Я приблизился к окну и, дрожащей рукой вцепившись в подоконник, отодвинул занавеску. Сквозь мутное стекло окружающий мир воспринимался как сквозь толщу воды, свет, падавший с улицы, не мог рассеять полумрак комнаты. Я прижался лицом к стеклу и выглянул во двор. У крыльца был припаркован автомобиль Ксавьера. Ухия, опираясь на услужливо выставленную руку водителя, забиралась на заднее сиденье. Уже когда моя жена скрылась в салоне, я мог ещё с минуту созерцать длинные, извивающиеся по земле щупальца, после чего исчезли и они, и дверь за Ухией захлопнулась.
Я должен бежать из этого дома. Я не знаю, кто именно находится сейчас в сознании моей жены, и никогда не узнаю, учитывая окружающую меня атмосферу лжи. Одно из двух: или это и в самом деле Ухия, и тогда Ксавьер затаился, дожидаясь нового подходящего момента, или моей женой управляет её отец, и тогда мне необходимо, пока не поздно, спасать свою жизнь.
Но куда я мог пойти в этой деревне? Я сын Ксавьера и муж своей сестры, которая является жрицей Дагона. В Имбоке нет ни одного жителя, который не знал бы меня в лицо, - у них было достаточно возможностей, чтобы хорошо запомнить чужака, потревожившего покой деревни. Вся Имбока собралась у алтаря Дагона в день нашей свадьбы с Ухией. Потом я, принуждаемый Ксавьером, неоднократно появлялся на их торжественных богослужениях. В этой проклятой деревне все без исключений были ознакомлены с тем, как выглядит Пабло Камбарро. А учитывая тщательно скрываемую ненависть ко мне, чужаку, рожденному за пределами Имбоки, при любой попытке прятаться в деревне сектанты выдадут меня Ксавьеру без каких-либо колебаний.
Я могу уйти в горы. Но хватит ли у меня сил, чтобы преодолеть хребет в одиночку? Это путешествие даже при самом благоприятном раскладе представлялось мне весьма трудной затеей, браться осуществлять которую без необходимого снаряжения и запасов провизии означало обречь себя на гибель от холода и истощения. Сборы же, в свою очередь, вызвали бы подозрение и моментально раскрыли Ксавьеру мой план.
Как бы то ни было, я не намеревался сдаваться. Моя жизнь в Имбоке начиналась с того, что я боролся против сумасшедших сектантов, расправившихся с Ховардом и отдавших Вики и Барбару своему ненасытному богу. Я был намерен раз и навсегда положить конец господству подводного племени. Не знаю, как бы я смог это осуществить, учитывая, что я был всего лишь чужаком, не подготовленным к подобным испытаниям человеком с другого континента. Там, у колодца, я не успел спасти Барбару, не успел даже убить самого себя – Ухия увлекла меня под воду. А потом она плыла рядом со мной мимо алтаря подводного бога, которому мне ещё предстояло принести несколько последовательных клятв. Тогда я был больше человеком, чем сейчас.
Принадлежность к подводному племени и родственная связь с потомственными жрецами Дагона вовсе не сделала меня лояльным к этой секте. Я по-прежнему считал и до сих пор считаю, что и сами Глубоководные, и их потомки, продукт вырождения человеческой расы от противоестественных связей с морскими жителями, должны исчезнуть с лица земли. Их кровожадному богу, их проклятому золоту из моря нет места на этой планете. Однако последние события несколько изменили расстановку сил на поле, вынуждая меня оставить бесплодную борьбу и стать едва ли не союзником тем, кого я ненавидел всем сердцем. И мне, и подводному племени противостояло нечто, пришедшее из неведомых глубин космоса. У нас не оставалось иного выбора, кроме как сообща сражаться против демонов Порога, существ, о природе которых я не знал практически ничего.
