Человек из девяностых. Вместо предисловия
Это был человек из 90-х. На его плечах сидел пиджак, купленный в 97-м году, когда в универмаге «Юбилейный» (давно закрытом), он примерил его на свои студенческие плечи. Сейчас же новая рубашка в современном стиле и брюки из двухтысячных мало что решали, ведь и внутренний мир этого человека, во многом жил девяностыми. Как-то при разговоре с двадцатилетними девушками он употреблял сравнения из 90-х, ссылался на песни и клипы двадцатилетней давности, так что одна из подруг спросила, сколько ему лет. Немного помявшись, Эдик ответил – «Сорок». «Это еще ничего», – сказала она и пояснила, что ее знакомой сорок пять.
Вряд ли кто из незнающих его людей мог догадаться, что в середине 90-х Эдик был уже взрослым человеком, настолько он сейчас выглядел свежо и стройно, так что попадающиеся ему навстречу девушки бросали на него благосклонные взгляды, несмотря на несколько всклоченные густые волосы.
В своей кожаной папке для личных бумаг он обратил внимание на перфокарту с написанными на ней его мамой названиями специальностей, на которые он собирался поступать в году 95-м или 96-м.
Раскрыв папку для бумаг, Эдик в очередной раз почувствовал, что он из девяностых, что многие документы и вещи благополучно пережили эти двадцать с лишним лет. Так и встреченные им люди оказывались порой людьми из его прошлого (рассказ «Город первой любви»). А потом незнакомцы стали появляться из более отдаленных десятилетий («От Кронштадта до Капштадта»).
Несоответствие внешнего вида и сознания Эдика текущему времени, рано или поздно могло проявить себя. Что и случилось. В одной из веток реальности. И пространственно-временные аномалии затянули его в водоворот, а точнее вывели на дороги, куда поначалу, как бы случайно, заманивали попутчики.
Дальний Восток, далее – везде…
Эдик смотрел на обрывистый склон противоположного берега, по которому нет-нет, да пробегала нитка поезда – Транссиб гнал составы с востока на запад и с запада на восток с неотвратимой регулярностью. Вот только река отсюда была совсем не видна, но, будучи коренным улан-удэнцем, Эдик знал, что Уда несет свои волны в какой-то паре сотен метров – за безлюдным полем для игры в пэйнтбол и зарослями ив.
Летний вечер бывший журналист проводил один: смена охранника длилась сутки и позволяла любоваться вечерними пейзажами во всей красе.
За спиной Эдика возвышалось здание огромной автомастерской, в которой по окончании рабочего дня он оставался единственным хозяином. Менеджеры в белых рубашках с галстуками уже давно загнали внутрь японские иномарки, выставленные на продажу во дворе у стены салона. Ушла и уборщица в темно-красном брючном костюме.
По вечерам очень долго задерживались его соседи по работе – мойщицы автомашин. Не более чем в сотне метров слева от входа в его Автоцентр, две девушки мыли машины. Они тщательно и подолгу чистили их снаружи и внутри, протирая салон тряпками, забираясь на коленях и в багажник, и на задние сиденья. Они работали на улице, а к ведрам вели шланги из раскрытого гаражного бокса. Эдик видел все это в обед, проходя мимо, когда спешил в закусочную.
Устроился он в Автоцентр в начале июля, и еще тогда кто-то из работников его предупредил: девушки допоздна моют и по вечерам пугаются, когда охранники выходят покурить. Эдик рассмотрел их издали, когда днем стоял на улице у поднятых ворот Автоцентра. Обе в штанах, одна чуть повыше, другая пониже. Не очень примечательны, но, несомненно молоды: не больше двадцати двух – двадцати трех лет. Поначалу мойщицы не обращали на него внимания.
Как-то, уже в августе, проходя мимо них на обратном пути из закусочной, Эдик отчётливо услышал: «Ой, какие люди интересные идут!».
