— Локи? Я так рада, что ты прилетел ко мне.
Я присел на край кровати и взял Сьюзен за руку, отметив, что ладонь у неё холодная и сухая, совсем как у восковой фигуры. Но все-таки она живая, настоящая. Пока еще живая…
— Я прилетел бы раньше, если бы только знал, что ты в беде. Почему ты не сказала мне? Почему скрыла свою болезнь?
Сьюзен на мгновение прикрыла глаза.
— Я… знала, тебе и без того сейчас нелегко. После того, что случилось с Фриггой, вся ответственность обрушилась на тебя. Все СМИ только и твердили о твоем положении на политической арене. Я понимала, как тебе трудно, и не хотела валить на тебя еще и это. Думала, это все временно. Думала, это скоро пройдет. Ты же знаешь, я не люблю придавать своим проблемам огласку и вынуждать других страдать вместе со мной.
— Но это все равно происходит.
Я глядел в ее глаза и не замечал ничего, кроме них. Именно в этот момент я понял, как много может передать взгляд. Сьюзен не обладала способностями Доланы, но её глаза были очень живыми. Они и впрямь сообщали то, о чем молчали уста: «Я ждала тебя, Локи. Мне было так тяжело без тебя, так одиноко, так плохо. Я думала, с ума сойду здесь, в этой палате».
— Да, но… этого так хочется избежать. Мне жутко стыдно, что моя болезнь доставляет близким столько хлопот. Мать из-за меня сама не своя и не может сосредоточиться на работе, теперь вот ты прилетел, хотя у тебя и своих проблем хватает.
— И эта — одна из них.
Я решил, пора переходить к делу, хотя мне и не хотелось этого делать. Хотелось просто сидеть, держать Сьюзен за руку и по-детски верить, что все обойдется, все кончится хорошо.
— Ты все время стремишься перенести на себя чужие неприятности. — И вновь болезненная, но такая светлая и чистая улыбка. — Эмоциональный мазохист. Неужели тебе собственных неурядиц мало?
Оттягивать страшную минуту дальше было уже невозможно. Лучше уж поскорее отмучиться и перевернуть этот лист своей жизни.
— Да нет же, нет, ты не понимаешь! Твоя болезнь — это все не просто так, Дана! Это… это из-за меня.
— По-моему, ты передергиваешь.
Ее голос прозвучал очень мягко, но я все равно не сумел сдержаться:
— Может быть, для начала дослушаешь?! Они приходят к тебе, огненные люди, да?!
— Приходят, но… все говорят, это обычные галлюцинации.
— А я тебе говорю, что черта с два! Огненные люди существуют, и знаешь, к кому они приходят?!
— К кому?
Она смотрела на меня с легким испугом. Наверное, пыталась понять, стоит относиться к моим словам всерьез, или я просто нахожусь не в себе.
— К тем, кто меня любит.
— Но откуда…?
— Демоны оставили послание. Огненные люди — вестники апокалипсиса. Они заберут души пяти человек, которым я небезразличен, и тогда… произойдет конец света.
— Но причем тут ты?
— День Расплаты помнишь? Я должен был погибнуть тогда. Должен был стать жертвой для демонов. Они эту жертву не получили, ну и… Теперь я попал в опалу. Я и, что самое страшное, все те, кто так или иначе со мною связан.
— Так получается, я умру, и этого не избежать?
В глазах Сьюзен отразился холод спокойствия — словно бы океаны застыли за сотую долю секунды, превратившись в царство вечных льдов и морозов. Наверное, она уже давно понимала это и почти смирилась.
— Нет, я нашел способ спасти тебя.
Я проговорил это очень быстро и скомкано, и это, наверное, навело Дану на мысли, что мне самому этот способ не очень-то по душе.
Она глядела на меня, не отрываясь, и ждала, что я скажу. Должно быть, для нее сейчас тоже не существовало ничего, кроме моих глаз. Уж лучше бы она в них не смотрела. Они словно открытые, кровоточащие раны.
Я понимал, что не могу молчать вечно.
— Твои воспоминания обо мне. Мы их сотрем начисто, Ника поможет. После операции ты обо мне и не вспомнишь, а, стало быть, перестанешь любить. И по демонической логике огненные люди уже не смогут тебя забрать. Летим на Цереру!
