- Во-первых, капитан Орфео Камбарро, спустившись в море, больше не появлялся на поверхности. Это другой мир, Пабло, уходя в море, наши братья оставляют наверху все проблемы и тревоги прежней жизни. Под водой у них есть только вечность. Для беседы со своими предками имбокцы сами посещают подводные города. Те же, кто соединился с Дагоном, не вмешиваются в дела живых. Во-вторых… во сне у меня был пистолет. Но здесь, в деревне, оружие есть только у охраны Ксавьера. Я не умею стрелять, Пабло.
- Я ничего не понимаю, - озвучил я ещё раз ту мысль, что билась в моей голове с момента моего пробуждения в особняке. – То есть ты утверждаешь, что всё это – сон? Что нет ни лаборатории, ни перемещения разума, ни демонов извне?
- Отчего же, демоны Порога существуют. Но иметь с ними дело означает неминуемо навлечь на себя гнев моря. Если Ксавьер и впрямь однажды на это пойдет, он разрушит себе путь к вечности.
- Это не может быть сном! – в отчаянии воскликнул я, вскакивая со своего места. – Я видел эту лабораторию! И потом, и ты, и я видели тень, которая пришла по зову Ксавьера. Люди не видят одни и те же сны!
- Пабло, это Имбока. Здесь сны сильнее и реальнее, именно в них открываются истинные способности людей. Мы никогда не узнаем, что происходило с тобой за эти дни, но, в любом случае, придется продумать возможные ходы на будущее. Скоро октябрьские празднества в честь нашего бога. Если что-то и будет происходить, то только в эту ночь.
- И что мне делать? В моей голове чужие голоса, то, что я считал реальностью, оказывается сном, да к тому же никто не знает, где я пропадал несколько дней! Почему моя мать не убила меня ещё до моего рождения… - я безнадежно уткнулся лицом в ладони. Эта деревня, с её уродливыми жителями, вездесущим рыбьим запахом и фанатичной верой сводила меня с ума.
- Я бы искренне хотел посоветовать тебе возможный выход, но я его не вижу. Пабло, ещё ничего по-настоящему не случилось. Ксавьер не может быть настолько сумасшедшим, чтобы призывать созданий Порога, этим он перекроет для себя всё. Он готовил себе путь к вечности, думаю, с того дня, когда взял в руки амулет. У него дворец в подводном городе, неподалеку от алтаря нашего бога. Если Ксавьер предаст веру, море не примет его.
- Хорхе, как ты можешь быть настолько слеп? – в состоянии крайнего нервного возбуждения я принялся метаться по комнате. – Ты, кто видел лабораторию в горах, ты утверждаешь, что ничего не произошло? Перед тобой появлялась эта тень, и я тоже её видел!
- В отличие от тебя, я согласен с мыслью, что это был всего лишь сон. Я вырос в Имбоке, Пабло. Я не однажды видел, как Ксавьер проводит обряды и закалывает жертв ритуальным ножом, я был ещё ребенком, когда принес первую клятву Дагону. Здесь другие порядки. Здесь нет иного бога, кроме Дагона. Дагон – золото из моря, он дает нам пищу. Возможно, Ксавьер потерял доверие нашего бога, он управляет деревней и пользуется для этого неведомыми силами, но… я не верю, что он может иметь дело с демонами внешних сфер. Пойдя на это, он потеряет всё.
- То есть ты утверждаешь, что он использует в Имбоке какую-то постороннюю силу, - торжествующе откликнулся я. – Так почему не можешь допустить, что мы оба действительно были в той лаборатории в горах и слышали, как он вызывает из бездны тень Порога? Почему ты настолько упрям, что не можешь принять это как реальность?
- Это не было реальностью, Пабло. Это слишком невероятно, чтобы происходить на самом деле.
Я вышел на улицу полностью ошеломленный, загнанный в тупик упрямством моего собеседника. Чем больше меня убеждали в том, что все мы, и в первую очередь я, видим невероятные реалистичные сны, тем сильнее становилась моя уверенность в реальности произошедшего. Меня не могли убедить ни отсутствие раны от ножа на коже Ухии, ни отговорки Хорхе по поводу того, что ушедший под воду Орфео Камбарро не мог принять участие в делах живущих. Я был в лаборатории в горах и встретился там с ужасом, вызванным из глубин. И теперь я должен готовиться к тому, что моей жизни угрожает опасность. Я видел недозволенное.
