Стояло чудесное весеннее утро. Со всех концов города сходился на площадь народ, привлеченный предстоящим зрелищем. И лишь одного человека в городе ни хорошая погода, ни готовящееся развлечение совершенно не радовало — хоть он и должен был стать в этом спектакле главным героем.
Декстер Пойнт считал, что сегодня на редкость неудачный день. Да и вся неделя, честно сказать, начинается препаршиво — не зря говорят, что понедельник день тяжелый.
Дело в том, что сегодня его должны были повесить.
Хотя Декстер вовсе не был злодеем… ну, по крайней мере, злодеем в классическом смысле. Он не запятнал рук кровью. Никого не делал вдовами и сиротами, никого, боже упаси, не насиловал. Он вообще не любил грубую силу. Конечно, человеку его профессии совсем без грубой силы не обойтись — кто не умеет драться, тот ни на большой дороге, ни в тюрьме не выживет. Но кулакам или шпаге Декстер всегда предпочитал мозги.
Каждое из его преступлений по отдельности было невелико — ни одно больше, чем на пять лет, не тянуло. Но вот их количество… Если даже отвечать только за совершенное в последние три года — отсидеть предстояло бы не меньше трех столетий.
А ведь Декстер Пойнт воровал, жульничал, мошенничал, объегоривал и надувал честных граждан куда дольше трех лет.
Хоть он и был сыном почтенных родителей, но с детства пошел по кривой дорожке. Он еще пешком под стол ходил, а родные и соседи уже стонали от его проделок и проказ. В школе все схватывал на лету, а вместо того, чтобы учить уроки, потешался над учителями; а стоило ему чуть подрасти — бросил школу, заявив, что там скука смертная, и начал пропадать по кабакам да притонам. Ни к какому честному ремеслу его приохотить не удалось. Попытался было отец его высечь — так этот великовозрастный оболтус вырвал у него розги и переломал, сказав при этом такие слова, какие грех даже мысленно обращать к родителю; а на следующую ночь бесследно исчез, прихватив с собой дневную выручку из отцовской лавки.
Все, что произошло с ним дальше, вкратце описано в уголовном деле — хотя, конечно, многое там упущено.
Следствие по делу Декстера Пойнта шло десять лет. За это время он успел трижды сбежать из тюрьмы и трижды снова попасться. Сбежать в четвертый раз, к сожалению, не успел. Окончательный список его преступных деяний занял 3477 страниц мелким шрифтом, а в числе потерпевших значился чуть ли не весь город, а также жители многих соседних королевств.
Суд над Декстером проходил в обстановке строжайшей секретности: ни журналисты, ни простые зрители в зал суда не допускались. Дело в том, что Декстер изобрел сто двадцать пять новых способов отъема денег у населения — и многие из них были так хитроумны и соблазнительны, что пускать их в народ было смерти подобно: любой обыватель, имеющий хоть малейшие преступные наклонности, не удержался бы от соблазна попробовать.
Кроме того, некоторые его преступления, как говорилось в обвинительном заключении, «подрывали устои церкви и государства, подвергая сомнению вещи несомненные и превращая всеми чтимые святыни в сущее посмешище».
И действительно: даже суровые судьи во время заседаний то и дело начинали как-то странно гримасничать, хмыкать и крякать. А прокурор, произнося свою речь, в самом патетическом месте вдруг забился в истерике, так что его пришлось вывести из зала под руки и отпаивать водой. Позже он объяснял, что испытал приступ священного негодования, внезапно представив себе живо и во всех подробностях тот способ, которым подсудимый проник в монастырь святой Брюхильды.
Несмотря на секретность, из зала суда в город просачивались самые удивительные слухи. Весь город читал книжку, состряпанную каким-то бойким журналистом, под заглавием «Тринадцать табуреток, или необычайные похождения Декстера Пойнта, величайшего мошенника всех времен и народов». Не перечислить всего, о чем жалел Декстер, покидая этот мир — но больше всего жалел о том, что никогда эту книгу не прочтет.
«Главное, при чем тут табуретки?» - недоумевал он. Перебирая в памяти всю свою бурную жизнь, Декстер не припоминал никаких историй с табуретками, да еще в таком загадочном количестве.