Сьюзен решительно потрясла головой. При этом глаза её смотрели так, словно мой план пугал её больше неминуемой гибели.
— Нет. Нет, Локи, ни за что.
— Но это единственный выход.
Я понимал, что Дана не будет в восторге, но получить резкий отказ готов не был. Я думал, она все взвесит и воспользуется шансом спастись.
— Знаю. Но он мне не нужен.
— Сьюзен, послушай…
— Нет, Локи, ты послушай. Один раз я уже пошла по этому пути, и знаешь, какие он оставил ощущения?
— Нет.
Что и говорить, мне стало стыдно. Я должен был хоть раз спросить Дану об этом.
— Пойми, я — это не тот кусок мяса, что ты видишь сейчас перед собой. Я — это мои мысли, мои чувства и мои… воспоминания. Мой мир. А ты, Локи — ты его часть. Пожалуй, что… самая яркая и самая важная. И вырезать тебя из моей души… это хуже, чем убить. Без тебя я — уже не совсем я. А если быть откровенной, то совсем не я. Знаешь, есть такие вещи, которые мир стремится забрать у тебя, но их отдавать нельзя — ни за что и ни в коем случае. Это твои убеждения, мечты и мысли, словом, все то, что для тебя по-настоящему важно. То, из чего состоишь ты сам. Я не знаю, как выразить, но надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю. Просто, у каждого в душе есть что-то, за что и умереть не страшно.
Я невольно стиснул её руку сильнее.
— Но подумай обо мне! Ты говоришь только о собственных чувствах, а подумай, что будет со мной, когда тебя… не станет! Ты думаешь, я смогу это пережить?
— Твоя мать жива сейчас, но посмотри правде в глаза, тебе от этого легче?
Этот простой вопрос поставил меня в тупик. Я и в самом деле не знал, как на него ответить.
— Честно? Нет. Мне ужасно её не хватает. В моем собственном мире её уже нет, так что… это все равно, как если бы она умерла. Но зато меня хотя бы не терзает совесть, что человек погиб по моей вине. Я не хочу мучиться и каждый день осуждать себя за твою смерть!
— А ты и не будешь виновен. Поверь, я умираю не за тебя, а за… саму себя, за свои чувства. Это мой выбор и моё решение. Я знаю, что для меня так будет лучше, и у тебя нет права мне возражать.
— Согласен, — выдавил я, понимая, что действительно не имею права настаивать: Сьюзен взрослый человек и должна выбирать сама.
— Спасибо, что смог понять. Мне было важно, чтобы ты не злился на меня за моё решение. Спасибо тебе за все. Они уже близко.
— Огненные?
— Да.
— Ты видишь их?
Для меня самого палата, не считая Даны, была пуста.
— Вижу. Остались последние секунды. Прощай, Локи. Они могут забрать у тебя меня, но мои чувства — никогда.
В этот момент я ощутил прикосновение прохладных и сухих губ, которое продлилось долю секунды, но запечатлелось в памяти навсегда. Не так я представлял себе этот момент. Совсем не так.
Я закрыл глаза всего на мгновение, а когда открыл, Дана уже лежала в кровати, устремив свой безжизненный, навечно застывший взор в потолок. Я вновь сомкнул веки, пытаясь защититься об боли, превратив свою действительность в абсолютную пустоту. Не вышло: мертвенно-бледное лицо Сьюзен четким видением стояло перед мысленным взором.
Исступленный стон сорвался с губ помимо воли.
— За что?! Почему она?! Почему?!
На эти вопросы никто не ответил, но в какой-то момент мне померещилось, что я ощутил щекой обжигающее дыхание пламени.
***
Открыть глаза было сложно — мало того, что веки казались свинцовыми, так их еще словно бы склеили чем-то противным и вязким. Тело тоже не желало повиноваться — конечности будто одеревенели. Что же произошло?
Я с трудом сел в постели и огляделся по сторонам. Глаза щипало от невыносимо яркого света, и было сложно увидеть хоть что-то. Виски отозвались болью, к горлу подступила тошнота. Уткнувшись головой в колени, я попытался взять себя в руки и сообразить, что к чему. Попытка провалилась: мозг одеревенел наравне с руками и ногами.
— Настоятельно советую лечь, — донесся от двери незнакомый голос. — Тебе необходим покой. Через пару часов снотворное полностью выветрится, и тогда мы продолжим терапию.
