— Спокойно, юноша, — уголок рта маршала дернулся вверх, в глазах на миг сверкнул задор. — Сейчас он всплывет и будет звать на помощь. — Тапо, — окликнул он худощавого кэналлица, бросив ему золотой талл. — Вы — отменный пловец, вытащите этого господина, но не раньше, чем он об этом попросит.
— Ну и негодяй же вы! — усмехнулся беззлобно Эмиль Савиньяк.
— Не спорю. Смотрите, кажется, на дне реки ему не понравилось. Запомните, юноша, настоящее отчаяние не ходит под руку с болтовней. Желающий умирать расстается с жизнью молча.
— Но ведь зима на носу, — озаботился Эмиль.
— Ничего, льда еще нет, да и солнышко светит… Глотнет касеры и порядок! — прозвучавший ответ был полон бодрого веселья
Рокэ улыбнулся Рейчел, та улыбнулась в ответ, а потом стала смотреть, как Тапо, сбросив сапоги и мундир, плывет к утопающему. Схватив порученца за шиворот, он потащил его к берегу — к хохотавшим гвардейцам. Последние притащили сухие плащи и фляжки, а потом извлекли Жиля первым — тот чихал, дрожал и отплевывался, имея теперь необыкновенно жалкий вид. Рейчел мысленно сравнила его с продрогшим надорским воробушком.
«Воробушек» съежился и поднял на Алву затравленный взгляд, когда тот окликнул его.
— В следующий раз вы отправитесь в ближайший дом скорби. Вы меня поняли?
Ничего не сказав, Понси с кислым видом кивнул.
— А теперь дайте ему касеры, — маршал вручил Тапо еще несколько монет. — Мы ночуем в Фрамбуа, поторопитесь!
Городок Фрамбуа располагался в шести хорнах от Олларии, но, несмотря на его малые размеры, жили здесь богаче, чем на севере — вот и все, что Рейчел о нем знала. Ее разрывали противоречивые чувства: трудно было смириться с последним обстоятельством. Ничего, когда она вернется в Надор, после службы, то сможет всерьез заняться благоустройством как старого замка, так и провинции, если матушка не хочет ничего решать и предпочитает экономить на дровах и еде. Так думала Рейчел, пока вместе с Рокэ, впереди стройной кавалькады, ехала по главной улице города. Это был столичный тракт и по обе его стороны тянулись дома. Перестав размышлять, девушка принялась смотреть по сторонам и читать вывески. «Ощипанный павлин» — наверняка название имело какие-то связи с Дриксен. «Четыре охотника» — тут могли подразумеваться Абвении. «Зеленая карета» — зеленый цвет в Надоре обычно ассоциировался с удачей, хоть и не был родовым, но герцогиня Мирабелла не любила его, поскольку сейчас именно он красуется на гербах Манриков, Валмонов и Колиньяров. При виде вывески «Любезный кабан» Рейчел растерялась, не зная, возмущаться ей или усмехнуться, подобно Рокэ, а вот следующий трактир…
«Талигойская звезда». На вывеске мечтательно и нежно улыбалась синеглазая девушка со светлой косой — так, как никогда не будет улыбаться Рейчел. Поймав задумчивый взгляд оруженосца, Проэмперадор направил коня к воротам трактира.
Навстречу им торопливо шагал румяный трактирщик, донельзя довольный, что сам Первый маршал уделил внимание его трактиру.
— Любезный, вы сможете приютить до утра ораву военных? — небрежно спросил Рокэ Алва.
— У меня восемь хороших комнат, монсеньор… Понравится ли вам?
— Моему оруженосцу понравилась вывеска, а мы неприхотливы. Разместите всех, если места не хватит — отправьте тех людей к соседям. Как вас называть?
— Эркюль Гассинэ…
— Обычно вас зовут папаша Эркюль?
— Да, монсеньор, — с обожанием выдохнул трактирщик.
— Тогда согрейте нам с генералом Савиньяком вина, папаша Эркюль, — скорее попросил, чем приказал Алва, протягивая трактирщику золотой. — Ричард, отведите лошадей в конюшню и присоединяйтесь.
Кое-как девушка отвела Моро и Сону в конюшню, убедилась, что Моро настроен мирно и вроде даже ведет себя хорошо, Рейчел пошла искать эра. Тот был неожиданно весел, это веселье оказалось заразным для Эмиля и Рейчел. Каждый из них рассказал остальным про Лаик и Арамону, глядя, как остальные покатываются со смеху, но эти счастливые минуты оказались недолгими. На улице раздались топот и голоса, Рокэ с тоской посмотрел в окно.
