Все они располагались в тылу, глубоко под поверхностью планеты, на подконтрольной ламианской территории.
Карательный Корпус не имел к ним никакого отношения. Карательный занимался отловом и зачисткой тех вражеских подразделений, которые в ходе войны оказывались на ламианской территории, поимкой диверсионных групп и допросами военнопленных. Четвертый юнит, в котором Йеннер служила вместе с Фелиз, был универсальным мобильным отрядом. У них не было ведущей специализации, и они занимались всем, что Боргес считал нужным им поручить.
Когда на ретрит Мелна напали, четвертый карательный был неподалеку. Они преследовали выбраковку — оставленную федеральными войсками группу берлинских наемников. Берлинцы использовали боевые имплантаты и бронекостюмы, которые при перегрузке превращали носителей в слюнтявых идиотов — во время войны такое происходило достаточно регулярно. Таких федеральские бросали при отступлении. Выбраковку зачищали каратели, да и то больше на всякий случай: не было ресурсов содержать калек-берлинцев в плену и пытаться вести обмен. Выбракованные не подлежали восстановлению и не были пригодны для того, чтобы воевать дальше, в общем-то, они просто брели вперед. И если бы не бронекостюмы, с выбраковкой могли бы справиться даже гражданские.
Фелиз обожала такую зачистку. Искалеченный разум берлинцев во время пыток принимался путать сигналы, смешивал боль и удовольствие, ужас и кайф, и создавал коктейль эмоций, который обожали боевые симбионты.
Фелиз могла наслаждаться им сутки напролет, купаться в нем, как в наркотической эйфории. Йеннер это не нравилось, но она и не видела особого вреда. Она не испытывала ни сочувствия, ни жалости к захватчикам, которые пришли убивать ее близких и покалечились о собственное оружие.
Когда пришел запрос о помощи от Мелна, когда на ретрит-17 напали, четвертый карательный оказался ближайшим мобильным отрядом. Всего пятнадцать минут на военном грузовом скайлере. Всего семь федеральных беспилотников с вирусными зарядами. Смешное число против десяти боевых симбиотиков из четвертого. Нужно было только бросить выбраковку и прийти на помощь.
Но приказа не было.
Как позднее выяснилось — проблемы со связью в головном штабе.
Фелиз проигнорировала запрос о помощи в пользу берлинцев.
Йеннер это снилось порой: серая, пустая кабина военного скайлера, переговорное окно, и равнодушный голос Фелиз «Не можем прервать боевую операцию. Справляйтесь сами».
Дженис Лейн, которая бросилась к Фелиз и потребовала, чтобы четвертый изменил курс и помог Мелну, была убита на месте за попытку бунта.
Ретрит-17 не получил помощи вовремя и был уничтожен.
Две тысячи человек мирного населения.
Все потому, что Фелиз Манн не захотела отложить собственное веселье.
Йеннер не собиралась оставлять ее в живых.
Если бы не Боргес, наверное, она просто убила бы Фелиз во время войны — хватило бы и одного удара в спину.
«Подожди, девочка моя, — сказал он. — Пока она нужна. Потерпи. Обещаю, когда закончится война, сделаешь из ее черепа кружку».
Он действительно собирался сдержать слово — в последние дни войны предлагал Йеннер избавиться от Фелиз и списать на некроз симбионта. Йеннер отказалась. Она не хотела, чтобы имя Манн было в списке павших героев. Йеннер этого было мало.
Суке — сучья смерть.
В этом плане ничего не изменилось.
Фелиз могла сбежать хоть на край галактики, могла мечтать о мести, могла считать себя в своем праве.
Йеннер это не мешало ни жить, ни спать.
Она уже давно все для себя решила.
Когда бы и как Фелиз Манн ни появилась перед ней снова, Йеннер собиралась ее убить.
***
Во многом новости о Фелиз все сделали проще. Отвлекли Йеннер от проблем с синхроном и от мыслей о Вернере. Напомнили, что в настоящей жизни нет единого жанра, и любая мелодрама за секунды может превратиться в трагедию с элементами хоррора.
Фелиз была большим специалистом по хоррору.
