Нет, не показалось. По поверхности воды шли пузырьки — словно что-то там, внизу, неторопливо всплывало со дна наверх.
— Я прекрасно понимаю, — продолжала Андреа, — что никаких призраков вы не ловите. Просто разыгрываете спектакли перед легковерными фермерами. Не спорь, Мерл, я же не слепая!
— Просто хотел сказать, что ты чертовски умная баба, блонди, и всегда такой была, — все-таки вставил Мерл.
Голоса их как-то отдалились, доносились теперь словно из-за плотной завесы. Шумело в ушах. В пруду рябило все сильнее, тяжелый гнилой дух, бьющий в ноздри, сделался почти непереносим. Дэрил уже ясно понимал, что с ним творится неладное, но не мог ни оторвать взгляд от пруда, ни распрямиться, ни подать голос.
— Но это мне и на руку. Видишь ли, на призрака мне, по большому счету, плевать. Да, в доме происходит что-то странное; но я не викторианская барышня и не падаю в обморок от шорохов и сквозняков. Проблема не в призраке, — она глубоко вдохнула, словно собираясь с духом, — проблема в моем муже.
— Чего?! Блонди, бля, да если этот хмырь долговязый тебя хоть пальцем… ты только мигни, и я его…!
— Да нет же, Мерл, нет! Черт! Мерл, успокойся! Все не так!
Две руки вынырнули из воды — тонкие, как ветки, белесые руки со скрюченными пальцами.
Крик застыл у Дэрила в горле. Мертвая девушка — или девочка, этого понять он не мог — беззвучно поднималась из темной глуби наверх. К нему.
— Все не так, — повторила Андреа. — Филип ничего дурного мне не делал и никогда не сделает. Все сложнее. Я боюсь за него.
Теперь Дэрил ясно видел утопленницу: видел платье, облепившее тело, волосы, мокрыми водорослями разметавшиеся вокруг головы. Только лицо оставалось неразличимым: бурлящая пенистая вода и пряди растрепанных мокрых волос скрывали его черты — и эта безликость почему-то казалась в ней самым страшным.
Мерл и Андреа стояли от него в двух шагах, но словно в двадцати милях. Боком к пруду, увлеченные разговором. Смотрели только друг на друга. Если обернутся — увидят ли то, что видит он?
— Это долгая история, — говорила Андреа. — И лучше бы нам поговорить спокойно, где-нибудь, где никто не помешает. Скажи, можем мы встретиться завтра? Я подъеду, куда скажешь. Нет, только не у тебя дома! Нет, Мерл, определенно не в постели… убери руки, Мерл!
Дальше Дэрил уже ничего не слышал. Голоса расплылись и исчезли, весь мир скрылся в каком-то сером тумане — остался лишь пруд, и протянутые к нему, словно в мольбе, мертвые руки, и лицо, которое он пытался и все никак не мог разглядеть…
А в следующий миг его отпустило. Дэрил выпрямился, словно подброшенный; сердце отчаянно колотилось, по лбу стекал холодный пот. Дрожь прошибла при мысли, что еще секунда — и он потерял бы равновесие и свалился в пруд.
К ней.
Дэрил отчаянно затряс головой, затем, чтобы прийти в чувство, дал себе увесистую оплеуху. Сообразив, как это должно выглядеть со стороны, смущенно оглянулся, но Мерла и Андреа рядом уже не было. Брат и блондинка медленно шли по дорожке назад, к крыльцу; Андреа что-то говорила вполголоса, Мерл энергично кивал, всем своим видом выражая готовность спасти, защитить, грудью закрыть, а потом взвалить на плечо и утащить к себе в пещеру. Догоняя их, Дэрил увидел, как Андреа достала что-то из кармана и передала брату — маленький предмет, легко умещающийся в кулаке.
— И, Мерл… наверное, глупо говорить, что я надеюсь на твою порядочность, но… я правда на нее надеюсь.
— Да не вопрос, блонди! Никому не протреплюсь, кроме братишки, а он у меня могила!
Андреа кивнула и торопливо, почти бегом бросилась к дому.
Мерл разжал кулак, взглянул на то, что она ему отдала, затем перевел взгляд на брата. Вид у него был озадаченный.
— Че-т какая-то Санта-Барбара тут у них, — сообщил он. — Я ни хрена не понял.
На широкой загрубелой ладони его покоился ключ — большой, медно-блестящий ключ с причудливой резной головкой.