С кем я мог поделиться своими мыслями? Открываться Ухии было опасно – я знал, что Ксавьер имеет доступ к её сознанию, а значит, все мои планы могли стать ему известными. С прочими обитателями деревни у меня не сложилось не только дружеских, но даже нейтральных отношений: они терпели меня и держали свою враждебность при себе лишь потому, что я был сыном Ксавьера Камбарро. Единственным, кто хоть как-то подходил на роль моего доверенного лица, оказывался всё тот же пастор Хорхе, с которым мы совершили наше путешествие в горы. Хорхе был в курсе чужого голоса, что посещал меня последнее время, он видел химеру, балансирующую на длинных щупальцах в голубоватом свете грибной поросли, и слышал то кощунственное заклинание, отзвуки которого до сих пор вызывают у меня нервную дрожь. Заклинание, которое Орфео Камбарро, по всей видимости, готовый к такому повороту событий, отбил Нисходящим узлом. Несмотря на то, что именно Хорхе нанес мне в ту ночь роковой удар, иного выхода у меня не было.
К тому же я твердо решил смотреть правде в глаза. Если я не сумею выяснить причину того удара, смыкающееся вокруг меня кольцо непонимания сожмется ещё сильнее. Я должен знать, смогу ли хотя бы в малой степени доверить священнику свои мысли. Не спрашивать и не ждать ответа, но постараться понять сам. В Имбоке я мог рассчитывать только на себя.
Насколько я успел уяснить ежедневное расписание дел местных жителей, сейчас они все собрались на дневную службу. Туда же уехала и Ухия. Она никогда не пропускала служб, проходивших или в церкви Ордена Дагона, под которую сектанты переделали старый костел, или на высоком каменистом берегу, откуда почти век назад впервые под экстатические завывания толпы был сброшен в воду золотой амулет. Во время ежедневных служб моей жене не нужно было исполнять свои обязанности жрицы. Ухия сидела среди толпы уродливых соотечественников и молилась вместе со всеми, слушая, как Хорхе читает длинный монотонный текст. Я был единственным, кто, присутствуя на их коллективных богослужениях, не понимал ни слова из речи священника, обладавшей столь хорошо знакомыми мне интонациями: голос Хорхе напоминал шелест волн и их ритмичные удары о выступающие из воды чёрные рифы.
Все прочие этот текст понимали, и в нужных моментах тихое сопровождающее пение сектантов прерывалось слаженными выкриками. Подобное времяпрепровождение могло длиться часами. Я вовремя сообразил, что большинство слуг, постоянно отиравшихся в особняке, тоже отправились молиться, а потому я мог выскользнуть из дома практически незаметно. Странно, но с уходом Ухии я стал чувствовать себя немного лучше, кажется, силы понемногу возвращались ко мне. Разумеется, не следовало забывать об обыкновенной осторожности, ведь я не хотел, споткнувшись на лестнице, загреметь вниз и переломать ноги. Мне нужно было в целости и сохранности добраться до пастора, который жил почти у самого берега.
Наконец я смог подняться на ноги. Внимательно следя, чтобы на пути не попадалось никаких препятствий, я вышел из комнаты и оказался в уже знакомом мне коридоре, тускло освещенном единственной лампочкой. Двери с тихим стуком закрылись за моей спиной. На миг мне показалось, что разумные амфибии, занимавшиеся на выпуклых барельефах какими-то не знакомыми мне видами деятельности, искоса поглядывают в мою сторону. Узоры на дверях, созданных из металла, неожиданно заменившего здесь мрачное золото из моря, выглядели пугающе живыми. Я отвернулся от них, резко отсекая себя от всего, что могло связать меня с Ксавьером, и зашагал к скрипучей лестнице на первый этаж.
Как я и предполагал, в доме не было ни души. Я беспрепятственно выбрался во двор. Из расположенного в стороне гаража доносились булькающие голоса – очевидно, там продолжали трудиться нанятые Ксавьером механики. Стараясь не производить лишнего шума, дабы не привлечь их внимание, я вышел из ворот и отправился по центральной улице к прибрежным кварталам. Я намеревался дождаться священника у него дома: бродить по деревне с моей стороны было бы верхом неблагоразумия, а потому даже сейчас я стремился держаться в тени и не привлекать к себе внимания. Разумеется, мне, одному из немногих человеческих существ среди целой колонии рыбьих морд, это было не так-то просто, но какие у меня были варианты?
Чем ближе я подходил к берегу, тем удушливее становился рыбий запах, идущий от моря. Со стороны церкви до меня доносилось слаженное пение, перекрываемое голосом пастора. На улицах не было ни души, в часы служб Имбока будто вымирала, и всё же я не мог избавиться от ощущения постоянного преследования. Незаметно оглядываясь назад, я, однако, каждый раз убеждался, что я – единственный, кто находится сейчас не в церкви.
