Ролан снова запрокинул голову и взглянул на него.
— Спускайся, поговорим. Не хочу кричать.
Эйлерт кивнул и вместе с чашкой двинулся к лестнице на первый этаж.
Ролан ожидал его, примостившись на парапете террасы. Эйлерт отметил про себя, что тот именно ждал, а не просто оставался наедине с самим собой.
— Ты не любишь говорить о семье, — продолжил Эйлерт с того места, на котором прервался их разговор.
— Я думаю, все в Академии знают почему. И уж точно знаешь ты.
— Представления не имею.
Ролан прокашлялся и отвернулся.
— Тогда, может, и не стоит говорить, а? Пусть хоть кто-то ничего не знает обо мне.
Эйлерт приподнял бровь, но Ролан не видел выражения лица. Тогда он пристроился на парапет рядом с новым соседом и попытался заглянуть ему в глаза.
— Тебе так же одиноко, как и мне, — сказал он.
Ролан вскинулся. Такого признания он не ожидал.
— У тебя же есть Волфганг, — зло усмехнулся он, — вы с ним не разлей вода.
— Ты прекрасно знаешь, что это не то, — Эйлерт ощутимо помрачнел.
— Тогда почему не откажешься… от него?
— Потому, — Эйлерт задумчиво отхлебнул из чашки глоток, выигрывая время и подбирая слова, — что я — взрослый человек и понимаю, что есть вещи, которые нужно делать независимо от того, хочешь ты этого или нет.
Ролан качнул головой.
— Не понимаю. Как можно заводить дружбу с тем, кого не хочешь видеть рядом с собой? Это подло, нет?
— А тебе не кажется, — Эйлерт снова отодвинул чашку от губ и пристально посмотрел собеседнику в глаза, — что есть вещи куда более подлые и жестокие, чем наше «хочу»? Чем то, кого мы впускаем в ближний круг?
— Например?
— Например… — Эйлерт задумался, — например, последняя война обернулась десятками голодных миров. Множество людей потеряло семьи и кров. Просто потому, что двое благородных господ повздорили между собой.
— Не поэтому, — отрезал Ролан, — противоречия между Арканом и Логосом копились веками. Логос диктовал свою волю провинциям других миров.
— А… так ты, стало быть, одобряешь бунт?
— Я одобряю борьбу за свободу, - Ролан в ярости ударил по парапету кулаком. - Почему одни диктуют другим, как им жить?
— Потому что кто-то всегда диктует кому-то, так устроен мир.
— Отлично, тогда кто определяет, кто будет внизу, а кто вверху?
Эйлерт пожал плечами и какое-то время смотрел в темноту.
— Ты, очевидно, считаешь, что определяет тот, кто сильней, - перешёл он в контратаку.
— Нет.
— Да. Потому что считаешь, что прав тот, кто сможет отнять своё.
— У тебя есть другой вариант?
— Существует множество ответов на этот вопрос. Но если ты спросишь меня, я считаю, что правильный выбор тот — что сохраняет жизни и благополучие большего числа людей.
— Отлично, — снова недобрая улыбка заиграла у Ролана на губах, — а кто будет решать, что нужно для благополучия всех?
— Почему бы не тот, кто радеет за всех?
— Хайдрек Олдер. Кто бы сомневался. Один человек.
— Я знаю его. И знаю, что интересы Гесории для него прежде всего.
— А в чём интерес Гесории? Сохранить жизни как можно большему количеству людей? Плевать, что треть из них трудится на благо остальных на рудниках и плантациях?
— Тебе не кажется, — Эйлерта тоже начинала одолевать злость, — что кто-то всегда будет трудиться на плантациях? Или ты предпочитаешь ходить пешком, не иметь кораблей и питаться ягодами и кореньями, которые можешь собрать?
Ролан промолчал.
— Это бесполезный спор, — после долгой паузы сказал он.
— Как знать, — Эйлерт вздохнул, — и ты, и Волфганг однажды будете решать, какой станет Гесория через двадцать-тридцать лет. И было бы хорошо, если бы вы понимали, что за власть находится в ваших руках. Когда применять её, а когда — нет.
— Я понимаю, — Эйлерт заметил, как по горлу Ролана метнулся кадык. — Если мне доведётся войти в сенат, я не позволю Гесории жить так, как сейчас.
— Вот этого я и боюсь… — произнёс Эйлерт, но так тихо, что Ролан уже не услышал его за шелестом прибоя.
Они постояли ещё. Несмотря на то, что слова Ролана не внушали оптимизма, Эйлерту всё равно нравилось стоять рядом с ним вот так.
========== Глава 7 ==========
— Господин князь, господин Консул, — Волфганг склонил голову, из-под приспущенных ресниц рассматривая двух мужчин.
Отец постарел за те три года, что Волфганг не видел его. Он оставался всё так же худощав и подтянут, с такой же прямой спиной, но Волфганг видел, что первая седина проглядывает в его коротко подстриженных волосах и густых аккуратных усах.
— Это он? — спросил Консул и, не обращая внимания на лёгкое нарушение этикета, которое вполне мог позволить себе старший в отношении младшего, перевёл взгляд на гостя.
Консул выглядел моложе отца. Это был человек без возраста — невысокий и худощавый, куда ниже ростом, чем показывали в новостях, и не имевший той яркой внешности, которая присуща детям великих домов. Увидел бы Волфганг его на улице — принял бы за чиновника среднего звена, но никак не за того, кто держит в кулаке Сенат.