— Из Олларии. Торжественная встреча, — объяснил он. — Только Ги Ариго здесь не хватало.
Эмиль же наоборот обрадовался, потому что вместе с Ги Ариго, Фридрихом Манриком и Людвигом Килеан Ур-Ломбах приехал Лионель Савиньяк, поэтому, в отличие от расстроенного и помрачневшего Проэмперадора закатных тварей он не поминал. Вот раздался скрип ступенек и на пороге возник Ги, улыбаясь приятно и вежливо.
— Талиг счастлив приветствовать своих героев. Надеюсь, дорога не показалась вам слишком утомительной?
— Да нет, скорее наоборот, — вздохнул Алва с той же тоской, — но вот ваш приход удручает, если быть честным.
Далее последовал рассказ о почестях, ожидающих героев Саграннской кампании, и о недельных празднествах, что последуют за ними. Подобного в Талиге не происходило со времен Двадцатилетней войны, и Рейчел почувствовала, как ее уважение к Первому маршалу увеличилось в разы; любовь же, охватившая девушку еще до отъезда из Олларии, такая горячая и неодолимая, сейчас хлынула в душу горячим потоком, и от нее кружилась голова. Пока еще удавалось стоять и сдержанно улыбаться, сдерживая свои чувства, но что делать, когда ей предложат выпить?
— Я благодарен Его Величеству за оказанную мне честь, но я ее заслуживаю не больше, чем другие офицеры и солдаты вверенной мне армии, — сказал Рокэ серьезно и спокойно.
— О, разумеется, не будет забыт ни один из ваших людей. Или вы хотите кого-то отметить особо?
— Отличились все, но есть те, без которых наши успехи были бы немыслимы. Это Его Преосвященство епископ Бонифаций, а также присутствующий здесь генерал от кавалерии Эмиль Савиньяк, сопровождающий бакрийское посольство генерал Жан Шеманталь, который прибудет в Олларию примерно через неделю, оставшиеся в Тронко генерал от артиллерии Курт Вейзель, генерал от кавалерии Хорхе Дьегаррон и полковники Орасио Бадильо и Клаус Коннер. Я готов представить сведения об их заслугах. Отдельно мне хотелось бы назвать герцога Окделла, сбившего из пушки вражеское знамя. Насколько мне известно, за подобные заслуги во время Двадцатилетней войны представляли к ордену Талигойской Розы.
У Рейчел немедленно заалели щеки. Он шутит?! Ведь женщинам не положены награды, и если ее раскроют, то могут обвинить в недостойном для герцогини Окделл поведении. Впрочем, просто так Рокэ Алва ничего не делает, значит это нужно для ее защиты. Поэтому Рейчел не стала возражать. Конечно, это несправедливо, стрелял на самом деле маршал, но…
— Их Величества будут счастливы узнать о подвиге Ричарда Окделла, — с одобрением произнес Ги.
Встреча с почетными гостями продолжалась еще довольно долго, и Рейчел понимала, что уже давно не испытывает к Рокэ Алве чувства, даже отдаленно напоминающего ненависть. Могло, конечно, быть и так, что она затаилась где-то в глубине души и вылезет, когда придет свой час, но явно час этот настанет очень нескоро.
— Я поднимаю этот кубок за Его Величество Фердинанда, Ее Величество Катарину и за королевство Талиг, — этими словами Рокэ завершил прием.
Все ушли спать, в том числе и близнецы Савиньяк, провожаемые задумчивым взглядом Ворона.
— Вот и все, — негромко сказал он.
А потом поймал недоуменный взгляд оруженосца и растрепал волосы девушки, как на Дарамском поле, отчего Рейчел снова захотелось его обнять. Она разливала вино и ничего не успела съесть, зато пришлось выпить несколько бокалов вина.
— Спальни приготовлены, — доложил папаша Эркюль, войдя с подсвечником.
И проводил их в комнату монсеньора, пояснив, что комната для Рейчел — справа.
— Спасибо, — сказал Рокэ, когда они поднялись. — Принесите ужин для молодого господина, а мне — вина, и можете быть свободны. Садись, Дикон, в ногах правды нет. Впрочем, в чем она есть, никто не знает.
Ужин составили холодное мясо, сыр, хлеб, и кэналлийское. Рейчел принялась за оленину, Рокэ потянулся к сыру, и они ужинали молча. Вино девушке понравилось, и, опустошив бокал, она несмело взглянула на герцога.