Боргес сказал, что пять космических суток назад ее засекли на внутренней границе федерального сектора. Достаточный срок, чтобы добраться до Ламии или даже до RG-18.
Йеннер знала, что Фелиз придет за ней как можно скорее. Манн многие разыскивали: Боргес, власти Федерации и независимые агенты Ламии. Чем дольше Фелиз находилась в пределах влияния ламианцев, тем больше рисковала попасть на эшафот.
У нее было не так много способов проникнуть на станцию — либо пробраться на одном из кораблей, прилетавших для ремонта, либо на собственном шаттле — но его было легче обнаружить на подлете к RG-18.
Йеннер рассчитывала на первый вариант. Фелиз не была дурой, и она отлично умела выживать. Если она рискнула появиться снова, то, скорее всего, уже успела немало узнать и о новой жизни Йеннер, и об устройстве станции. Скорее всего, планировала действовать наверняка.
У нее наверняка был информатор на станции. Будь у Йеннер больше времени, вычислить, кто именно не составило бы труда. Скорее всего, какой-нибудь идиот, который познакомился в сети с симпатичной девчонкой и много рассказывал ей о своей жизни. RG-18 была мирной станцией, бесполезно было требовать от сотрудников, чтобы они соблюдали секретность, как на военном объекте.
Новая система безопасности была почти готова, но рассчитывать на нее было глупо — система в первую очередь предназначалась для защиты от массированного нападения, а не для отлова единственного боевого симбиотика.
Нужно было заставить Фелиз действовать, не спугнув.
Можно было спровоцировать ее разными способами, но Йеннер выбрала самый простой — она объявила вирусную угрозу и перевела станцию в режим карантина.
В режиме карантина RG-18 переставала принимать корабли на ремонт. Персонал во время карантина обязан был носить энерго-скафандры, которые в определенной степени могли защитить от плазмозарядов или спасти жизнь при взрыве.
После объявления тревоги Йеннер включила защищенную линию связи, доступ к которой помимо нее имели всего три человека: глава RG-18, начальник медицинского блока и старший механик. Йеннер была обязана отчитаться перед каждым из них и объяснить, на каком основании объявила тревогу.
Первой она позвонила Долорес.
Глава станции орала так, что это само по себе тянуло на звуковую катастрофу. Но, к чести Долорес, когда Йеннер объяснила ситуацию, та не стала отменять карантин, хотя именно главе станции грозили разборки с экипажами кораблей, которые летели на RG-18 на ремонт. Долорес бесило, что из-за одной единственной преступницы пять тысяч человек персонала переходили на аварийное положение. Но она хотя бы понимала, что это необходимо.
Лори Стренис — начальник медицинского блока — не кричала, в отличие от Долорес, не говорила, что Йеннер «вконец просрала мозги» и не грозилась выслать ее со станции. Стренис вежливо улыбалась, смотрела спокойными змеиными глазами и отказывалась подтверждать вирусную угрозу. Она уступила, только когда Йеннер пообещала отправить ее в изолятор.
Оставался только звонок Вернеру.
Йеннер смотрела на уже открытое окно связи — нужно было только отослать запрос и дождаться ответа — и думала о том, что, если бы Боргес увидел ее сейчас, он бы расчленил просто из жалости. Потому что ненавидел мелодраму на работе.
Йеннер медлила недолго — секунд пять? Семь? — просто собиралась с мыслями и готовилась снова увидеть Вернера после почти месяца общения графиками и схемами.
Вернер позвонил сам.
Высокий звуковой сигнал заставил Йеннер дернуться и тут же сесть ровнее.
«Соберись, сестренка».
Это прозвучало в голове голосом Фелиз, и действительно отрезвило.
Йеннер нажала «принять» на виртуальном экране, и логотип RG-18 сменился лицом Вернера.
Он выглядел… в целом, как обычно. Так же торчали в разные стороны короткие светлые волосы, воротник комбинезона был расстегнут и заляпан чем-то черным. Разве что его фигуру окутывало белесое свечение энерго-скафандра.
— Механик Вернер, — собственный голос показался механическим. — Добрый день.