— Это от подвала, — объяснил Мерл. — Поставь, говорит, там на ночь свои камеры, только незаметно и, главное, чтобы муж не узнал. А потом незаметно заберем. И завтра, говорит, все объясню. Мне уже прям самому интересно — че у них там такое, в подвале-то? Отрезанные головы лежат?
Дэрил набрал воздуху в грудь.
— Слушай, братан, — заговорил он, с усилием глядя брату в лицо и постаравшись придать голосу максимальную убедительность. — Не нравится мне здесь. Вот вообще ни хера не нравится. У них тут и правда какая-то хренотень творится. И мы…
Тут он замялся, не зная, какие подобрать слова. Признаться, что только что видел утопленницу, что она едва не утащила его к себе — не вариант: Мерл просто ржать начнет.
— …вот только не хватало, чтобы нас тут втравили в какой-нибудь стремный блудняк! — нашелся он наконец. — В самом деле, найдем где-нибудь отрезанную голову, а потом ее на нас и повесят! Может, пусть сами разбираются, а? Придумай какую-нибудь отмазку — и валим домой!
— Еще чего! — отмахнулся Мерл. — Привидение само себя не поймает, знаешь ли. А блондиночка… — тут он расплылся в мечтательной ухмылке, — блондиночка сама себя не трахнет!
========== Глава 4 ==========
Снова в доме, в гостиной… хотя нет, не в гостиной, и не в столовой, и не в кабинете, а хрен знает, что это была за комната и нафиг вообще столько комнат людям, живущим вдвоем — словом, в комнате, смежной с верандой и выходящей окнами на старое семейное кладбище Гринов, Мерл обратил внимание на странную штуковину: резной ящик красного дерева, в половину человеческого роста, вроде небольшого комода, но без дверец и с выступающей средней частью.
— А это у вас что? — поинтересовался он. — Пианино, что ли? А че такое мелкое?
— Это челеста, — снисходительно усмехнувшись, объяснил Блейк. — Редкий музыкальный инструмент. Осталась от прежних хозяев — видимо, у Гринов кто-то серьезно занимался музыкой.
Он откинул крышку, взял аккорд, другой, и по комнате поплыли нежные, с тягучими переливами, звуки.
— Кстати, с этой челестой тоже происходят странные вещи. Несколько раз мы слышали, как она играет сама по себе.
Мерла, как видно, это объяснение вполне удовлетворило, и все двинулись дальше; но Дэрил, воспользовавшись тем, что держится позади, и на него никто не смотрит, задержался возле челесты.
Звучание необычного инструмента его заворожило. На миг Дэрил забыл обо всех странностях этого дома, об утопленнице, о своей тревоге и желании поскорее отсюда убраться — так страстно захотелось ему снова услышать эти томительно-сладкие переливы сказочных колокольчиков.
Он даже протянул руку к черно-белой клавиатуре, но тут же отдернул. Нет, об этом нечего и думать! Чужой дом, чужая вещь. Редкая и, наверное, страшно дорогая штука, полированное дерево, блестящие клавиши, невероятные, какие-то неземные звуки, от которых сладко и больно тянет в груди… и тут вдруг он, Дэрил Диксон из Роузмонта! Сын папаши Диксона. В говнодавах, драных джинсах и заскорузлой рубахе, с метровым слоем грязи под ногтями. Стоит ему коснуться этих белоснежных клавиш — на них наверняка останутся грязные следы.
Вот Мерл бы не постеснялся! Пододвинул бы стул и, чувствуя себя совершенно в своем праве, сбацал на этой волшебной штуковине какой-нибудь собачий вальс. Но Дэрил — не Мерл. И обычно этому радуется, но порой, как сейчас, чертовски жалеет, что не похож на брата.
И все же он не мог оторваться от инструмента. Долго стоял возле, глядя на клавиши, как завороженный. Наконец, уже почти решившись, протянул руку… и вдруг явственно ощутил соприкосновение с другой, невидимой рукой. Легкое, прохладное касание.
Дэрил застыл на месте, боясь вздохнуть. Расширенными глазами смотрел, как одна из клавиш — клавиш, к которым он так и не прикоснулся — медленно опускается, тонет в бархатной обивке, словно под давлением невидимого пальца. За ней другая. А теперь черная. И снова белая. Инструмент не издавал ни звука; но в бестелесных ударах по клавишам ясно ощущался ритм и значение, словно невидимый музыкант наигрывал неслышную мелодию.