— Эр Рокэ, а почему вы сказали, что я сбила эту штуку?
— Потому что ты ее сбила.
— Но орден для женщины… это неправильно…
— Все правильно, Рейчел. Неважно, кто ты, важно, что ты заслужила награду. Ты знаешь про свою прабабку? Она была женщиной-воином, и, когда ты выстрелила в этот шар, тоже ею стала.
— Как ее звали? — встрепенулась Рейчел.
— Я не помню имени, но, может, в Надоре знают больше, — Рокэ потянулся за куском хлеба. — Тебе понравилась вывеска папаши Эркюля?
— Не знаю. Я подумала, что никогда не смогу так же мечтательно улыбаться, — вино лишило Рейчел скрытности. — Кто на ней?
— Святая Октавия. Олларианская святая и моя прапрапрабабка. Жена Франциска Первого. Ты читала?
Молча кивнув, Рейчел чуть слышно вздохнула. Октавию нарисовали такой, какой она была в ранней юности, и это было поразительно — откуда у трактирного художника такой потрясающий талант? Давя в себе желание поговорить о своей любви, Рейчел смотрела на эра и молчала, но тот, словно бы все поняв, придвинулся к ней.
— Быть девочкой в окошке — не самая лучшая участь, — проговорил Рокэ, склонившись к ее лицу. — Но давай отложим беседы о достойных и не очень поступках Рамиро Алвы на потом.
— Давай, — легко согласилась Рейчел, прекрасно понимая, что за этим последует.
Она не боялась, опьяненная вином и счастьем, когда эр поцеловал ее, глубоко и страстно, когда появилась решимость потянуть узел синей шелковой ленты, стягивающей его черные волосы, когда он поднял ее на руки и отнес на кровать. Кэналлийца и надорку закружило в диком неистовом вихре греховное сладострастие, и остановиться никто из них уже не мог и не хотел. Разум запутался в похоти.
Тяжело дыша от быстро захлестнувшего ее наслаждения, Рейчел неумело возилась со слишком большими пуговицами и тугими петлями колета Рокэ, пока он не снял его сам. Рубашку оказалось снимать проще, и, к тому моменту, как вещи Первого маршала оказались отброшенными в сторону, Рейчел, ненадолго опомнившись, поняла, что сама обнажена до пояса, и что тонкие пальцы Алвы касаются ее груди, лаская ее. Покрывая неистово-жаркими поцелуями ее открытые губы, шею и плечи, он совсем не думал о последствиях, да и она, выгибавшаяся от его прикосновений и поцелуев, тоже. Пьяным и одиноким совершенно нечего бояться. Но все-таки девушка поежилась от прохлады и легкого, закравшегося в душу, опасения, грозящего перерасти в страх, когда на ней не осталось даже панталон, а к внутренней стороне бедра прижался твердый член Рокэ. Сквозь завесу опьянения неохотно продирался здравый смысл, словно заблудший путник через густой лес.
— Рокэ… — выдохнула она, понимая, что хочет большего и одновременно продолжая волноваться.
— Все будет хорошо, — шепнул Алва в ответ, коснувшись губами ее уха.
Приятно ныло возбужденное тело, и, когда его пальцы скользнули между ее ног, Рейчел уткнулась лицом в его плечо, чтобы не застонать в голос.
— Росио…
Это имя внезапно сорвалось с губ, но тут же забылось обоими, потому что Алва вошел в нее. Он старался быть осторожным, и все-таки боль оказалась неизбежной, поэтому теперь Рейчел вцепилась пальцами в его плечи и спину, стараясь не царапать. Под подушечками пальцев застыли толстые плотные линии шрамов — откуда они?
Она не стонала, а Рокэ лишь тяжело дышал, толкаясь в ней, потому что пьянство — не повод для отмены конспирации. Доведенная до разрядки Рейчел лишь крепче прижалась к нему; Алва же резко отстранился от нее и излился на простыни. Теперь слуги решат, что Первый маршал забавлялся с какой-нибудь симпатичной служанкой, но особо выяснять не станут, так что у Ричарда Окделла все будет хорошо.
Почти всю ночь комната «молодого господина» пустовала — Рейчел, выскользнув из постели Рокэ затемно, наскоро оделась и прошла торопливо в свою комнату, чтобы никто ничего не заметил.