— Терапию? — переспросил я, еле-еле ворочая языком: голос мне тоже не подчинялся. — Постойте. Вы что… накачали меня какой-то медицинской гадостью?
— Ну, во-первых, это вовсе не гадость, а современное и, к слову, весьма дорогостоящее лекарство. — Врач, видимо, расценил мои слова как профессиональное оскорбление. — А во-вторых, что нам еще оставалось делать, если ты, захлебываясь слезами, кричал что-то про демонов, которых ты из-под земли достанешь, про апокалипсис и еще много чего… невразумительного?
Я, сглотнув комок в горле, выдавил из себя слабую и, наверно, не очень-то убедительную улыбку.
— Думаете, я совсем умом тронулся? Вас можно понять. И… возможно, вы правы. У меня чувство, что мозг вот-вот на атомы распадется. Но вы должны меня отпустить, ведь никто другой не сможет предотвратить беду.
— Ты о конфликте с другой галактикой?
— Нет, не о нем. Демоны. Апокалипсис. Вы же сами сказали, что все слышали.
— Да, но, — врач принужденно рассмеялся, — мне показалось, что в то время ты был несколько…
— Не в себе, да. Знаю. После смерти Сьюзен меня накрыло, и я потерял контроль. Но это не значит, что те мои слова были бредом. Демоны действительно решили устроить нам апокалипсис.
Врач посмотрел на меня так, что сомнений не оставалось: он убежден в моем сумасшествии.
— Послушай, смерть двух близких людей стала для тебя сильным ударом, но мы поможем тебе пережить это и… вернуться к нормальной жизни. А за государственные дела не беспокойся: твои приближенные заменят тебя на время.
— А если без демагогии, то положите меня в психбольницу? — ровным, не выражающим эмоций голосом спросил я, жалея, что нельзя открыть врачу правду: Фригга жива, обязанности правителя исполняет Рэй, а надвигающийся апокалипсис реален.
Если бы я осмелился на такой шаг, его подозрения лишь укрепились бы. Ведь если смотреть на это глазами рядового Агента, то и впрямь напоминает бред сумасшедшего.
Для населения у нас была своя версия, более простая и адекватная. Никакого Рэя и уж тем более никаких игр со временем: Фриггу, ставшую жертвой возродившегося артефакта, чудом удалось убить — вот что думали рядовые жители государства. Правда была известна лишь тем, кто участвовал в операции. Даже Леонора свято верила в ту фальшивку, что до сих пор распространяли по галактике СМИ. Так что ж было взять с этого молодого специалиста?
— Тебе нужна помощь квалифицированных докторов, — заявил врач, но голос его дрожал: небось, боялся, что я опять выйду из себя и закачу скандал.
Дожили… на меня уже смотрят, как на дикого зверя.
— Едва ли ваши доктора тут чем-то помогут, — возразил я и невидящим взором поглядел в окно.
— Ну-ну, не говори ерунды. Это же Долина Жизни. Мы лечим и более тяжелые случаи.
В этот раз голос врача прозвучал почти ласково, что злило только сильнее.
— Сьюзен вы вылечить не смогли.
Эти слова заметно смутили доктора.
— Ну, это…
— И в этом нет вашей вины. — Меня опять посетило желание выплеснуть на собеседника правду, но я удержался: Фригга была права, когда говорила, что есть вещи, которых простым людям лучше не знать. — Просто имейте в виду, что вы не виноваты, и все.
— Отдыхай. — По лицу врача не угадывалось, принял он эти слова к сведенью или пропустил мимо ушей, но я склонялся ко второму. — А еще лучше — постарайся снова заснуть. Я скоро приду.
И он ушел, оставив меня наедине с мыслями.
Разговор с ним оставил горькое послевкусие: врач и мысли не допустил, что я говорю серьезно и здраво. И дело было даже не столько в самой информации, сколько в её подаче. Я был уверен: если бы об апокалипсисе объявила Фригга, ей бы поверили безоговорочно. Ведь она всегда так спокойна, что сомневаться в её адекватности невозможно. А я? Я закатил истерику в палате покойной Сьюзен, и за одно только это получил статус психически больного.
Почему никому из этих хваленых специалистов не пришло в голову, что мне просто было очень больно? Посмотрел бы я, как они справляются с ситуацией, когда у тебя бесчувственно и методично забирают близких людей, просто потому, что так надо для запуска апокалипсиса, который сотрет вообще все, что тебе дорого. Все, что дорого каждому.
