Зайдя в реку по самые… ну, в общем, по все ноги полностью да шумно плескаясь-балуясь, издавая при этом возгласы громкие, они не сразу увидели и тем более совсем не слышали подъехавших к ним всадников. А когда топот коней стало невозможно игнорировать, те гости были близко совсем, потому ни спрятаться, ни приготовиться времени уже не было.
Стрелой из воды вылетев, оба молодца только и успели что штаны натянуть на задницы мокрые. А подтягивали их, когда гости незваные подскакали к ним, почитай впритык, прижав к реке несмышлёнышей. Утерев глаза от воды мокрые да разглядев всадников как следует, оба остолбенели будто вкопанные, держа руки на завязках штанов натянутых, и от этого выглядели как два суслика что из нор своих выскочили да на стороже выстроились.
И было от чего замереть в стойке как идолы. Гостями оказались три всадницы! Молодые, станом стройные, обворожительно красивые, но смертельно опасные поляницы, как их называло в здешних краях население мирное. Примерно одного с ними возраста, хотя две по бокам выглядели постарше чуть-чуть, но это могло быть делом обманчивым из-за золотой росписи на их ликах божественных.
Все три одеты один в один как Кайсай – по-походному. Такие же короткие сапожки мягкие, такие же штаны узкие, колпаки с чулком на спину, только у двух воительниц нательная бронь кожаная была утыкана золотыми бляшками, а у третьей, что посерёдке ехала, была вся из золота. И формой бронь у всей троицы спереди указывала без какого-либо сомнения на особенности их половой принадлежности.
Та, что была в центре без шапки ехала, развивая на ветру золотыми кудрями, явно была за старшую в их троице и в отличие от двух других без оружия. Свободно свесив руки вниз, дева толь перебирала, что в ладонях, толи просто разминала пальцы усталые.
Те, что по бокам скакали в колпаках были плотно нахлобученных, из-под коих цвет волос их не просматривался, держали луки со стрелами наложенными, но тетиву не натягивали и в купальщиков не метились.
Остановились, вряд выстроившись, прижимая молодых мужчин к кромке воды речной, и не давая им никакой возможности бежать от них иль укрыться где-нибудь. Не говоря ни слова, даже рот не раскрыв, игнорируя законы приветствия, та и другая сторона противостояния стала нагло друг друга разглядывать.
Молодцы, так много наслышанные о золотоволосых девах воительницах да впервые столкнувшись с ними лицом к лицу – с любопытством, замешанном на страхе да трепете, а вот интерес самих дев-убийц остался загадкой таинственной.
Кайсай по ходу гляделок с девами закончил с завязками, руки выпростав, да не делая телодвижений резких, нарочито медленно сапожки обул, где в голенище в потайной карман были вложены ножи метательные, на тот момент единственное оружие доступное к немедленному применению, но решив для себя рассудительно, что лучше их не касаться пока, ожидая чем всё закончиться.
Наклонившись, натягивая обувку кожаную, заметил, что все три наездницы на наклон его отреагировали, так же показательно медленно сделав пару шагов к отступлению, разрывая тем самым дистанцию.
Когда же Кайсай выпрямился, притаптывая сапоги в песок, то сразу развёл руки в стороны в знак своей безобидности, так как от него по обе стороны смотрели берднику в глаза две стрелы боевые, готовые в один миг выбить оба глаза вместе с жизнью только начатой.
Старшая же, положив персты пред собой да наклонив голову, чему-то ехидно лыбилась, притом совсем не ласково, а как бы говоря пленникам, вот вы и попались голубчики.
– Кто такие? – спросила она усталым с хрипотцой голосом, не прекратив кривить губками да уставившись в упор на рыжего.
Голос её был тих и нежен, словно цвет полевой трепетный, но вместе с тем величавый и до презрения снисходительный.
– Идём на Поле Дикое в орду наниматься для похода дальнего, – ответил Кайсай с достоинством.
Он опустил руки поднятые, достал из-за спины косу длинную, неспешно стал выжимать её, делая это нарочито медленно, чтоб не спровоцировать выстрела, вместе с тем девам показывая свои самые мирные намерения.