========== Глава 35. Кричащее знамение ==========
Утро началось с головной боли, отягчаемой тем обстоятельством, что под рукой не было спасительного настоя горичника, и воспоминаниями о вчерашнем. Рейчел не стоило так легко поддаваться собственной похоти, неожиданно нахлынувшей, лишающей разума и душевных сил, однако слишком поздно сожалеть об этом. Поэтому, стараясь не думать о последствиях случившегося, Рейчел уделила некоторое внимание своим отросшим темно-русым волосам. Она их давно не стригла и они отросли чуть ниже шеи, если ничего с этим не сделать, то скоро люди начнут узнавать в ней девушку. Только вот цирюльника в этом трактире не нашлось.
Она долго выбирала, забрать волосы в хвост или расчесать на прямой пробор, но в результате поняла, что время, отпущенное для всех на сборе, подходит к концу, и просто постаралась, чтобы неровные пряди не торчали. После этого Рейчел попросила у Эмиля пряжку для плаща, так как прежняя ослабла, и тот с радостью выполнил ее просьбу. Смутил взгляд брата Арно: он смотрел на нее так, словно что-нибудь знал. Неужели…
Да ерунда! Скорее всего, он слышал их с Рокэ возню, вот и…
— Спасибо, — сказала она, резко прерывая свои мысли.
Эмиль кивнул и они разошлись, чтобы чуть позже спуститься во двор «Талигойской звезды», по очереди. Теперь предстояло выбрать лошадь. Перед тем, как они сэром покинули Олларию, Рокэ обещал подарить ей белого коня, но Рейчел приняла его слова за очередную дурную шутку. А зря. Конь был куплен, когда они проезжали Линарэ, и звали его Бьянко. Был он красив и покладист, однако Рейчел привыкла к Соне и к тому же проехала на ней через всю войну.
— Монсеньор, — обратилась Рейчел к Рокэ, могу я оставить себе и Сону и Бьянко? Вы не думайте, я хочу Бьянко подарить Айрис.
— Конечно, — кивнул Алва, видимо и не собираясь возражать, — лучшего подарка для невесты не придумать.
Но радость Рейчел омрачал предстоящий разговор с матерью — та совсем не будет в восторге от того, что ее дочери подарил коня убийца ее отца. Можно выдать Бьянко за военный трофей, да и все.
Их провожал все такой же радостный трактирщик, не сводя с Проэмперадора обожающего взгляда, но Рокэ такого признания не замечал; он выглядел довольно мрачным и суровым. Во вчерашнем ли дело или нет, Рейчел не знала, но и не хотела у него ничего выспрашивать — у них еще будет время, чтобы все обсудить. А головная боль быстро отступила на свежем воздухе.
— Рокэ, — откуда-то появился недовольный генерал-церемониймейстер с раскрасневшимся лицом, — есть такое понятие, как неписаные законы. Победитель должен въехать в столицу на белом коне. Вас будет ждать подобный жеребец у ворот Олларии.
— Фридрих, хватит, — отмахнулся маршал, — вы же знаете, что меня не интересуют никакие законы. Я не потерплю лошадей со стороны.
Фридрих Манрик поджал губы, дернул плечом и отошел, позволив Рокэ беспрепятственно вскочить в седло. И поневоле восхищенная Рейчел залюбовалась своим эром, одетом в маршальский камзол с белоснежными кружевами, с двухцветной лентой через плечо, белый плащ с гербом Олларов и белую шляпу с черным пером. Вряд ли обычно Алве шел белый цвет, но сейчас он выглядел великолепно. А Моро рыл копытом землю и отчего-то злобно скалился. Эмиль предположил, что Рокэ не в духе; Рейчел не стала возражать. Хоть Алва и расточал вежливые улыбки, в его синих глазах сверкал злой холод. Трудно было не догадаться: он злился на себя за ночную несдержанность.
Однако, когда Рокэ посмотрел на нее и кивнул с дружелюбной улыбкой, Рейчел перестала вообще что-либо понимать. Распахнулись ворота, и победители поехали по заполоненной радостными людьми улице, а Рейчел, напоследок посмотрев на «Талигойскую звезду», подумала, что не стоит завидовать надеющейся на счастье юной Октавии, потому что на Изломе у каждого своя беда.
Герцогиню Окделл переполняли слепое счастье и распирающая гордость, когда она с Первым маршалом Талига вступила в Олларию конь о конь. Столпившиеся на улицах горожане встречали их взмахами рук и платков, подбрасыванием в воздух головных уборов, звоном колокольчиков. Сверху звонили тяжело и громко большие колокола на храмах и сторожевых вышках, а балконы и окна украшали ленты и гирлянды из туевых ветвей, с вплетенными в них восковыми и бумажными цветами.