– Вот так, похотливая сучка, ниже наклоняйся, ниже…
Михаил вначале остолбенел от контраста услышанного с тем, что он видит, но, осознав, что старик вовсе не молится, подлетел к нему и развернул к себе лицом. Нафанаил в страхе отшатнулся от рассвирепевшего священника и забился в угол, держась за сердце и глотая воздух открытым ртом. Дырка! В стене, на высоте не более метра от пола, было отверстие размером с двухрублевую монету. Михаил заглянул в отверстие и тут же отпрянул. В двух шагах от стены, абсолютно обнаженной стояла Софья. В комнате, где она находилась, горело множество свечей, и все ее прелести были видны как на ладони. Она читала молитву, затем опускалась на колени, демонстрируя чуть пополневшие после родов бедра, ягодицы и то, что между ними. Затем снова вставала, крестилась и произносила шёпотом молитву.
– Грязный извращенец! – прорычал протоиерей в посиневшее лицо Нафанаила и выскочил наружу. Ворвавшись в соседнюю комнату, он обнял растерявшуюся Софью, закрыв ее наготу своим телом, и погладил по голове своей крупной ладонью – Все Сонечка, все моя девочка, твоя епитимия завершена. Тебе больше не надо будет ездить к отцу Нафанаилу, поехали домой.
***
Они сидели на кухне. Михаил обнимал жену и успокаивал ее в меру своих сил.
– Глупенькая, что же ты мне сразу не сказала, каким бесчинствам он тебя заставляет заниматься.
– Он говорил, что я должна обнажиться перед иконостасом, как Ева перед Господом в Эдемском саду. Отринуть все мирское и материальное и думать только о молитве.
– А если бы он сказал, что ты должна ему на алтаре отдаваться?
– Отдавалась бы, если бы это могло мой грех искупить.
– Что же ты такое совершила, что за грех на тебе, если ты была готова такое?
– Не могу я, Миша, тебе этого рассказать, боюсь, что бросишь ты меня.
– Перестань. За кого ты меня принимаешь? Какой бы грех не был, ты за него уже заплатила не малую цену.
– Получается, что не заплатила. Епитимия-то ложной была.
– Исповедуйся вновь.
– Тебе?
– Да.
– Ты уверен, Миша?
– Уверен.
– Ладно, будь, по-твоему. Ты же знаешь, что я родом из небольшого поселка городского типа. Там все и произошло. Мне было шестнадцать лет, когда мой отчим меня изнасиловал. Напоил на восьмое марта, мать в это время была на дежурстве, она санитаркой в больнице работала, и отымел во все места. Я, понимаешь, все чувствовала, а сопротивляться не могла. Он всю ночь меня пользовал, да так, что у меня потом неделю отовсюду кровь сочилась. Я пожаловалась матери, а та сказала, что я сама, бесстыжая, во всем виновата, и что она ничего слышать не хочет и, не дай Бог, если я кому-нибудь об этом ляпну, она меня тут же из дома выгонит. А отчим только смотрел и ухмылялся. А потом начался ад… Всякий раз, когда мать уходила на ночное дежурство, он вваливался ко мне в комнату и творил бесчинства, с каждым разом все извращённее. Когда уже сам не мог, пускал в ход бутылку из-под шампанского. Через полгода таких насилий, я забеременела. Когда мать узнала, она меня избила до полусмерти, я неделю с кровати встать не могла. А когда встала, решила свести счеты с жизнью, таблеток наглоталась. Меня откачали, а детей не спасли, выкидыш. Двое близнецов должны были родиться. Как наши с тобой Ванечка и Матвей. И решила я тогда отомстить этому гаду. Ночью вылезла через окно из палаты, добралась до дома, он у нас в частном секторе стоял, большой, деревянный с мансардой. Во дворе был хозблок, в котором хранились всякие нужные в хозяйстве вещи, в том числе и две канистры бензина. Подперла двери, облила дом со всех сторон и подожгла. Он даже выскочить не смог. Только не рассчитала я… Мать должна была быть на дежурстве, а она дома оказалась, потому что бабушка с дедушкой приехали меня навестить в больнице. Все сгорели. Я это только утром узнала, потому что после поджога сразу в больницу вернулась, дабы на меня никто не подумал. На меня никто и не подумал. Дом сгорел до тла. Следователь написал в заключении, что дом сгорел вместе с жильцами в результате неосторожного обращения с огнем. Вот таков мой грех.