«Золотая», увидев его косу рыжую толстенную по самую задницу да оценив для девки привычные, но не для мужчины действия по её обхаживанию, улыбнулась вполне естественно, обмякла личиком, да и голосом. В глазах любопытство вспыхнуло.
– Ты, чей будешь такой красивый? – спросила она интерес выказывая.
– Так ни чей пока краса девица. Сирота я по жизни безрадостной, отца-матери ни имеющий да никем не прибран к рукам. Коль за меня пойдёшь, так твоим буду пожизненно.
Горделивая дева будто не слышала.
– С каких краёв я спрашиваю, сирота языкастая?
Кайсай обернулся на товарища и по его виду понял окончательно, что на все вопросы каверзные отвечать придётся лишь ему бедному, так как белобрысый, кажется, обмочился с перепуга великого, хотя возможно штаны промокли и от тела влажного не обтёртого, но по выражению его лица бледного, точно обмочился как минимум.
Этих боевых дев-воительниц всякий назвал по-разному. Кто-то звал их поляницами из-за того, что ночёвки ставили на лесных полянах в глуши да словно волчьи семьи дикие на одном и том же месте дважды не обустраивались.
Девки местных поселений вокруг, что пищат да в тайне грезят о них как о мечте своей самой несбыточной, с восхищеньем зовут златовласками да все как одна с малолетства самого хотят быть на них похожими.
А мужики хоть боевые, хоть мирные поголовно обзывают ругательно. Кто просто убийцами, кто «муже резками», кто людоедками да «сучьим потрахом», кто ещё как, но ни одного слова доброго об этих девах от мужиков не слышали. Все только со страхом, с ненавистью. Нагнали эти «яйце резки» жути вокруг на породу молодецкую, ни дать, ни взять, ни сподобиться.
Кайсай знал по сказам дедовым, что сами они себя не звали никак из того, что люди навыдумывали, а кликали друг дружку сёстрами.
Судя по лицу Кулика обалдевшего, тот вообще всё забыл, кажется. Стоит, рот раскрыл, глазами хлопает. Даже штаны до сих пор завязать за всё время так и не удосужился, на весу держит как замороженный.
Посмотрел рыжий на белобрысого да понял, что придётся врать самому, что вспомнится, ибо мало знал о селении, откуда путь держал в орду касакскую:
– В трёх днях пути от места этого, – начал отдуваться бердник за обоих путников, – с речки Блошки мы. С поселения, где Гаруда большаком числится. Шли в ближайшую орду касакскую да задержали в переходе дела важные. Вот теперь нагоняем, коль получится.
Старшая изобразила лицо задумчивое, толи вспоминая, толи о чём думая и при этом, не спуская с говорящего глаз своих, сверкающих зеленью. Сделала руками движение еле заметное, с первого взгляда абсурдно неуместное, но обе её сестрицы абсолютно слажено опустили луки натянутые.
– И давно здесь купаетесь, молодцы? – продолжила допрос золотая красавица, плавно убрав улыбку с лица красивого, сотворив на нём эталон надменности.
– Да почитай только подъехали. Вот решили пыль сполоснуть да брод поискать, коль получится.
– Здесь брода нет поблизости, – резко и на что-то озлобившись, ответила дева золотоволосая, противоположный берег оглядывая.
Кайсай, продолжая изображать из себя «простоту наивную», оглянулся в том же направлении да как бы оценивая ширину реки подытожил очевидное:
– Ну, значит, вплавь придётся с конём. Деваться некуда. Хотя вода холодная.
Посчитав, что вполне надёжно своим примерным поведением усыпил боевой дух дев воинственных, он в очередной раз нагнулся медленно. Поднял золотой пояс с оружием да одним неуловимым движением застегнул его на себе, выпрямившись, опосля чего даже выдохнул с облегчением.
Золотая дева на его наклон среагировала с опозданием, вскинув руки перед собой, но ни ничего не предприняла. Толи просто не успела, толи успевала, но одумалась. Слишком быстро получилась у него привычная операция. Дева руки как подняла для чего-то, да так и замерла хомячком напуганным, увидев пояс, блеснувший золотом не по возрасту воина опоясавший, изобразив на своём милом личике самое неподдельное удивление.
Как отреагировали остальные две Кайсай ни обратил внимания, лишь фиксируя боковым зрением их местоположение застывшее.