Дэрил напрягся, не обращая внимания на охвативший его холод и оцепенение. Сейчас было не так, как у пруда: каким-то отдаленным краешком сознания он понимал, что надо бы испугаться, но все страхи затмевало страстное желание услышать, разгадать эту беззвучную песню. И увидеть того, кто играет.
Какое-то движение сбоку привлекло его внимание. Медленно, с трудом поворачивая голову на одеревеневшей шее, Дэрил повернулся.
У боковой стены стояло ростовое зеркало в волнистой оправе. В этом зеркале он должен был увидеть себя, но не увидел. Там блестела полированным деревом челеста, а за челестой, на таком же блестящем полированном табурете, сидела спиной к нему девушка. Или, быть может, девочка-подросток — со спины не разберешь. Тоненькая фигурка, простая белая футболка и джинсы. Копна золотистых волос, густых и непокорных, небрежно заколота на затылке, несколько прядей заплетены в косичку, другие свободно спускаются по плечам. Лица девушки Дэрил не видел, но видел маленькие руки, уверенно порхающие по клавишам.
Он по-прежнему не слышал ни звука, но по движениям рук, по напряженно выпрямленной спине и тонкой шее угадывал, что девушка играет что-то прекрасное и невыразимо печальное, что нежная, певучая задумчивость в ее музыке сменяется мощными аккордами, несущими в себе боль, гнев и угрозу. Эта немая музыка надрывала ему сердце, переворачивала все внутри. Если хоть один звук прорвется сквозь невидимую преграду, чувствовал Дэрил — быть может, он умрет на месте, но умрет счастливым.
Девушка взяла последний беззвучный аккорд и уронила руки на колени. На миг все замерло. Затем медленно, как-то неестественно медленно начала она поворачиваться на своем вертящемся табурете. Дэрил словно очнулся; очарование рассеялось, и прежний ледяной страх охватил его при мысли, что сейчас он увидит ее лицо…
— Мистер… вы ведь мистер Диксон?
Робкий детский голосок вырвал его из забытья. Видение померкло, отступило куда-то вглубь сознания; Дэрил вздрогнул, словно просыпаясь, со странной смесью облегчения и разочарования обернулся к дверям.
На пороге стояла девочка лет восьми в кургузом сарафанчике, с коротко остриженными рыжими волосами. Круглое веснушчатое личико — бледное и не по-детски серьезное, даже печальное. Было в девочке что-то неуловимо знакомое; и секунду спустя Дэрил сообразил, что это, должно быть, и есть дочка Кэрол.
— Да какой из меня мистер! — усмехнулся он. — Дэрил, и все тут. А ты, должно быть, София? Твои родители здесь работают, верно?
Девчонка изумленно расширила глаза и открыла рот. Дэрил заметил, что она прижимает к груди что-то вроде записной книжки в кожаной обложке.
— Ой, — проговорила она, — вы и правда этот… эс-тро-секс! Вы все про нас знаете!
«Невелика премудрость!» — подумал Дэрил, но вдруг понял, что разубеждать девочку ему совсем не хочется. Слишком редко на него смотрели вот так, широко раскрыв глаза, с простодушным изумлением. Мерл на его месте немедленно показал бы какой-нибудь фокус; и Дэрил даже задумался, чем бы таким удивить и развеселить эту грустную малявку, но тут она спросила:
— Мистер Дэрил, а вы правда хотите ее прогнать?
Ответить — или даже уточнить, о чем и о ком она — он не успел.
— София! — послышался снаружи женский голос.
В дверях появилась Кэрол; и снова, как и в первый раз, Дэрила поразило ее молодое лицо под шапкой седых волос и тревожные голубые глаза.
Бросив на Дэрила какой-то странный взгляд, не то испуганный, не то смущенный, Кэрол торопливо повернулась к дочери:
— София, что ты здесь делаешь? Сколько раз я тебе говорила не шастать по большому дому! Мистер… мистер Диксон здесь работает, ты ему мешаешь…
— Да ничего она мне не мешает… — пробормотал Дэрил.
— Иди скорее домой! — настаивала Кэрол, и Дэрилу показалось, что в голосе ее звучит страх. — Папа уже вернулся и ждет нас к ужину. Нехорошо заставлять папу долго ждать, он будет сердиться!
— Я не хочу к папе, — тихо, но твердо проговорила девочка себе под нос. Однако все же повернулась и поплелась прочь.
Кэрол двинулась было за ней, но остановилась на полдороге, словно вспомнив, зачем пришла сюда. В руках у нее была фланелевая тряпочка; войдя в комнату, она принялась смахивать пыль с подоконника и со шкафов. На Дэрила глаз не поднимала — а вот он не мог оторвать от нее взгляд.