Возможно, если бы после смерти Даны мне удалось сохранить ясную голову, к моим словам относились бы по-другому, но теперь уже поздно было об этом рассуждать. Доверие ко мне было подорвано, и ждать реальной помощи от сотрудников Долины Жизни не приходилось. Они могли только мешать, искренне полагая, что творят благо.
Но я больше не мог держать все в себе. Мне было необходимо поделиться ужасной правдой с кем-то, кто мне поверит; с кем-то, кто поможет или хоть попытается. Пожалуй, у меня остался только один такой человек.
Я запустил руку в карман, достал оттуда коммлинк и уже приготовился найти частоту Рэя, как вдруг увидел пропущенный вызов от Ричарда. Желание поговорить с Ученым тут же забылось, и в следующую минуту я уже звонил мальчику. Как я надеялся, что его желание поговорить не было связано с огненными людьми!
Он принял вызов почти сразу.
— Привет, пап.
Я улыбнулся, на этот раз искренне: как все-таки приятно слышать голос родного ребенка. Нет, я не ошибся: еще Фригга смогла доказать, что понятия «родной» и «приемный» вполне совместимы.
— Здравствуй, Рич. Прости, что не ответил сразу. Я… был очень занят.
— Опять работал?
— Эм… почти. — Врать сыну было нездорово, но не мог же я рассказать, что провел это время в отключке, потому что Агенты приняли меня за психа. — У тебя-то все хорошо? — Я чуть было не повторил частую ошибку матери, спросив: «что тебе нужно?», но вовремя вспомнил, как обидно звучит эта фраза.
— Да, почти. Но, знаешь…
Я почувствовал, что он сомневается, стоит ли говорить, и потому подбодрил его:
— Да, Рич, что такое?
— Глупость какая-то. Ты смеяться, наверное, будешь, но она… всерьез пугает меня.
— Поделись, я постараюсь помочь.
«Только бы не огненные люди. Пожалуйста, пусть это действительно будет какая-то безобидная подростковая заморочка. Что угодно, только не они», — умолял я неизвестно кого, который, как и всегда, не пожелал пойти мне навстречу.
— Мне снятся кошмары, — невнятно пробормотал Рич. — Огненные фигуры врываются в каждый мой сон. Я не знаю, почему, но они очень меня пугают. Мне кажется, они приходят, чтобы принести… смерть.
«Тебе вовсе не кажется, глупый!» — чуть было не слетело у меня с языка, но я решил, что не стоит пугать ребенка еще сильнее.
— Не бойся, — отчетливо сказал я, стараясь, чтобы голос не выдал участившегося дыхания и ускорившегося раза в четыре биения сердца. Если Рич поймет, что его кошмары меня встревожили, он заподозрит, что дело тут нешуточное и запаникует по-настоящему. — Просто знай, эти твои видения, они… нереальны. — Сердце обжигало болью, но я через силу выдавливал эту ложь. — Это просто сны, ничего больше. А сны не способны причинить вреда.
— Да, я знаю, но мне все равно как-то не по себе всякий раз, как я их вижу. Я теперь боюсь засыпать и стараюсь как можно больше времени бодрствовать. Съехал по отметкам в лицее, так что не удивляйся, когда тебе пришлют мой табель. Надеюсь, ты сможешь понять и не разозлишься. Обещаю, я все наверстаю, как только это закончится.
— Конечно, я вовсе не злюсь, я все понимаю. — «И даже больше, чем сообщаю тебе», — подсказал окончание фразы внутренний голос, но его я озвучивать не стал. — Все хорошо, Рич. Главное, не волнуйся. Я скоро к тебе прилечу.
— В самом деле? Бросишь свою супергалактическую работу ради моих кошмаров?
— Да, именно так, — подтвердил я, жалея, что нельзя объяснить ребенку, что эти две вещи причудливым образом переплетаются.
— Но почему? — не мог понять Ричард. Я бы на его месте тоже заподозрил неладное.
— Потому что люблю тебя.
Вот тут моя совесть могла быть чиста: я сказал чистую правду. Чистую, но не всю. Конечно, если бы это были простые кошмары, я бы не кинулся к Ричу через всю галактику. Но к чему ему об этом знать?