Найти хижину священника не составило особого труда. Я толкнул незапертую дверь и вошел. Как я уже успел заметить, в Имбоке нет на дверях замков: у здешних обитателей не возникает даже мысли о воровстве. Зачем, если под водой таятся несметные сокровища, и каждый, рано или поздно спустившись в море, сможет к ним прикоснуться. Золото здесь – скорее предмет культа, знак благосклонности бога, но никак не средство или признак обогащения. Им это просто не нужно. Полагаю, я всё-таки сумел добраться до Хорхе незамеченным, и это давало хоть какое-то ощущение успеха. Хотя, учитывая мое положение, скорее иллюзию успеха, но выбирать мне не приходилось.
Пастор появился, по моим расчетам, где-то через час – я уже начинал дремать, сидя на единственном во всей хижине стуле. Увидев меня, Хорхе порядком удивился. Он закрыл дверь, снял с головы широкий золотой обруч и уставился на меня своими немигающими глазами.
- Я рад тебя видеть, Пабло. После нашего последнего разговора ты пропал почти на неделю. Что-то случилось?
Я недоуменно встретил его взгляд. Кажется, я снова не всё знаю.
- Когда был наш последний разговор?
- Пять дней назад, - Хорхе непонимающе пожал плечами. – Ты явился ко мне, утверждая, что находился в воспоминаниях Ксавьера и там кого-то убил. Потом мы вместе вышли отсюда и попрощались уже неподалеку от вашего особняка. С того дня я тебя не видел.
- То есть… как? – сипло выдавил я, не в силах скрыть растерянности. – Пять… дней?
- Именно, - подтвердил священник и вновь выжидающе уставился на меня, сцепив пальцы и пряча руки в длинных рукавах своего одеяния. – Постой-ка. А что именно так тебя удивляет? Я пытался за эти дни поговорить с Ухией, чтобы выяснить, где ты и что с тобой произошло, но не мог этого сделать так, чтобы не наткнуться на Ксавьера. Общение с ним не входило в мои планы.
- Пять дней… - обреченно повторил я. Кажется, Хорхе заметил панику в моих глазах. – Я ничего не понимаю…
Пастор смотрел на меня с нарастающим удивлением. Затем, будто разрывая повисшую в воздухе тревогу, он резко взмахнул рукой.
- Когда ты ел последний раз?
- В том-то и дело, Хорхе, что я не знаю.
- У меня есть рыба и хлеб. Ты можешь поесть, а потом расскажешь, что последнее ты помнишь. Судя по твоему лицу, наш дорогой губернатор устроил тебе очередное испытание. Я предупреждал, будь осторожен со своими мыслями в его доме.
Я только неопределенно мотнул головой. Я действительно не знал, когда ел в последний раз, однако голода не испытывал. И всё же я решил, что не будет лишним подкрепить силы. Сложность моего положения заключалась в том, что реальность и видения сливались в пугающую бесконечность, а я абсолютно не представлял, что может произойти со мной в следующий миг.
- Могу я попросить тебя, пока я ем, рассказать мне максимально подробно, что происходило в нашу с тобой последнюю встречу?
Хорхе не стал возражать и сел напротив меня на грубо сколоченную скамью. Я разломил хлеб дрожащими пальцами и принялся жевать.
- Перед приливом, как раз перед службой, я сказал тебе, что Ксавьер лишен права носить ритуальный нож. Это действительно так, но причины мне не известны. Нож, амулет и обязанности жрицы принадлежат твоей жене, и такое в Имбоке впервые – новый жрец принимал атрибуты служения Дагону лишь тогда, когда предыдущий спускался в море. Так было раньше – и с Хосе Камбарро, и с самим Ксавьером. А потом… что-то произошло. Думаю, ты заметил, что мне не особенно удается ладить с губернатором. Я считаю, что он – лишь препятствие на пути имбокцев к истинной вере. Ты заинтересовался и решил найти причины конфликта Ксавьера с нашим богом – для этого тебе требовалось проникнуть на этаж Ксавьера и исследовать его бумаги, ты надеялся, что найдешь там ответ. Твоя затея удалась. Во всяком случае, я сужу по тому, что, когда ты явился ко мне в тот же день, ты выглядел так, словно увидел свою смерть. Ты бормотал что-то о том, что видел воспоминания Ксавьера и в них в твои руки попал ритуальный нож.
