладное лицо.
Сутулясь и шаркая, дабы ничем не отличаться от местных жителей, я ушел в сторону и оказался перед заполненной сточной водой канавой, что тянулась параллельно дороге. У меня не было абсолютно никакого желания перебираться вброд через мутную, отвратительно пахнущую воду, однако на том берегу рос густой кустарник, и именно в нём я мог укрыться от посторонних глаз.
Я пересек канаву, погружаясь в воду почти по колено. Теперь мои штаны и обувь приобрели совершенно невыразимый запах, который в сочетании с вездесущей рыбьей вонью давал столь тошнотворный эффект, что у меня кружилась голова. Я устроился за кустом и постарался хотя бы частично отвлечься от окружающего зловония. Я провел в Имбоке уже достаточно времени и должен был адаптироваться к тому, что о свежем воздухе в этой деревне можно забыть, однако у меня не получалось. Я вырос во внешнем мире и никогда не стану таким, как они.
Место для обзора я выбрал достаточно неплохое: за спиной располагался пустырь, где любого прохожего было бы видно как на ладони, так что при необходимости я без труда успел бы укрыться в кустарнике. Передо мной открывался вид на дорогу и уже знакомую мне канаву – он нёс вечную печать запустения и упадка, и от этого зрелища у случайно забредшего в эти края прохожего возникло бы немедленное желание наложить на себя руки. Благодарение Господу, я уже пережил тот период, когда гнилостная атмосфера Имбоки угнетала меня настолько, что лишала возможности здраво мыслить. Я не стал невосприимчивым к этой деревне, но теперь я мог ей противостоять.