Вокруг эшафота собралась плотная толпа. Почти каждый здесь — или сам, или брат его, или сват — пострадал от проделок Декстера, и все радовались, что ловкач наконец получит по заслугам. По крайней мере, вслух радовались. А если кто думал иначе, то виду не подавал.
На почетных местах расселись члены Городского Совета. Взошел на эшафот священник, чтобы дать осужденному последнее напутствие. Палач в черной маске неторопливо мылил веревку.
Яркий солнечный свет после сумрака темницы слепил Декстеру глаза; он шел, полной грудью вдыхая весенний воздух, словно стараясь вобрать в себя каждое из этих драгоценных мгновений. Руки его были связаны за спиной, ноги в цепях, со всех сторон окружала его вооруженная стража — все знали, что от этого хитреца можно ждать чего угодно. Но на лице его играла улыбка, и шел он в свой последний путь гордо, как король — так, что зрители, глядя на него, примолкли, и кое-кто из женщин украдкой утер слезу.
Если бы только все они знали, как страшно Декстеру не хотелось умирать!
Может быть, он все-таки ошибся? Может, тогда, много лет назад, надо было послушать взрослых, когда они твердили, чтобы он бросил свои проделки и занялся чем-нибудь полезным? А он кивал с сокрушенным видом, отвечал: «Да, да, конечно, я исправлюсь, я больше никогда…» - а на следующий день опять принимался за свое.
Хоть Декстер никогда ни в каких богов не верил, но, всходя на эшафот, впервые в жизни всей душой обратился в молитве — к Богу? К Судьбе? К своей воровской удаче? Этого он не знал и сам.
«Господи! - молил он. - Помоги мне выбраться из этой передряги — и, клянусь, я брошу все свои… Впрочем, нет. Хотя бы сейчас, для разнообразия, не буду врать: не брошу. Я такой, как есть, и другим не стану никогда. Но, клянусь, я непременно займусь чем-нибудь полезным! Вот прям как только, так сразу! Может, даже подвиг совершу — убью дракона какого-нибудь, или спасу невинную деву… Что, думаешь, мне слабо? Да все что угодно сделаю — только дай мне шанс остаться в живых!»
И в этот миг…
Толпа с приглушенным шумом расступилась. Прямо к эшафоту подъехала черная карета с невиданными гербами на дверцах. Окна ее были наглухо затянуты черными шторками. Пара черных жеребцов была запряжена в нее; по обеим сторонам ее ехали рыцари в черных доспехах, в полном вооружении, а впереди — герольд, также в черном камзоле и на черном коне. Странно и жутковато было явление этой траурной колесницы посреди разноцветной, возбужденной толпы.
Герольд трижды протрубил в рог замысловатый сигнал, а затем объявил громким голосом:
- Господа члены Совета, почтенные граждане! Ведомо нам, что есть в вашей стране древний обычай: осужденный на смерть освобождается от казни, если какая-либо невинная дева пожелает взять его в мужья. С нами в этой карете — девица, знатная и владетельная особа, и она желает взять в мужья осужденного преступника по имени Декстер Пойнт!
Что за шум и гам поднялся на площади — не описать! Отовсюду слышалось: «Что это? Ну и ну! Голову на отсечение даю, это очередная хитрость Декстера! Небось все эти ребята — его сообщники, а в карете какая-нибудь ловкая потаскуха, переодетая принцессой!»
Если бы кто-нибудь на площади взглянул в этот миг не на карету, а Декстеру в лицо, сразу понял бы, что ошибается. Ведь сам Декстер прекрасно знал, что никаких сообщников у него нет.
Глашатай Совета поднял руку, призывая к тишине, и громко объявил:
- Если дама в карете — в самом деле девица, знатная особа, и намерения ее честны, пусть она выйдет из кареты, представится и вручит Совету документы, подтверждающие ее личность.
Шторка на одном из окон чуть отодвинулась, и нежный мелодичный голос произнес:
- Увы, я не могу покинуть карету — солнечный свет опасен для меня. Но я вижу среди вас мессера Даниэли, старого друга моего отца: пусть он подойдет сюда — и получит все доказательства, которых вы желаете.