Михаил внимательно посмотрел на заплаканное лицо Софьи, провел ладонью по ее щеке:
– Прощается тебе грех твой, именем Господа Бога нашего Иисуса Христа. – Софья закрыла покрасневшее лицо руками и зарыдала в голос – Тихо, Сонечка, тихо, мальчишек разбудишь. Я тебе тоже хочу кое-что поведать.
– Что?– сквозь ладони спросила женщина.
– Тайна у меня есть одна. Я по своему складу очень косноязычен…
– Что ты врешь, на твои проповеди половина города съезжается, чтобы послушать, как ты складно и понятно объясняешь сложные вещи.
– Я не вру, восемь лет назад я был абсолютно косноязычен. Когда в семинарии учился, меня два раза отчислить хотели. Я все письменные экзамены сдавал на отлично, а как дело до беседы доходило, так слова молвить не мог.
– И что случилось восемь лет назад? – заинтересовалась успокоившаяся девушка.
– К одному прихожанину приходил бес и совращал его совершить самоубийство. А бес был не простой, он в городе должность мэра занимал, представляешь?! Так вот я его старой афонской молитвой на изгнание беса заставил отступиться от старика, не занимать должность мэра города и избавить меня от косноязычия.
– Так это что, погибший восемь лет назад мэр Всеволод Семенович Поликарпов бесом был? – Софья встала и подошла к раковине, чтобы умыть заплаканное лицо.
– Да, представляешь!
– Дурак ты, Миша! – Соня повернулась к Михаилу, ее мокрое от воды лицо подернулось рябью, превратившись в мужское лицо с рогами на лысом шишковатом черепе – Я же тебе говорил, никому не рассказывать обо мне, иначе договор будет расторгнут!
– Погоди! Это, как ее, ты же крестилась, крестился, перед образами стоял!
– Ох и глупый ты, Миша! Крестилась, только крест-то смотри как на себя кладу, – черт перекрестился, положив три пальца на лоб, затем на грудину, а потом на плечи – Видишь, крест-то перевернутый получается, сатанинский. А перед образами в комнате у Нафанаила было не сложно стоять, от его оргий и кощунств даже в храме святости не было, все осквернено, я мог спокойно даже в алтарь войти. Когда ты молился или имя Бога призывал, мне, конечно, плохо становилось, видел же, лицо краской наливалось, но ты это не анализировал.
– А это, дети как же?!
– Ах да, Ванечка и Матвей, которых тоже отец Нафанаил крестил, сейчас, погоди! – черт выглянул в коридор и гаркнул – Дети, идите-ка на кухню.
Через мгновение в одних трусиках на кухню вошли два заспанных брата близнеца. Потирая глаза, они посмотрели на Михаила и только потом увидели беса.
– Что, все уже?
– Да, на этом все, свободны!
– Отлично, а то уже задолбало этих мелких отыгрывать! – детские тела подернулись рябью, в воздухе явно запахло серой, и через секунду на месте Ванечки и Матвея стояли два скалящихся чертёнка. Они помахали Михаилу рукой и растворились в воздухе.
– Хорошая смена подрастает, а? – бес подмигнул Михаилу и тоже растворился без следа.
Михаил в оцепенении просидел на кухне до утра, не веря тому, что произошло. Затем встал и, механически передвигая ноги, прошел к шкафу, в котором хранился инструмент, минуту покопался там и достал древнюю, еще дедовскую опасную бритву. На остро заточенной стали полыхнул отблеск восходящего за окном солнца. Михаил перекрестился и вошел в ванную комнату, плотно прикрыв дверь…
***
– Женщина, не подскажете, где тут у вас монах живет, который бесов изгоняет? – тучный мужчина держал за руку подростка, который постоянно вздрагивал, дергал глазом и неизменно пытался вырваться из рук отца – Мне в монастыре сказали, что он где-то в лесу живет, и к его избушке должна тропинка вести.
– Так это, вам раньше надо было повернуть, вон там! – женщина показала рукой, где стоило повернуть мужчине с сыном, и продолжила заниматься своими делами. С тех пор, как в лесу недалеко от монастыря поселился иеросхимонах Нафанаил, это стало частым явлением. Одержимых бесом везли к старцу со всей страны.
