Но второй этаж сдавался целиком, и когда слуга произнёс:
— Ваша спальня справа. Слева гостиная и кабинет, — Кадан поначалу не поверил своим ушам.
Кадан с удивлением разглядывал то место, куда его привели. Здесь были не только собственная кровать и окно, но ещё и несколько тумб, и туалетный столик для дам. Вся мебель была срублена довольно грубо, но добротно.
Рауль, появившийся у него за спиной, с лёгким скепсисом огляделся по сторонам.
— Тебе подойдёт? — спросил он. Мужчина шагнул вперёд и замер, почти касаясь его.
— От театра же очень далеко… — пробормотал Кадан. Сказать по чести, отказываться он не хотел — здесь было светло, и ему к тому же обещали слугу.
— Я решу этот вопрос.
— Вы перенесёте театр поближе ко мне? — Кадан обернулся к нему и насмешливо вскинул бровь.
— А ты бы хотел?
Кадан поколебался. Судя по тому, как разговаривал его непрошенный поклонник с хозяйкой, он мог. Мог много чего. Но и цену Кадан прекрасно знал.
— Может быть, потом.
Рауль развернул его лицом к себе.
— Я заслужил хоть что-нибудь? — спросил он. — Хотя бы маленький фавор?
Кадан закусил губу.
— У меня ничего нет, — сказал он. Потом подумал и коснулся губами скулы Рауля. Он целовал мужчину — хоть бы и так — в первый раз. Тут же отстранившись, он почти заискивающе заглянул тому в глаза, надеясь, что Рауль не потребует ещё.
— Для первого раза сойдёт, — признал тот.
Как Рауль собирался решить вопрос перемещения по городу, Кадан узнал к концу недели — в те дни, когда труппа должна была возвращаться в город.
Всё это время сам Кадан пребывал в противоречивом состоянии: с одной стороны, ему как будто бы дали воздух. В его комнате теперь всегда было светло. По утрам и перед сном мальчик-слуга, которого выделила хозяйка, разжигал камин — у него был собственный камин! И Кадан не мог налюбоваться на него.
Ему стелили постель и готовили ванну каждые два дня.
Именно здесь Кадан впервые искупался целиком в горячей воде — и процедура эта так понравилась ему, что он не захотел вылезать.
Если он и беспокоился о том, что всё это могут у него отнять, то разве что чуть-чуть. Он не сомневался, что жизнь — это колесо. И надо ловить момент, пока ты наверху.
Несколько больше его волновала судьба коллег.
Рауль, за всё время дважды навестивший его, уверял, что с ними всё будет хорошо.
— Мои друзья уже вернулись в город. И поверьте, они оставили домочадцев барона де Голена живыми и почти здоровыми. Не бандиты же мы, в самом деле, чтобы убивать людей.
— Тогда зачем было нападать? — в первую их встречу спросил Кадан.
Рауль пожал плечами.
— Нам не нравится этот старикан.
Кадан спорить с ним не стал. Он понимал, что для аристократов пара синяков на лице Матильды или выбитый зуб не значат ничего.
— Мне странно, что ко мне ты относишься иначе, чем к другим, — только и сказал он, когда Рауль пришёл к нему второй раз.
Рауль улыбнулся уголком губ.
— Потому что ты — не такой, как они. Ты — золотая искра в крупице лошадиного дерьма.
Рауль провёл тогда ладонью по его щеке, но больше касаться его не стал — хотя и мог.
В конце недели гастроли в самом деле завершились благополучно — Кадану сообщил об этом слуга, которого он посылал к театру каждый день.
Он собирался навестить их и сказать, что с ним всё хорошо, но время было уже позднее, и он решил заняться этим с утра.
А наутро, поднявшись с кровати, потянувшись и выглянув в окно, он увидел резную карету, перегородившую проулок. Кучер в голубой ливрее сидел на козлах и, завидев его, помахал рукой.
— Молодой господин, всё готово. Когда пожелаете — можем выезжать.
Кадан замер, глядя на него и думая, что должен сказать.
— Это карета господина Рауля? — только и спросил он, хотя этого факта трудно было не понять без лишних слов.
— Нет, она принадлежит вам. Господин Рауль передаёт её в ваше полное распоряжение вместе со мной.
Кадан опасливо огляделся по сторонам. Карета не имела на дверцах вензелей, но вместо них её украшали золочёные завитки. Настоящий ли это металл или нет — с такого расстояния было не разглядеть, но определённо в квартале ремесленников они, как и кучерская ливрея, смотрелись неуместно.
— Я скоро спущусь, — выдавил он несколько смущённо и, крикнув слугу, принялся приводить себя в порядок.
Кучер отвёз его в театр, где Кадан долго говорил с Бертеном и рассказывал обо всём, что произошло.
— Иногда мне кажется, что я попал в сказку, — нахмурившись, говорил он, — только я чувствую, что здесь что-то не то. Знаешь, когда он трогает меня… Такое чувство, что по венам пробегает огонь. А когда он смотрит на меня — такое чувство, что его глаза пронзают насквозь.
Бертен рассмеялся и погладил его по голове.
— Это любовь, Кадан. Тебе ужасно повезло. Редко совпадает так, что тот, кого ты любишь, и тот, кто готов дать тебе всё — одно лицо.