Почтенный старец, председатель Совета, подошел к карете. Дверца чуть приоткрылась, нежный голос тихо сказал ему несколько слов, а затем тонкая девичья рука протянула письмо, скрепленное печатью. Мессер Даниэли сломал печать, проглядел письмо — и изменился в лице. Затем, вернувшись на свое место, громко объявил:
- Почтенные граждане! Ручаюсь и заверяю вас, что эта госпожа — действительно знатная особа, девица, и намерения ее… - тут он запнулся… - словом, она действительно хочет взять этого человека себе в мужья. Это — принцесса Эльза, дочь и единственная наследница короля Эдуарда Тригонского, моего старинного и злосчастного друга, чья ужасная история всем вам, конечно, известна! Декстер Пойнт, согласен ли ты стать ее мужем?
Трудно описать, что началось на площади при этих словах. Люди отхлынули от кареты и от черных рыцарей, словно от прокаженных; на лицах их жгучее любопытство мешалось со страхом. Со всех сторон слышались возгласы: «Как? Та самая Эльза Тригонская? Проклятая принцесса? Значит, все это правда? А что же, выходит, у нее в королевстве мужчины закончились?»
Священник, стоящий на эшафоте, размашисто перекрестился и пробормотал:
- Обреченная Дева?! Оборони нас Господь!
- Святой отец! - не выдержал Декстер. - Похоже, я один здесь ничего не понимаю. В тюрьму газеты не ходят, так что я не в курсе последних новостей. Что это за принцесса такая, кто ее проклял и зачем ей понадобился я?
Священник поднял на него мрачный взгляд.
- Сын мой, - ответил он, - это долгая история. Мой тебе совет: откажись. Лучше тебе искупить свои бесчисленные грехи простой и быстрой смертью на виселице, чем впутаться в историю этой злополучной девы — и обречь себя на участь худшую, чем смерть!
- Ну уж дудки! - пробормотал Декстер. Отодвинув священника плечом, он шагнул вперед и громко объявил: - Согласен!
- Что ж, каждый сам выбирает свою судьбу, - похоронным тоном откликнулся председатель Совета. - Снимите с него цепи и препроводите в карету. И, может быть, ты, мошенник, прекратишь нагло ухмыляться, когда услышишь, что принцесса Эльза выходила замуж уже не меньше дюжины раз — и ни один из ее мужей не пережил брачную ночь!
В гробовой тишине Декстер, окруженный стражей, шел сквозь толпу к карете. Люди молча уступали ему дорогу и отводили глаза. Какая-то женщина громко всхлипнула. И вдруг из толпы послышался звонкий детский голос:
- Держись, Декстер! Ты их победишь, я знаю!
Кого это «их»? - подумал Декстер. С кем и с чем, черт возьми, ему предстоит иметь дело? Но не мог же он ударить лицом в грязь перед таким множеством зрителей — так что, повернувшись на голос, подмигнул и громко ответил:
- А ты как думал, сынок? Само собой, я им всем надеру задницу!
В карету почти не проникал солнечный свет; несмотря на теплый день, здесь было холодно и затхло, словно в гробнице. Девушка съежилась у окна; стан ее скрывался под бесформенным платьем, лицо закрывала плотная вуаль. Она молча протянула Декстеру руку в черных кружевах.
Декстер, ошарашенный всем происшедшим, не сразу вспомнил, что дамскую ручку положено целовать. Рука была маленькая, как детская, совсем прозрачная — и очень холодная.
- Ваше высочество, - бодро начал он, - счастлив нашему знакомству, состоявшемуся в такой судьбоносный момент, ибо… ибо…
И запнулся, вдруг обнаружив, что все заковыристые комплименты вылетели у него из головы. Девушка молчала. Декстер тряхнул головой — и, может быть, впервые в жизни сказал прямо, просто и серьезно:
- Вы спасли мне жизнь. Все, что в человеческих силах сделать для вас — я сделаю.
Девушка снова промолчала — но тоненькие прозрачные пальцы судорожно сжали его ладонь.
Карета мчалась, подпрыгивая на ухабах: судя по неровной дороге, они уже выехали из города. Декстер сделал еще одну попытку завязать разговор со своей невестой.
- Думаю, все обсудить мы еще успеем, - начал он. - Но объясните хоть одно, не дайте умереть от любопытства: почему вы выбрали меня? Я, конечно, глубоко в душе — очень глубоко — ощущаю себя прекрасным принцем, но неужели это заметно и снаружи?