Впрочем, на этом роман с автомойщицами, едва завязавшись, и закончился. Вот если бы они сами к нему пришли, в его автомастерскую, вечерком…
Эдик выходил теплыми летними вечерами на улицу, подходил к сетчатой ограде пэйнтбольного клуба и смотрел, смотрел на темнеющий в сиреневой дымке обрыв над рекой, по которому проносились поезда…
Ночью всё скрывалось в темноте, и лишь вереница огней мчалась по черному склону – еще более черному, чем летнее ночное небо над ним. Один такой поезд привез в их город в августе того же 2018 года странную гостью из Дальнего Востока.
Вот как Эдик узнал об этом.
Неожиданно светлым ранним вечером в его мобильном раздался звонок от Игоря. Мужской голос сказал своим наигранно веселым тоном:
– Ну как дела? Подзаработать не хочешь?
Эдик напрягся. Подработка в качестве распространителя предвыборных листовок от этого самого Игоря, уже порядком озадачила охранника. Ведь его не раз просили подменять в другие смены, так что выходной у него между сменами иногда случался всего один (вместо двух), но и в такой день назойливый старший товарищ уговаривал его поагитировать за него.
На этот раз Игорь предложил нечто совершенно необычное. Знакомая по соцсети из Интернета, которую сам Игорь ни разу не видел в жизни, только что приехала в Улан-Удэ, чтобы совершить пересадку на состав, идущий до Якутии. Сама она из Нерюнгри, туда заходят поезда – тянется ветка от амурского участка БАМа. Но сейчас она оказалась на мели, у нее нет денег, чтобы оплатить ночное пребывание на вокзале нашего города. Ей надо переночевать.
– Я не дома, я на смене, – ответил Эдик.
– У тебя на работе кто-то кроме тебя ночует?
– Нет. Я один закрываюсь в Автоцентре.
– Ну вот, прими ее, – напористо продолжил Игорь. – Деньги она тебе потом переведет на карту. Ее номер телефона я пришлю сейчас тебе смс-кой, и ты позвони ей, объясни, как к тебе доехать…
Через час женщина в бежевом платье, держащая в руках два чемодана, предстала перед взором Эдика. Ее лицо, обрамленное черными локонами до плеч, выглядело на неопределенный возраст – чуть постарше Эдика. Она была стройна, но отнюдь не худощава…
* * *
В комнате отдыха механиков, становящейся на ночь каморкой для охранника, за разговором с Вероникой незаметно пролетели и час и два. Чаевничать гостья явно любила. Она сидела на скамейке за столом напротив Эдика, забросив ногу на ногу под подолом шелкового платья, и увлеченно рассказывала, как строили железную дорогу от ее родного Нерюнгри прямо на север до Алдана, а потом и до Якутска.
Оставив тарелку, полную печенья, в стороне, Эдик сложил свои руки на столе и тихо слушал гостью. Рукава его синей форменной рубашки были засучены, ведь в этот августовский вечер в Улан-Удэ задержалось июльское тепло.
– Эдик, представляете, инженерам пришлось заморозить грунт на лето, ведь там, знаете, вечная мерзлота, для этого применялись установки, летом они подмораживают почву железнодорожного полотна.
– Я об этом уже читал. Я интересуюсь прокладкой железных дорог, Северным широтным ходом – дублером Транссиба, который никак не могут построить.
– Тогда вы должны знать, что у нас в планах продолжить железный путь до Анадыря на Чукотке. А там рукой подать до Берингова пролива…
* * *
За перроном пронесся пылающий огнями ночной Якутск. Он так и остался за рекой, слева от поезда, ведь тянуть рельсы до самого города не стали, ограничившись автодорогой к нему.
Летняя полночь в отдыхающей от 30-градусной жары Якутии манила приятной прохладой. Бывший журналист, а теперь и бывший охранник Эдик вышел в тамбур, где Вероника стояла к нему спиной, уцепившись руками за поручни. Ее черные волнистые волосы развевались от ветра по плечам, а она всё смотрела вперед по курсу поезда в кромешный мрак, рассекаемый километр за километром узким лучом локомотива. В полупустом вагоне более не нашлось охотников прогуляться. Они снова оказались вдвоем.