- После того дня я начал слышать чужой голос. Если я правильно понимаю, в мое сознание пытался вторгнуться ваш покойный капитан Орфео.
- Орфео не покойный, - заметил священник. – Он ушел в море. Однако если это действительно Орфео, история звучит весьма странно. Те, кто покинул землю, обычно больше не вмешиваются в её дела. У них свой мир, где стоят огромные подводные города, подходящее место для того, чтобы провести вечность. Если капитану Орфео потребовалось вмешаться в жизнь своего правнука, значит, его вынудили некие обстоятельства.
- Я начал замечать, что веду записи чужим почерком, - продолжал я. – Уже перечитывая написанное, я узнал о лаборатории в горах, которая была построена самим капитаном. Он требовал, чтобы я пошел туда.
Мой собеседник помолчал, словно взвешивая что-то в уме, потом наконец решился.
- Последние дни мне не однажды снилось, что я поднимаюсь в горы. О лаборатории в горах здесь ходят легенды, но Хосе Камбарро, сын капитана Орфео, был последним, кто посещал её. Во всяком случае, если Ксавьер туда и наведывался, то этот факт держится в строгом секрете. Лаборатория была построена для уединенной работы и постижения тайных знаний, помогающих приблизиться в своей вере к нашему богу. Никто из жителей, включая меня, не знает о её местоположении и никогда её не видел. Во сне моим проводником в горы был капитан Орфео.
- Я шел в горы вместе с тобой, - перебил я, и мы пораженно уставились друг на друга. Выходило так, что в моей версии событий мной управлял давно почивший капитан, в версии Хорхе капитан был полностью на моем месте. Добавьте к этому уверенность пастора в том, что он видел сон, и попытку Ухии убедить меня, что и со мной ничего подобного не происходило наяву, - и вы поймете степень моей растерянности. Сказать по правде, я уже давно перестал что-либо понимать. Кто я? До сих пор Пабло Камбарро, в прошлом Пол Марш, сын бежавшей в Штаты испанки, или капитан Орфео, почти век назад призвавший в Имбоку морского бога?
Хорхе пересказывал мне всё то, что происходило с нами в горах. Он помнил, как бросилась на нас моя жена, управляемая частицей разума Ксавьера, и заверил меня в том, что химера пыталась произнести некое ужасное заклинание, однако на мою просьбу повторить его отрицательно покачал головой и невольно оглянулся в сторону окна, за которым плескалось море.
- Я верю в могущество Дагона, Пабло. Я не оскверню свою веру ни словом из тех, которыми вызывают существ Порога. Иначе море отвергнет меня. Но, клянусь тебе, в моем сне я явственно слышал эти слова. Капитан Орфео применил против твоей жены Нисходящий узел.
- Что вообще представляет собой Нисходящий узел? – решил на всякий случай уточнить я. Пока что я знал о нём лишь то, что подобными вещами не следует играть неподготовленному человеку вроде меня.
- Формула уничтожения, - Хорхе не стал вдаваться в подробности. – Если уметь им пользоваться, в ряде случаев можно остановить творимое зло. Капитан Орфео умел им пользоваться, однако он не успел. Полагаю, Ксавьер был готов к сопротивлению. Снизу, из самой земли, начала формироваться тень.
- А потом ты огрел меня по хребту, и я отключился, - скептически закончил я. – Нечего сказать, хорош союзник.
- Я не трогал тебя, Пабло. В моих снах тебя не было вообще. Тем более, никогда в жизни я не смог бы ударить капитана Камбарро. Он привел Дагона в Имбоку. Он – святой. Мои сны всегда заканчивались тем, что по стенам лаборатории скользил чёрный силуэт. Ни разу я не смог заставить себя взглянуть на него. Даже смотреть на созданий Порога значит осквернить нашу веру. Этим существам нет места в мире Глубоководных.
- Допустим, - кивнул я, мысленно рисуя схему. Одно из ответвлений похода в лабораторию заканчивалось тупиком. Другое – моё – продолжалось тем, что я терял сознание после удара и просыпался уже в особняке, под бдительным надзором Ухии. – Но почему ты уверен, что ничего из этого не происходило в реальности?