В полутьме сквозь вуаль не было видно ровно ничего — но он почувствовал, что принцесса смотрит на него и улыбается.
- Нет, мессер Декстер, - проговорила она. - Я потому и выбрала вас, что на прекрасного принца вы совсем не похожи.
Говорила она медленно, немного нараспев, как бы в полусне, и в голосе ее звучала глубокая печаль.
- Принцы уже пробовали, - объяснила она. - Немало принцев, и владетельных князей, и рыцарей — благородных, отважных, чистых душой — пытались освободить меня от проклятия. У некоторых из них за плечами были десятки спасенных принцесс. Но ни один из них не выжил. А времени остается все меньше. Мой отец уже потерял надежду… И тут мне в руки попала книга о ваших приключениях. И я поняла: если кто-то на земле может меня спасти — это вы! Вы обязательно что-нибудь придумаете!
Пожилой, интеллигентного вида король смотрел на будущего зятя, словно на очень мелкую и очень противную букашку.
- Одна пятая владений короны, и не больше, - сказал он.
- А может, вы хотите, чтобы я даром работал? - со скучающим видом поинтересовался Декстер. После ванны и отменного ужина он сильно приободрился.
- Ну и наглец! - процедил король.
- Послушайте, папаша, я вас не просил вытаскивать меня из петли. Это вы прислали за мной свой катафалк. Вам нужно, чтобы я женился на девушке, не увидев ее лица, и спасал ее от проклятия, о котором так ничего и не знаю. И судя по тому, как вы в меня вцепились — с вариантами у вас напряженка…
Торг продолжался. Исключительно из уважения к правящему дому Тригонии Декстер согласился на полкоролевства.
- А вторую половину наличными, - добавил он, когда они пожали друг другу руки.
Король рухнул на трон и утер пот со лба.
- С одним условием, - мстительно проговорил он. - Ты должен прожить с принцессой в любви и согласии не меньше месяца. Просто для информации: никто из твоих предшественников не пережил и одну ночь. Кстати, если хочешь сбежать, тебя никто не держит, - добавил он с явной надеждой в голосе.
- Не дождетесь, - отрезал Декстер. – Я дал слово вашей дочери. Не знаю, что вам там обо мне наговорили, но слово я держу.
- Вот как? Тогда зачем ты из меня полкоролевства вытряс, скотина?!
- Из принципа.
Некоторое время король беззвучно открывал и закрывал рот. Декстер тем временем безмятежно накладывал себе вторую порцию рябчиков с трюфелями.
- Ладно, - проговорил наконец король. - Перейдем к делу. Извини, если придется испортить тебе аппетит.
И начал свой рассказ.
Девятнадцать лет назад Эдуард, король Тригонии, умирал.
Он лежал на поле боя, почти погребенный под грудой своих и вражеских трупов. В глазах стремительно темнело, в ушах нарастал звон.
«Не хочу! - отчаянно думал он. - Только не сейчас, когда мы одержали победу, когда дома меня ждет любимая… Что угодно отдам, кому угодно продам душу — лишь бы не умирать!»
- Слышишь? - проговорил вдруг над ним сладкий, тягучий, насмешливый голос. - Он не хочет умирать!
- Готов отдать все, что угодно, лишь бы отсрочить неизбежное, - ответил другой голос, чуть пониже, но такой же серебристый и тягучий. - Может, заключить с ним договор? Как ты думаешь?
Смертный холод уже подступал к сердцу короля — но из последних сил он простонал:
- Да! Да! Все отдам! Только верните мне жизнь!
Незнакомцы над ним перешептывались и смеялись; сладки были их голоса, но каждый звук словно вонзал в сердце ледяную иглу.
- По рукам, король, - проговорил наконец тот голос, что пониже. - Ты отдашь нам то, чего в собственном дворце не знаешь.
А в следующий миг все исчезло — шепот, и смех, и звон в ушах, и серая муть перед глазами. Мир снова обрел краски, с груди как будто сняли тысячетонную тяжесть. А минуту спустя послышалось:
- Эгей, сюда! Вот же он — государь! Он жив! Слава богу! Поднимайте… осторожнее…