— Приветствую вас, — он изобразил легкий поклон, — рад видеть вас гостем нашего дома, сэр Олдер.
Олдер так же внимательно и задумчиво своим цепким взглядом разглядывал его.
— Я тоже рад, что сумел вас застать. Собирался остаться на выходные, но, очевидно, мне придётся улететь сегодня же. Однако я давно хотел взглянуть, как выглядит сын моего давнего… соратника.
— Я вас не разочаровал?
— Нет, думаю, нет. Вы очень многообещающий юноша, юный сэр Волфганг. Я бы хотел при случае узнать вас поближе, — он помолчал, делая вид, что задумался. — А вы ведь учитесь в Нефритовой Академии, так?
— Да, именно так. Это давняя традиция нашей семьи. Сыновья князя всегда поступают туда.
— Недавно я направил туда своего воспитанника, Эйлерта Коскинена. Вы, случайно, не знакомы с ним?
— Конечно, он мой сосед.
— О, вот даже как. У вас всё хорошо? Вы ладите с ним?
— Да, сэр Олдер. Он очень приятный молодой человек.
— Я рад. Часто у молодёжи всё иначе, чем у нас. Что ж… — Консул поднялся с кресла, — прошу меня простить, князь. Мне в самом деле пора улетать. Надеюсь, вы запомните наш разговор.
Князь склонил голову в почтительном поклоне, и Волфганг повторил его жест.
Олдер двинулся к выходу, и теперь только Волфганг заметил, что тот подволакивает одну ногу.
Дверь закрылась и он, не удержавшись, прошептал:
— Так это правда? Он в самом деле был ранен?
Константин Рейнхардт воздел руку, предупреждая сына о том, что ему следует замолчать. Нажал кнопку на внутреннем столе, включая внутреннюю связь.
— Да, сэр, — тут же услышал он.
— Гер Коломан, будьте добры, организуйте эскорт.
— Такой, чтобы гость не волновался?
— Да, именно такой.
Он отключил связь, тщательно проверил, не остался ли спикер включён, и только потом обернулся к Волфгангу.
— Ну, а теперь поговорим с тобой.
Хайдрик Олдер вернулся на корабль в задумчивости. Принятое решение не вызывало у него особых сомнений. Оно было разумно.
Он уже посетил три великих дома. Лоэнграммы легко дали обещание поддержки в обмен на торговые льготы в системе Аркан. И хотя обещания, данные легко, вызывали у Олдера сомнения, в данном случае его устраивал результат.
Симидзу давно уже попали в зависимость от Рейнхардтов настолько, что их можно было не опасаться. Разумеется, Йодзи Симидзу вежливо дал понять, что главное решение будет принимать Константин Рейнхардт.
С Макалистерами дело обстояло сложней. Чем больше Олдер имел дело с этой семьёй, тем сильнее ему казалось, что их тан поддержит любого из бунтовщиков. Их не интересовали денежные выгоды или любые другие поощрения. Чтобы обеспечить хоть какую-то лояльность тана, нужно было ждать внутренней розни — и тогда уже поддержать самого слабого, того, кто до гроба будет благодарен ему.
Кроме того, в одиночестве они не представляли особой угрозы — Хайдрик почти не сомневался, что если сумеет гарантировать верность Рейнхардтов и Краузов, заговор, о котором писали ему, умрёт в зачатке. Может ли один из этих родов перевернуть сложившуюся систему отношений? Олдер надеялся, что в одиночестве — нет. Опасность состояла в первую очередь в их сговоре, и, значит, их надо было размежевать.
Брак здесь выступал отличным способом попасть сразу в две мишени. Он мог рассорить наследников, но и обеспечить верность одного из родов.
Хайдрик не лгал Эйлерту — основной причиной его выбора стало именно то, что положение Ролана фон Крауза в семье было предельно шатким. Эта медаль имела две стороны. Во-первых, брак с ним не давал гарантий стабильности хоть на сколько-то длительный срок. Во-вторых, это означало, что и здесь можно было сделать ставку на другого брата… Да в сущности, на любого из них. И не жертвуя драгоценной фигурой, добиться верности от всей семьи.
С Рейнхардтами было в каком-то смысле сложнее всего. Их внутренняя консолидация была предельно крепка, выкристаллизованная годами власти, войны, а затем и реваншизма после проигрыша в ней. Рейнхардт-младший не пошёл бы против отца, как не пошёл бы против другого Рейнхардта ни один человек в семье. Интересы дома были для них превыше всех других. Значит, нужно было проникнуть в семью.
Естественно, затевать игру стоило только с наследником — все другие партии давали слишком мало. Олдеру было мало просто союза — а если говорить точнее, сам союз был второстепенен. Он хотел получить власть над наследником, и никак не менее того.
Значит, нужно было приблизить к Волфгангу человека, которому он сам смог бы доверять на все сто. Человека, который так же переживал бы за их дело, как и он сам. Человека достаточно искусного в политике, чтобы не запутаться в чужих сетях. Достаточно обаятельного и дипломатичного, чтобы Волфганг захотел ему доверять.
Все ниточки сходились к Эйлерту — хотя Хайдрику и не хотелось жертвовать фигурой, настолько ценной, как он. Но ставки были достаточно высоки, чтобы пойти на сделку с собой.