«Это последняя теплая ночь в Якутии. Скоро будет похолодание. Все-таки август на дворе», – сказала Вероника, обернувшись к нему. И он разглядел в мелькании пристанционных огней ее смеющиеся от счастья глаза – в который раз после уже стольких ночей и дней рядом с ней, Эдик не переставал удивляться этим большим черным глазам, которые делали ее похожей на жительницу Юго-Восточной Европы; он не раз говорил Веронике, что она напоминает ему то ли румынку, то ли албанку…
Близких родственников в родном городе у Эдика не оказалось, и он принял предложение Вероники ехать с ней на край земли. Оказалось, что рабочее движение по ветке до Бухты Провидения уже открыли. А там – железнодорожный паром вел до города Ном на побережье Аляски…
– Зачем нам визы, Эдик? – рассмеялась Вероника. – В мире будущего там уже наша земля. Снова наша.
– Как?
– А вот так. Я забыла сказать, что железная дорога построена только вдоль побережья Тихого Океана, где зимой морозы мягче. А через внутренние области восточной Якутии и Чукотки ведут струнные дороги Юницкого, а также трассы экранопланов. Они справляются с потоком грузов и людей – нужны пересадки, но лишь бы меньше иметь дела с вечной мерзлотой и морозами, ведь трасса проходит через полюс холода Северного полушария – Оймякон. Так что скоро пересядем в вагончик, и он, двигаясь по двум тросам, понесется над тайгой и тундрой…
Дорога к городу у залива
На станции на скамейке сидело двое. Оба в плащах и шляпах, ведь в полдень было всё еще прохладно в тени высокой горы, нависшей над зданием небольшого вокзала, а клочья тумана еще не растаяли над восточным перевалом, куда их должен увезти поезд, прибытия которого они ожидали.
Зимой температура в этих горах падала до нуля и заморозки как в Европе схватывали колониальную землю.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что сидевший слева мужчина выглядел немного старше своего соседа. Повернув голову к юноше, он обратился с вопросом:
– Как вы думаете, почему открытие новой железной дороги проходит без торжественной церемонии?
– Не знаю, я здесь проездом, – нерешительно отозвался собеседник. – Я вообще-то из глубин континента, с северо-востока. Мои родители были колонистами в джунглях. Наша ферма стоит в стороне и от рек, и от железных дорог.
– До океана здесь недалеко, а перевал невысокий. Но республике Санта-Катарина было невыгодно проводить через свои земли железный путь. Выход к морю у республики и так был – ведь она свободная приморская страна Восточного берега. Так же как и Рио-Гранди после войны, – мужчина вздохнул, и переведя дух, продолжал. – Нижним провинциям, или как теперь их надобно величать, республикам Восточного берега, невыгодна быстрая связь Верхних провинций с океаном. Торговый протекционизм – знаете термин? Поэтому начатая английской концессией еще до войны узкоколейка, так и не была продолжена, хотя оставалось перевалить вот эти горы – и дальше по равнине к одному из заливов Атлантики…
Юноша неуверенно сказал:
– Знаете… Хотя живу здесь с детства, я не в курсе событий. До семи лет не знал португальского. У нас дома говорят по-немецки. Правда, я уже забыл язык родителей – нет, конечно, помню его, то есть понимаю, но уже не говорю.
– Мой дед выходец из Одессы.
– И ваш дед тоже говорил на языке своего детства?
– Он говорил на украинском… и на русском. Такая смесь родственных языков – как если бы ваш португальский смешали с испанским.
– А я владею и русским языком, – обрадовано сказал юноша. – Родители до революции жили в России. У них была ферма в Крыму – немецкие колонисты жили в Тавриде. Потом знаете… Врангель. Красные прорвали оборону полуострова, эвакуация в Константинополь. Мыкались по Европе, пока не осели здесь, приплыв на пароходе по программе переселения крестьян на плодородные земли, которые некому было обрабатывать.
– Сударь, давайте же перейдем на русский…
– И в самом деле…
После неловкой паузы юноша решил представиться:
– Кстати, мое имя Альберт.
Мужчина, помолчав, ответил:
– Зовите меня Виктор.