Золотая стекла с коня с грацией, подошла вплотную к берднику, по виду нисколько не страшась его. Рассматривая боевой обвес пристально, потянулась к золоту желая коснуться, но рука Кайсая слегка приподнятая предупредила её недвусмысленно, что делать этого не стоит без разрешения.
– Не почину на себя нацепил, босяк, – высокомерно заявила она укоризненно, на тихий распев слова растягивая, стоя почти вплотную к рыжему да задирая носик коротенький, хотя глаз от пояса не поднимая, продолжая изучать, – у кого украл?
– Я не тать и ношу по достоинству, – в той же манере отвечал Кайсай, принимая правила беседы странные, – получил в наследство от наставника. А иду я в орду Агара Победителя выполняя их уговор дружеский пополнять ближний круг бердников, вместо моего наставника старого.
Сказанное мужем, а не мальчиком произвело на деву впечатление, она подняла глаза с зелёным холодом, уставившись в упор в Кайсаевы тёмно-карие.
– И не боишься по степи гулять с таким богатым приданным? – кривясь в ухмылке надменности, продолжила дева речи наглые, не боясь ни капли его оружия, запугивая воина своим бесстрашием.
– А я в наследство получил не только приданное, – проговорил Кайсай почти шёпотом, переходя в боевой режим бердника, себя в сжатую пружину собирая и в любой момент ожидая пакости от девы взбалмошной, берега попутавшей, – но и умение этим пользоваться.
– Ты бердник? – удивилась она и её глаза огромные, на пол лица, распахнулись в размеры невероятные, топя в себе собеседника.
– О, красавица в поясах разбирается да знает чины особые?
– Ещё раз назовёшь меня так и я тебе яйца вырежу, – предупредила стерва золотоволосая.
И Кайсай от чего-то поверил ей, что это не бахвальство праздное, а угроза вполне конкретная, но как говорится в народе, «язык мой – враг мой». Не удержал он «врага» на привязи.
– Но назвать тебя уродиной…
Не успел он проговорить язвительное, рождённое в голове да на язык вылезшее, как в руке «муже резки» обворожительной непонятно откуда нож выскочил и пользуясь, что была ниже бердника почитай на пол головы как минимум дева ударила лезвием снизу в пах, попытавшись отрезать мужлану ненужное. Надеясь, наверное, что заворожённый её взглядом самец самонадеянный даже не заметит, как станет евнухом.
Но не тут-то было. Мало того, её рука была перехвачена непонятным образом, а сама она, нежданно-негаданно лишившись опоры в виде песка прибрежного, крутанулась, теряя ориентацию, и оказалась на песке на заднице, до последней крайности ошарашенной. Её нож, особой ковки с секретами, крутился в пальцах победителя, поигрывавшим им в одной руке, протягивая вторую для помощи.
Дева хмыкнула, издавая звук, абсолютно лишённый интонации, непонятно что, пытаясь выразить подобным образом да с невыразимой грацией, не применяя рук собственных, поднялась с песка самостоятельно. Бердник нож протянул, держась за лезвие, и дева таким же колдовским способом, непонятно как, его заныкала. Накрыла рукой, ничего не делая, и он исчез будто не было.
Настала очередь берднику округлять глаза удивлённые, не ожидавшему такой прыти от золотоволосой воительницы, но опомнился он быстро, приняв это за фокус кудесника, а не за боевое умение да почувствовав уверенность в своём превосходстве над девою, принялся вновь зубоскалить, нарываясь на неприятности:
– Так как же обращаться к тебе, дева-воительница. Коли при любом к тебе призыве ты кидаешься резать мне самое ценное.
«Муже резка» сжалась, словно комок мускулов, сомкнув губки в полоски узкие, глазки сузила до прищура, но девы, её сопровождающие отвлекли на себя внимание, как по команде хмыкнув смешком сдавленным. Она гневным взором сверкнула в их сторону. Те разом притихли, отворачиваясь, но продолжая при этом чем-то давиться неосознанно. Это отвлекло золотую, чем рыжий и воспользовался.
– Меня зовут Кайсай, – не прекращая попыток знакомства, продолжил наглец самоуверенно.
А тут в себя пришёл его спутник нежданно-негаданно.