Сам того не заметив, я дошел до кромки берега. Сейчас, при дневном свете, деревня производила иллюзию нищего, но достаточно спокойного места, - именно такой Имбока показалась нам с Барбарой. Мелкие детали проявлялись вблизи: уродливые рыбоподобные жители, запах гнили, к которому я так и не смог привыкнуть, общая атмосфера запустения и упадка. Волны ритмично били по выступающим чёрным рифам, то скрывая их, то обнажая обратно, будто остатки гнилых зубов. Где-то там, под водой, находится алтарь морского бога, выложенный диковинными плитами и вкраплениями того самого материала, которое здесь называют золотом из моря. Я до сих пор так и не смог уяснить, золото ли это на самом деле или просто диковинный материал, аналога которому нет на земле.
Спускаясь дальше, мимо неотрывно следящего за подводным миром гигантского золотого глаза, можно увидеть города. Колонны, уходящие в водную толщу, чёрные плиты, титанические размеры которых потрясают до глубины души, террасы, засаженные диковинными водорослями. Я неоднократно видел Й’хантлеи, город Дагона, хоть и не спускался ни разу на достаточную глубину, чтобы предстать перед ним воочию. Город манил меня, он ждал, что однажды мы придем туда вместе с Ухией. Никому из последователей Дагона не удавалось миновать Й’хантлеи, подводного рая этого уродливого племени.
Я остановился у самой воды. Сейчас мне казалось, что пустынный берег, тишину которого нарушает лишь шуршание воды по камням, - наилучшее место, чтобы ещё раз услышать в собственном сознании чужой голос. Я пришел сюда именно за этим. Понимание истинной моей цели открылось мне не сразу, оно было скорее неожиданным и внезапным озарением моего измученного бесконечной ложью мозга, но в какую-то долю секунды я окончательно уяснил для себя, зачем, покинув хижину священника, двинулся в сторону моря. Мне нужно было снова услышать голос Орфео, удостовериться в том, что я на самом деле слышал голос моего далекого предка, покинувшего мир семьдесят лет назад.
Я нуждался в подтверждении того, что я не сошел с ума. Хотя мог ли я считать себя здравомыслящим, будучи потомком жрецов морского бога и супругом женщины со щупальцами вместо ног? Я готов был отдать всё, что имею, за единственное слово, единственный признак того, что Орфео Камбарро находится рядом со мной. Только он мог подтвердить, что лаборатория в горах не была сном.
- Ведь это ты делал заметки моей рукой, - негромко обратился я к ближайшему к берегу чёрному рифу. – Ты пытался прорваться в мой мозг, напугав тем самым Ухию и заставив её петь эту странную песню, преодолеть которую ты не мог. Барьеры Ухии не пропускали тебя. Не знаю, зачем она так отстаивала перед тобой мое сознание, не думаю, что причина в её любви ко мне. Вполне возможно, моя жена боится тебя, дедуля, - я невольно улыбнулся тому, насколько необычно звучало это обращение в отношении моего давно превратившегося в рыбу предка. – А может, ей приказал Ксавьер, который не хочет снова видеть тебя среди живых. Они вдвоем не пускали тебя ко мне, заставляя мою голову разрываться болью.
Ты всё-таки прорвался, старый плут, ты смог становиться мной, вызывая провалы в памяти. Я не помнил, как делал записи, а потом удивлялся чужому почерку. Скажи, Орфео, ты чего-то боишься? Почему строчки про лабораторию в горах наполнены таким страхом, словно за тобой гонится сама смерть? Чего может бояться человек, который предпочел смерти превращение в рыбу и навсегда ушел в подводный город? А я отвечу тебе, Орфео, ты боишься неведомого. Существа внешних сфер, что не нашли своего места в мироздании, вселяют в тебя такой ужас, от которого не спасают колонны Й’хантлеи. Ты знаешь о планах Ксавьера и хочешь моими руками лишить его сил. Я не знаю, возможно ли в общепринятом смысле убить его, а ты не знаешь, на что он способен. Ты чувствуешь угрозу своему существованию. Скажи мне, что бой с химерой в свете гнилой поросли на стенах не был сном. Моими губами ты произносил Нисходящий узел, заклинание, о котором я не мог знать. Если я буду знать, что не ошибаюсь в своих суждениях, я смогу стать твоим союзником.