Сын с отцом нашли нужную тропу и через двадцать минут вышли на лесную опушку, на которой живописно разместилось две полузаглубленных избушки с крышами, покрытыми дерном.
– Проходите сюда, старец Нафанаил сейчас занят, подождите пока у меня в избушке, я вас отваром зверобоя с цветочным медом напою. – из небольшого окошка избушки странникам призывно махал рукой пожилой монах с окладистой седой бородой до пояса.
Мужчина с юношей вошли в комнату площадью не более девяти квадратных метров. В дальнем углу, из необструганных досок были сколочены нары. Вместо матраса на них лежало сено, накрытое сверху байковым одеялом. У противоположной стены разместилась печка-буржуйка, обложенная грубо обработанным камнем. В центре комнаты стоял массивный стол, а роль стульев выполняли обычные осиновые чурбаны. На стенах, так же из обычных досок, были сколочены полки, на которых размещалось множество книг: от старых, в кожаных переплетах с серебреными окладами, до новых, еще пахнущих типографской краской. Под низким потолком была натянута веревка, на которой сушились различные лечебные травы.
– Проходите, не обращайте внимания на аскетичную обстановку, – старик рассадил гостей и протянул каждому по эмалированной кружке почти до краев заполненной приятно пахнущим отваром – Медом угощайтесь, его нам местный пасечник позавчера привез.
– А долго монах Нафанаил будет занят? – уточнил мужчина, отхлебывая густой, в меру горячий напиток, который приятно пробежал по пищеводу и растекся теплой волной по всему телу.
– Думаю, нет! Раньше это занимало много времени, а в последнюю пору ни один бес против немого Нафанаила не выдерживает и пятнадцати минут.
– Как это, немого? – изумился мужчина – А как же он молитву читает?
– Немой, потому что схиму (схима – торжественная клятва православных монахов соблюдать особо строгие аскетические правила поведения) на себя такую возложил. Обещал Господу Богу больше никогда не говорить и язык себе опасной бритвой отсек. Одно потерял, а в другом приобрел. Получил от Господа дар изгонять бесов. Приехал в монастырь, постригся в монахи и сменил имя Михаил, на имя Нафанаил.
– А-а-а, с-с-сука, Мишка! – юноша забился в агонии, весь затрясся, покрывшись красными пятнами. Изо рта пошла пена, а чужой, грубый голос продолжал сквернословить – С-с-сука, долго ты будешь нас изгонять? Только устроишься, и опять ты.
Юноша изогнулся, практически встав на мостик, из его рта потянулась тонкая струйка зеленого дыма, которая приняла образ мужчины с рогами на шишковатом черепе. Он осмотрел присутствующих, остановил свой взгляд на монахе:
– О, протоиерей Нафанаил, и ты здесь, старый извращенец!
– Нет здесь протоиерея Нафанаила, есть лишь раб божий, инок Серафим и схииеромонах Нафанаил. – монах улыбнулся и кивнул за спину беса. Рогатый резко развернулся, состоящее из зеленого дыма тело заколыхалось от резкого движения и продолжало шевелиться по инерции, пока бес смотрел на человека стоящего у дверного проема, полностью заполнив его широкими плечами и подпирая макушкой потолок.
– Мишка?! Опять?! Чего ты ко мне пристал, спасу от тебя нет. Не сможешь ты меня изгнать, нет в тебе силы, ты восемь лет с бесом ложе делил!
Губы бывшего протоиерея Михаила, а ныне иеросхимонаха Нафанаила зашевелились, мощная рука резко вытянулась и схватила за горло бесплотного беса. Лукавый пытался освободиться, дергался, но монах не отпускал его. Он лишь перекрестился, затем посмотрел направо, где, не видимый для окружающих, стоял Ангел с пылающим огненным мечом, кивнул ему головой, и в туже секунду тело беса было рассечено небесным огнем.
Юноша открыл глаза, сел на пол, посмотрел на отца:
– Папа, я есть хочу.
Иеросхимонах улыбнулся и вышел из избушки.
– Это хорошо, что кушать хочешь! – седобородый старец стал выставлять на стол снедь – Это значит, что все будет хорошо! Когда Иисус Христос воскресил девочку, он сказал, чтобы ей дали есть.
– Так сына-то моего не воскресили, а беса изгнали!
– Какая разница, твоему сыну дан еще один шанс начать жизнь заново, по-Человечески!