Это была старая привычка, еще со времен карательного: начинать разговор-допрос — так. «Добрый день». Боргес требовал этого от всех своих подчиненных. Его правила выполняла даже Фелиз. По-своему — «ну что, говнюк, добрый день» — но выполняла.
Хотя на станции, разумеется, не существовало ни дня, ни ночи.
В общем-то, Йеннер не удивилась бы, если бы Вернер, так же как и Долорес, начал орать. Карантин определенно портил жизнь и ему, и всей армии ремонтников RG-18.
Но он даже не злился:
— У нас проблемы?
Йеннер действительно по нему скучала.
— Да.
— Я нихрена не поверю, что дело в вирусе.
— Дело не в вирусе.
Говорить с ним о Фелиз оказалось неожиданно легко. Он не перебивал, слушал спокойно, не кидался давать советы.
Он только спросил:
— Так она собирается напасть на станцию или на тебя лично?
— Я не знаю, — честно ответила ему Йеннер. — Десятая… то есть Манн не из тех, кто считает количество случайных жертв. Она может прийти тихо, только за мной. А может начать взрывать все, что попадется на пути, и ждать, пока я сама ее найду.
Вернер присвистнул:
— Опасная дамочка.
— Она боевой симбиотик.
— Как и ты, — неформальное обращение больше даже не раздражало. Наверное, Йеннер мысленно смирилась.
— Когда два симбиотика сцепляются в закрытом пространстве… — она помолчала, подбирая слова, — для окружающих это может не очень хорошо закончиться.
Вернер чуть откинулся назад, прищурился, оглядывая ее с ног до головы, словно решал для себя что-то, а потом сказал:
— Приезжай. У меня есть кое-что. Тебе пригодится.
«Мне не нужно оружие», — могла бы ответить ему Йеннер.
«Нам не стоит видеться».
«Будет лучше, если я справлюсь сама».
Очень хотелось увидеть его снова, почувствовать отголоски его эмоций, искупаться в его присутствии.
К тому же, как агент безопасности, она обязана была приехать.
Да.
Именно.
— Я буду у вас через пятнадцать минут.
Если бы Боргес узнал, он бы точно ее расчленил.
***
Было почти странно снова оказаться в тринадцатом техблоке спустя почти месяц. Казалось, ничего не изменилось, разве что Вернер переоделся для встречи. Сменил ремонтный комбинезон на свободную военную униформу без знаков различия.
Под расстегнутой курткой угадывался силуэт плазмогана.
Йеннер не стала спрашивать про оружие. Может быть, так Вернер чувствовал себя увереннее, а может быть, просто всерьез отнесся к истории о Фелиз.
Энерго-скафандр сбивал восприятие, и симбионт едва улавливал чужие эмоции, различал их намного хуже, чем обычно. Хотя одного присутствия Вернера рядом было достаточно, чтобы внутри разливалось удовлетворение, радость.
Впервые за долгое время синхрон поднялся вверх — до пятидесяти шести.
Йеннер в тот момент полностью разделяла чувства симбионта. Просто была рада увидеть Вернера снова.
— А я думал, у тебя только платья.
— Это униформа Карательного Корпуса.
На самом деле, Йеннер больше не имела права ее носить да и втиснулась с трудом, но другой пригодной для боя одежды у нее не было. С Фелиз возня в юбках могла оказаться фатальной.
— Вы там действительно все любите кожу и ремни.
Он, не стесняясь, разглядывал нижние плети симбионта, игнорируя, как под его взглядом те беспокойно дергались.
Очень хотелось потянуться ими, дотронуться, оплести.
Не только симбионту. Йеннер тоже.
Отчасти, разговор с Боргесом помог — впервые за долгое время.
Понемногу она начинала понимать, что, пожалуй, не так уж ее собственные желания отличались от желаний симбионта.
— Это для удобства. Зачем вы меня позвали?
— Собрал кое-что на досуге.
Он махнул рукой, подзывая Йеннер ближе, и полез в одну из коробок на столе.
— Это… визор?
Небольшой плоский треугольник, который Вернер держал в руках, действительно немного напоминал проектор для виртуального визора — такие обычно крепились в области виска, но были намного меньше.