Я не обещаю, что изменю свое отношение к вашей секте, вы все – сумасшедшие уроды, продавшиеся рыбьему племени. Но если я смогу хоть что-то понять, я помогу тебе.
Море по-прежнему оставалось глухо к моим словам. Я стоял на берегу, наблюдая, как бьются волны о чёрные рифы, и чувствовал такое одиночество, с каким раньше мне никогда не доводилось сталкиваться. Я был один в этом мире, бессильный борец за неизвестные идеалы. За что вообще я пытаюсь бороться? У меня нет религии, нет семьи, нет даже своего народа. Я не могу больше считаться человеком. И вместе с тем я никогда не стану таким, как прочие имбокцы, племя отвратительных амфибий, поклонявшихся гигантскому золотому алтарю и вымаливающих у него пищу и возможность окончить свои дни в подземном городе. А под ногами у меня – пропасть.
Серая вода плескалась передо мной, набегая на камни, бормоча одной ей известную песню. С берега море выглядит совсем иначе. Впервые попав в эти воды на яхте Ховарда, никто из нас четверых не ощущал опасности: чем дальше от берега, тем спокойнее становится окружающий морской простор. Здесь, на камнях, любит сидеть Ухия, я знал об этом, но ни разу не составлял ей компанию. Она всегда разговаривает с морем в одиночестве.
Одно единственное слово. Один признак того, что в моем сознании присутствует чужой голос и чужая воля, - это перекроет для меня чьи бы то ни было убеждения в том, что лабораторию капитана Орфео и безумную химеру, призывающую неведомое, чтобы остановить нас, я видел во сне. У меня не было никаких доказательств лжи: на груди Ухии не осталось ни намека на рану от ритуального ножа, Хорхе утверждает, что, происходи всё это наяву, он никогда бы не взял с собой пистолет. Я не ощущаю боли от удара в спину. Из того кошмара, что встретил нас в горах, не осталось ничего, что я мог бы им противопоставить. Сама деревня пытается заставить меня поверить в то, что я видел сон.
Осознание угрозы, нависшей над подводным племенем, странным образом рождало во мне некое торжество. Две силы, каждая из которых противна мне, как результат даже не человеческого – космического, бесконечно древнего вырождения, должны столкнуться в сражении за господство на земле, и плацдармом для этого сражения служит прибрежная деревня, о существовании которой знают, наверно, лишь в Сантьяго, что за пятьдесят километров отсюда. Для всего остального мира Имбока – место, абсолютно не заслуживающее внимания. Мне оставалось лишь решить, что теперь с этими знаниями делать мне самому. Я видел и слышал нечто недозволенное, моим глазам предстала химера с разумом Ксавьера Камбарро, и волей случая я знаю теперь его планы. Помимо меня, их знает Хорхе, убежденный, что видел необычайно реалистичный сон, однако пастор убежден, что всё, услышанное в горах, беспочвенно: Ксавьер не предаст своего бога. Вот только я, в отличие от Хорхе, отнюдь не был уверен в том, что наш губернатор руководствуется в своих действиях здравым смыслом. Орфео говорил с Ксавьером так, словно ничего из случившегося уже не подлежит изменению: перед теми, кто предал Дагона, закрывается путь к вечности.
Учитывая вышеизложенное, мне угрожает опасность. Я лишь догадываюсь о том, откуда её ждать, что затрудняет разработку плана собственного спасения, однако, с другой стороны, я предупрежден, а значит, могу подготовить оружие. В этот раз я буду действовать грамотнее. Ни подводное племя, ни демоны Порога не вызывают у меня симпатий, следовательно, я представляю в этой борьбе некую третью сторону. Уничтожить остальные две мне не под силу, так как, несмотря на все мои старания вновь начать смотреть на мир со здоровым скептицизмом среднестатистического американца, я пережил в этой деревне слишком много, чтобы не понимать масштаб противостоящих друг другу космических сил. Дагон пришел на землю в те далекие времена, когда сама планета была только создана и представляла собой лишь безжизненный раскалённый шар. Судя по тому, что я слышал о существах Порога, это отверженные дети первобытного Хаоса, иметь дело с которыми означает не только навсегда осквернить свой разум, но и подвергнуть себя опасности, грозящей перейти в катастрофу.