– А меня Куликом кликают, – с ноткой детской застенчивости да с широченной простотой души не пуганной, произнёс он в стороне всё ещё штаны придерживая, обращаясь видимо к двум оставшимся наездницам, так как те встрепенулись да развернулись в его сторону, умилённо улыбаясь мальчика рассматривая.
Старшая продолжала стоять молча, но было видно, что начинала отходить от напряжения. Представление Кулика да его по-детски наивное выражение лица застенчивого, разрядило обстановку накалённую, доведя до нейтральной приемлемости. Личико кровожадной стервы расправилось, тело расслабилось.
– Ладушки, – выдала она, как обрезала, – забыли. Я Матёрая боевого сестричества. Меня кличут Золотые Груди, и заруби это на памяти, рыжее создание наглое.
С этими словами золотоволосая надменно улыбнулась да как бы на показ самым наглым образом, прогнулась в спине, выпячивая вперёд два золотых шара брони из золота. Было видно по отточенным движениям, что не впервые она это делала и реакция Кайсая её не удивила, а была скорее предсказуемой.
У того отвисла челюсть, глаза расширились, а взгляд прилип к золотым выпуклостям. Матёрая резким нырком вперёд сдвинулась и, сделав наглецу подсечку примитивную не слабым ударом, швырнула его на мелководье, куда тот с шумом да брызгами задом плюхнулся от неожиданности. Все три девы залились хохотом, но, в общем, то не злобным смехом, а лёгким, расслабленным, что рыжий бердник воспринял за добрый знак примирения.
Кайсай был действительно потрясён до глубины души. Сидел пятой точкой в реке да воду в штаны зачерпывал, так как при всей готовности к атакам непредсказуемым со стороны противника он не заметил её движения. Настолько оно было быстрым да для глаз не видимым, а самое обидное, он не смог прочесть её замысел заранее. При всём своём мастерстве, как рыжий про себя выдумывал, он не понял даже приблизительно, как у девы получилось нападение, и это непонимание произошедшего вызывало в нём тревогу нешуточную. Почему-то в первую очередь решившего, что тут без колдовства не обошлось, как и с ножичком. А это уже говорило о недооценке противника и что пред ним куда более матёрый враг, чем он себе изначально навыдумывал.
От греха подальше да ради собственной безопасности Кайсай никак не стал противодействовать и тем более продолжать с ней пикетировать, решив смиренно подчиниться, приняв её первенство, понимая, что старшей негоже было оставаться в долгу неоплаченном и требовалось хоть вот так, но поддержать авторитет свой начальственный. И сесть в реку опосля удара её чувствительного вполне приемлемая плата за выправление статуса. Правда, он не ожидал, что сядет в воду седалищем, но это уже мелочи. Высохнет. Но, даже понимая безоговорочно, что нарываться с этой девой не стоит на неприятности, всё же не удержался от слова язвительного:
– Золотые Груди, ты прости меня дурня неотёсанного, а как тебя по-простому приласкать, чтоб не обиделась?
– Никак, – прошипела «золотая» стервозным шёпотом, вновь скривив злобное личико, собираясь видно топить его полностью.
Наступила тягучая пауза. Кайсай не решился на этот раз продолжить знакомство с побоями. Все замерли в позах как изваяния. Наконец Матёрая отмерла, развернулась да прочь пошла, но не стала вскакивать на своего скакуна горячего, а наоборот принялась накидку стягивать, скомандовав своим «мужененавистницам»:
– Привал. Тоже сполоснуться надобно да подкрепиться перед переправою.
Затем вновь подошла к рыжему, из реки вылезшему со штанами мокрыми и встав пред ним, реку разглядывая, начала демонстративно оголяться, завязки брони расшнуровывая. При этом улыбаясь загадочно непонятно кого той улыбкой одаривая, так как с высоты своего положения, в упор на берегу никого не видела окромя себя любимой да единственной.
Кайсай вновь зацепившись за её вызывающее поведение, ответил также демонстративно, только сделал быстрее значительно. Он, несмотря на деву самовлюблённую, скинул в песок сапожки мягкие, куда благо вода не набралась при падении, пояс отстегнул, аккуратно укладывая да лихо из штанов выпрыгнул, оставшись пред красавицей в чём мать родила да на свет выгнала.