Вернер фыркнул:
— Стал бы я звать тебя ради визора. Это автономный щит. Слышала о таком?
Йеннер слышала: автономные щиты производились из разумного металла, сами активизировались, защищая носителя.
За время войны она сталкивалась с подобным всего один раз — у берлинского генерала был автономный щит. И это оказалась очень неприятная штука — щит возникал в воздухе, защищал тело и успевал быстрее, чем удары плетей симбионта. Если бы Йеннер тогда была одна, она бы не выжила. Но их было пятеро — половина четвертого юнита, а умный металл не мог защищать вечно, у него все-таки был предел прочности.
Разумный металл стоил не так дорого, но производили его только в одном единственном секторе Федерации. Хотя сам процесс производства, насколько Йеннер знала, был не слишком сложным.
Каким бы отличным механиком ни был Вернер, он просто физически не смог бы сделать автономный щит без необходимых материалов.
— Где вы взяли материалы?
— Заказал из соседнего сектора, — Вернер небрежно покачал треугольником щита в воздухе, как будто говорил о чем-то совершенно обыденном. — Восемь месяцев назад.
Примерно тогда они с Йеннер начали работать над системой безопасности. Йеннер не знала, как реагировать.
Наверное, Вернер тоже это понимал:
— Можешь просто сказать, что я охрененный.
Наверное, главная героиня мелодрамы в такой ситуации долго бы отнекивалась, а потом приняла подарок со слезами на глазах. Но Йеннер в тот момент больше волновали маячившие на горизонте элементы хоррора:
— Я хочу, чтобы вы использовали этот щит сами. Хотя бы пока я не разберусь с Фелиз.
Вернер не удивился, просто пожал плечами, словно давно уже для себя все решил:
— Я сделал его для тебя. Так что или ты его надеваешь, или я его выкидываю.
Возможно, будь на ее месте героиня мелодрамы, она стала бы уговаривать. Просить и объясняться.
— Если вы откажетесь использовать щит, я суну вас в автономную спасательную капсулу и запру ее в изоляторе. Так вы точно будете в безопасности.
Этого Вернер не ожидал. Он почему-то всегда думал о Йеннер лучше, чем на самом деле:
— Какого хрена? Это вообще-то злоупотребление властью.
— У меня дипломатическая неприкосновенность.
Всплеск раздражения симбионт почувствовал даже сквозь энерго-скафандр.
— Сейчас ты действительно меня бесишь.
— Могли бы уже и привыкнуть, — Йеннер подошла ближе. Знала, что не стоило этого делать, и все же не сдержалась. И, наверное, впервые она позволила себе говорить так откровенно. — Верьте или нет, но вы стали мне очень дороги. Очень для меня важны. Я за вас боюсь, и этот страх намного опаснее Фелиз и всего, что она может сделать. Если вам хоть немного не все равно, вы используете щит.
Вернер сделал шаг вперед, и они оказались почти вплотную друг к другу. На таком расстоянии отчетливо ощущалось, насколько он все-таки выше:
— Знаешь, что меня бесит больше всего? То, что после всего дерьма, которое было, за все эти месяцы ты ни разу не попыталась нормально со мной поговорить. Объяснить, в чем твоя проблема и какого хрена с тобой происходит. И вот теперь, когда ты месяц присылала мне сраные схемы и диаграммы, я должен стоять и слушать, как я тебе охрененно дорог. За этот месяц я не получил от тебя даже вонючего «извини».
— Сейчас действительно не время для этого разговора.
— Конечно, не время. Было бы время, ты бы не пришла. Ты и дальше пряталась бы от меня по углам и накручивала бы себя. И я получал бы только твои ценные указания, где устанавливать плазмопушки. Так что возьми сраный щит. И когда ты закончишь с этой своей подружкой, приходи ко мне поговорить.
Он взял руку Йеннер и насильно вложил в нее треугольник щита.
Скорее всего, она действительно отправила бы Вернера в капсулу. Потому что не умела по-человечески, и хотела, чтобы он выжил.
Она просто не успела это сделать.
Прогремел взрыв, и станцию тряхнуло.