Справиться с ними я не смогу, об этом не может идти и речи. Я один в этой деревне, у меня нет союзников, и рассчитывать в своем предприятии я отчасти могу лишь на Хорхе, да и то не посвящая его в подробности, - всё же он искренне верит в своего бога. Но я могу уничтожить этот плацдарм, уничтожить Имбоку и её губернатора, тем самым создав древним богам дополнительные трудности по поиску новых приверженцев. Не спасение мира в общепринятом смысле, но хоть что-то. А потом я смогу убедить власти Испании в необходимости проведения масштабных работ по исследованию морского дна возле побережья и разрушении любых построек, которые будут там найдены. Кто знает, быть может, однажды подводные торпеды вонзятся в колонны Й’хантлеи.
При мысли о том, что город будет уничтожен, я не испытывал ничего, кроме мрачного удовлетворения. Подводное племя разрушило мою жизнь, пришло время отплатить им той же монетой. Постаравшись не слишком сосредотачиваться на благородной цели моего плана, я принялся размышлять о том, каким образом буду отсюда спасаться я сам. Я не герой, и моей целью отнюдь не является спасение мира. Я могу покинуть Имбоку, сделать то, что мне не удалось в первые дни моего пребывания здесь. Если я останусь в живых, то постараюсь вновь научиться жить, справляться с ненавистью к самому себе. Эта деревня разрушила жизнь моей матери, заставив до самой смерти испуганно оглядываться на улицах и бояться преследования, теперь разбила мою. Я был преуспевающим специалистом, у меня была любимая женщина… а теперь я обвенчан с русалкой, обладаю жабрами и могу спускаться под воду, чтобы однажды остаться там навсегда. Думаю, не составит труда понять, какой из вариантов был бы предпочтительнее лично для меня.
Я изменился. Не только физически, ибо знаю, что это ещё не предел. Я стал старше и всё чаще замечаю за собой некую обреченную храбрость, храбрость осуждённого на смерть. Не уверен, что я смогу, но я попытаюсь уничтожить Имбоку. Ксавьера, Ухию, рыбомордых уродов. Никто из них не заслуживает того, чтобы осквернять землю своим присутствием. А затем я добьюсь того, чтобы военные силы Испании направили удар на Й’хантлеи. Окончательно сформулировав свою задачу, я, немного успокоенный, зашагал обратно в деревню. Одно из двух. Или у меня получится… или нет. В любом случае, всё, что я мог потерять, я уже потерял.
Проходя мимо церкви, я заметил припаркованную у ступеней машину и, не желая быть замеченным, быстро скрылся за углом ближайшего дома. Необходимо было переждать, пока Ухия уедет, ибо я абсолютно не стремился сейчас с ней встречаться. Через несколько минут моего терпеливого ожидания на ступенях церкви появилась хорошо знакомая мне фигура. Ухия была облачена в одно из своих бесформенных, но богато расшитых торжественных одеяний, а на голове её сияла длинными шипами тиара. Две вещи поразили меня тогда в моей жене. Я хорошо знал, насколько неудобно Ухии передвигаться по земле. Всего несколько раз я видел, как она поднимается с кресла, - она балансировала на длинных щупальцах, вытягиваясь, словно змея перед броском. Однако сейчас она сползала по каменным ступеням сама, боком и довольно неловко, но вместе с тем крайне упрямо. Да, она напоминала сейчас змею. Вторым обстоятельством, от которого я застыл, пронзенный непонятным страхом, судорожно глотая ртом воздух, было то, что моя жена, спускаясь с крыльца к машине, пальцами вытянутой руки держала за шиворот своего отца. Ксавьер беспомощно болтался над землей, схваченный за ворот старомодного сюртука, и напоминал сейчас скорее пойманную лягушку. Его накладное лицо сползло вверх, каким-то чудом удерживаясь на макушке, руки безвольно болтались. Спустившись по лестнице, Ухия буквально швырнула свою ношу в салон машины, затем села с противоположной стороны, и машина отъехала. Только тогда я понял, что стою с открытым ртом, вытаращенными глазами провожая удаляющийся вдоль по улице автомобиль.