Неловкое молчание длилось, казалось, целую вечность; и наконец Дэрил понял, что на сей раз проявить инициативу придется ему.
— Да она мне не мешала совсем, — повторил он. — Чего вы так? Осталась бы. Конечно, ей любопытно, мелкая же! — Кэрол не подняла головы, но плечи ее заметно вздрогнули, и Дэрил, заподозрив, что сказал что-то не то, добавил: — Или хозяева ваши не любят, чтобы она по дому бегала?
Кэрол наконец вскинула глаза — и снова его как-то болезненно поразил контраст между ее совсем молодым лицом и сединой.
— А… нет, хозяева не против, — торопливо и снова как-то испуганно ответила она, — просто… ну, не нужно это. Нечего ей здесь делать.
Когда Кэрол говорила, на шее у нее вздрагивала голубая жилка. Нежная тонкая шея, светлая кожа, дешевый крестик на цепочке в вырезе унылой серой кофты. Вздернутый, как у дочки, нос. На ключицах, на подбородке, на скулах — легкие, едва заметные пятнышки веснушек, тоже как у Софии.
Все неправильно, все не так. Она же молодая, едва ли старше Дэрила — отчего же поседела? Зачем напялила на себя какие-то старушечьи тряпки? И откуда эта ущербная, совсем не идущая ей манера бормотать, заикаться и прятать глаза — чего она все время боится?
Кэрол подошла ближе и, не глядя на Дэрила, начала вытирать пыль с инструмента. От нее исходил аппетитный аромат свежей выпечки; вдохнув его, Дэрил невольно придвинулся ближе. Взгляды их встретились на миг… и вдруг губы ее задрожали.
— Хозяева люди хорошие, ничего дурного про них не скажу, — проговорила она быстро, почти шепотом, — но вот сам дом… это дело другое. Вы, может быть, надо мной только посмеетесь — оно и понятно, вы такие истории слышите каждый день, и чаще всего их выдумывают со скуки… — всего на мгновение лицо ее озарила легкая быстрая улыбка — улыбка, от которой у Дэрила потеплело на сердце. — Но здесь все по-настоящему. Ведь не только я — все мы тут ее и слышим, и чувствуем. Я как ни зайду в дом, она мне в спину смотрит.
— «Она»?
— Ну, привидение. Все мы тут знаем, что это она. Как-то так… не знаю, почему. Само собой понятно. Мистер Блейк говорит, нечего ее бояться, она ведь ничего плохого не делает, пугает только, и то изредка. А мне от этого еще страшнее. Оттого, что она смотрит, молчит и ждет. Словно примеривается, кого бы первого сожрать. Не за себя боюсь, мне-то уже все равно — за дочку. Если бы не Эд, ни дня бы мы с Софией здесь не остались!
И, отвернувшись, принялась ожесточенно оттирать фланелькой какое-то невидимое пятнышко на крышке инструмента. Рукав ее мешковатой кофты задрался; и Дэрил, не сводивший с нее глаз, вдруг заметил нечто, поразившее его тяжело и болезненно, словно удар в грудь.
Не раздумывая, едва ли понимая, что делает, он схватил Кэрол за руку, повернул запястьем к себе. Рукав сполз к локтю, и в кровавом свете угасающего заката на руке Кэрол явственно проступили синяки. Переплетающиеся цепочки синяков, словно чудовищные браслеты; одни — застарелые, желтоватые, другие — багровые, совсем свежие.
Дэрил знал, от чего остаются такие следы. Слишком часто видел он такие же синяки на руках у своей матери.
Теперь он понял, что не так с Кэрол. Зачем она прячет себя под каким-то серым тряпьем, почему заикается, отводит глаза и втягивает голову в плечи. И почему мелкая девчонка ходит как в воду опущенная. Понял все.
На долгий, долгий миг оба застыли; наступило тяжелое молчание. Кэрол багрово покраснела — волной, от щек к ушам; в глазах ее стояли слезы. Секунду спустя она выдернула руку и перешла к зеркалу у дальней стены.
— На самом деле Эд хороший человек, — сказала она, не оборачиваясь, старательно протирая фланелькой волнистую раму. — Просто характер у него сложный. Поэтому ему и трудно найти работу. Нигде долго не задерживается. И, когда его наняли сюда, и меня с ним вместе, да еще и с жильем и столом — это была такая радость для нас троих, такая радость…