– А ваши родители тоже здесь живут? – опасливо спросил юноша, – в смысле, тоже колонисты?
– Нет, я совсем один в Новом Свете. Родители умерли, а друзья погибли на войне.
Раздался свисток паровоза. Оба собеседника повернули голову и вскочили со скамейки. Из багажа старший подхватил только небольшой саквояж, а юноша ловко поддев лямку, забросил за спину деревенский заплечный мешок, не вязавшийся с его плащом и шляпой.
Уже сидя в пустом вагоне, Альберт спросил:
– Скажите, Виктор, а почему же все-таки железную дорогу построили? Ведь республикам Восточного берега, как вы говорили, это невыгодно?
Виктор помолчал и произнес отстраненно:
– Именно поэтому их и нет.
– Что?
– Руководство дороги решило не афишировать первый рейс поезда, так как считает, что враги попытаются остановить поезд, свести его с рельсов.
– Что ж… Путешествие будет опасным, – задумался Альберт.
– Впрочем, после войны многое поменялось, – сказал Виктор. – Это раньше они устраивали провокации. Во время войны отряды под руководством русских офицеров, выследили всех лазутчиков противника, которые занимались подрывной работой. Белые офицеры, прошедшие Европейскую войну, а затем гражданскую у себя на родине, были очень опытны. Боюсь, у Восточных республик победа стала пирровой. Возможно, они как легендарный царь Пирр остались почти без войска.
– Но для подрыва поездов им сил хватит, – заметил Альберт.
– Могло бы хватить, – снова произнес Виктор загадочную фразу.
– А как же охрана? – спросил Альберт. – Мы едем в пустом вагоне, сзади товарный вагон, а впереди тендер и паровоз. Где бойцы, стрелки?
– Стрелок один, это я, – мрачно отозвался Виктор.
– А… почему вы один?
– А потому что их не будет. Когда перевалим хребет, вы всё поймете. Скажите лучше, что вас подвигло на такое путешествие?
– После мирового кризиса и войны, у нас туго с работой, и я решил использовать свое знание русского – устроиться корреспондентом в какую-нибудь русскую газету, основанную в Санта-Катарине эмигрантами.
– Вы едете к русским? До порта Санчес? Что же, на месте всё поймёте, – мрачно закончил Виктор. Он более не изъявлял желания продолжать разговор и откинулся на спинку сиденья, надвинув шляпу на глаза, делая вид, что дремлет.
Прошел час. Поезд катился по полям по сторону гор. Но к удивлению Альберта, не делал остановок, хотя они проезжали через множество станций. Чуть позже он понял причину – на них не было ни одного человека!
Железная дорога оказалась заброшенной.
– Что, прошла еще одна война? – спросил Альберт, выглядывая в вагонное окно.
– Хуже. Прошло полвека…
После этой оглушительной фразы Альберт замер на сиденье. А его мрачный спутник начал раскрывать карты. Загадочные недомолвки начали оживать в устах Виктора с неумолимостью кошмара, воплотившегося в жизнь.
Оказалось, что перевалив через хребет, они попали в конец двадцатого века… И работы для Альберта в русской газете уж точно не найдётся. Эмигранты в свое время основали газеты для других эмигрантов, которых из России в этот южный край прибыло несколько сотен тысяч. Но прошло более полувека – и закрылись когда-то многочисленные русскоязычные газеты, русские типографии. Их стало некому читать – эмигранты умерли от старости, а их дети, внуки и правнуки уже не говорили и не читали на русском языке…
– А как же железная дорога? – спросил Альберт. На его лице мелькали тени от деревьев, росших вдоль пути.
Виктор с деланным равнодушием отвечал, вновь привалившись к спинке сиденья и надвинув шляпу на глаза:
– Поезда давно не ходят по этой дороге. Вместо них товары по долине развозят автофуры. Железная дорога осталась как историческая достопримечательность. Поэтому рельсы в рабочем состоянии. Впрочем, сегодня, первого сентября девяносто пятого года, из поездки вернётся последний поезд… Дирекция приняла решение закрыть музейный маршрут – из-за отсутствия экскурсантов.