— И что мне делать? — спросил Кадан. — Ты всегда говорил, что я не должен спешить. Корову подкармливают лишь до тех пор, пока она не начнёт давать молоко.
Бертен пожал плечами.
— Не знаю, малыш. Никто не может гарантировать, что ты ему не надоешь. Только ты сам можешь привязать его к себе.
— Я даже не уверен, что хочу быть с ним… Ты забегаешь слишком далеко. Мне неловко принимать подарки… Подарки такой величины.
— Об этом не беспокойся. Я всегда знал, что однажды это произойдёт, — Бертен ласково погладил его по щеке, — ты не мог всю жизнь прожить в этой дыре. Бери от жизни всё. И не забывай друзей.
Рауль продолжал навещать его.
Теперь Кадан просыпался ближе к полудню и первым делом погружался в ванну на пару часов. Слуга подливал ему воду, а он сначала просто лежал, напевая вполголоса про себя, а затем стал читать книжку, которую подарил ему Рауль — «Принцессу Клевскую» Лафаетта.
В эти же часы Рауль заглядывал к нему. Кадан принимал его, не поднимаясь из ванны, которую затягивала густая мыльная пена.
Иногда Рауль гладил его по щеке или плечу, но никогда не опускался дальше груди. И хотя поначалу эти прикосновения заставляли Кадана дрожать, постепенно он привык и стал Раулю доверять.
Однажды в такое мгновенье он сам поймал его руку и поцеловал.
— Спасибо вам, — сказал он.
Рауль улыбнулся.
— Я бы хотел получить награду за свою доброту.
Он склонился к Кадану и замер, так что губы его почти касались губ Кадана.
Кадан колебался несколько секунд, а затем поцеловал его — неловко и немного неуклюже, потому что делал это в первый раз. Губы Рауля были сухими, а дыхание горячим, и Кадан почувствовал, как тело откликается на эту новую ласку.
Рауль отстранился, вглядываясь в его глаза, и Кадана снова объял страх, который он не мог объяснить даже себе самому.
— Мне лучше уйти, — глухо сказал Рауль.
Кадан кивнул.
Рауль продолжал присылать ему подарки, которые становились богаче день ото дня. Теперь это были лучшие драгоценности, камзолы, сшитые на заказ под него, благовония из восточных стран… Очень скоро Кадан понял, что всё это попросту не поместится в его новых комнатах, и Рауль, кажется, думал о том же самом.
— У меня есть дворец в городе, — сказал он как-то, разглядывая резную шкатулку с набором подвесок, которую сам же и подарил, — там не живёт никто, кроме меня, и не бывает никто из родни — только мои друзья. Вам там было бы удобнее, чем здесь.
— Ваши друзья, — с сомнением уточнил Кадан, сидевший с книгой в кресле у окна, но давно уже переставший читать. — Те самые, которых я видел у барона де Голена?
Рауль чуть повернул голову и улыбнулся уголком губ:
— Не бойтесь их. Они пальцем к вам не прикоснутся, если я им не разрешу.
— А если вы разрешите?
Рауль пожал плечами и внимательно посмотрел на него.
— Для этого вам пришлось бы очень сильно меня разозлить.
Кадан молчал.
Говоря откровенно, ему было любопытно узнать, как живёт его покровитель. И ещё — увидеть его лицо. Потому что Рауль приходил к нему в маске — до сих пор. «Не стоит кому-то видеть меня в этом доме», — говорил он, и Кадану было трудно спорить с ним.
Кадан встал и, отложив книгу, подошёл к нему.
— Я хочу увидеть вас, — сказал он и своими тонкими пальцами коснулся краешков маски, но Рауль тут же накрыл их своими ладонями.
— Только после того, как въедете в мой дом.
Кадан колебался ещё несколько дней, но в итоге последовал совету Бертена и решил брать от жизни всё. Он переехал в городской особняк Рауля за две недели до того, как ему исполнилось девятнадцать лет.
========== Глава 4. Квартал Марэ ==========
Старый король Генрих любил Париж, хотя тот по началу и был к нему не ласков, и немало денег потратил на его благоустройство. Он приказал достроить новый мост, соединивший два берега Сены с островом Сите и запретил сооружать на мосту дома, чтобы те не загораживали вид на реку. А по краям его, чтобы обезопасить движение, проложили тротуары.
На западной оконечности острова Сите заложили треугольную площадь Дофин, окружив её затем домами одинаковой архитектуры из розового камня, облицованными ложным белым кирпичом. На правом же берегу Сены выросла Королевская площадь — Плес Рояль.
Три десятка одинаковых трёхэтажных домов с розово-белой облицовкой, с арочной галереей внизу и с крытыми садами позади. С островерхими серыми крышами, крутые скаты которых прорезали слуховые оконца, а кое-где украшали изящные башни с часами и колоколом, образовывавшие симметричное каре.
Ещё пару десятилетий назад павильон короля на южной его стороне противостоял павильону королевы. Придворные вельможи, чтобы быть поближе к монарху, стали строить себе особняки неподалёку, и квартал Марэ стал самым изысканным и элегантным в городе: здесь селились послы, высшие судейские чиновники и финансисты. Учёные, художники, писатели и даже иностранные государи, бывавшие в столице с визитом.