— Ох, спасибо тебе огромное. Буду счастлив, если заскочишь ко мне на минутку-другую. Я очень по тебе соскучился. Но если ради меня придется пожертвовать чем-то важным, то, знаешь, лучше не надо.
— Нет, что ты, пока все спокойно, — соврал я второй раз, уже почти не ощущая уколов совести. — Работа, конечно, имеется, но её можно перенести.
— В таком случае буду ждать тебя. — Я не видел лица ребенка, но был уверен, что в этот момент на нем заиграла улыбка. Наивный… Ему невдомек, что последует за этим визитом. — До встречи.
— До встречи, Рич.
Я был даже рад, что говорил с мальчиком на расстоянии. Вряд ли бы мне удалось с тем же мастерством скрыть эмоции, глядя ему в глаза. Это испытание было у меня впереди.
Медлить не хотелось: каждая минута бездействия — это минута, насквозь пропитанная болью, отчаяньем и мрачными размышлениями. Поэтому я тут же поднялся на ноги и применил телепортацию, с грустной улыбкой подумав, как переполошит здешний медперсонал моя выходка. Сбежавший из палаты сумасшедший — да по меркам Долины Жизни это настоящая катастрофа.
Но что поделать, если только этот сумасшедший и может спасти мир от надвигающейся угрозы? Да и то, если смотреть правде в глаза, навряд ли…
В следующую секунду я уже находился на борту «Экстрима». Удобный трюк — не зря учился.
Старт с планеты полностью повторил предыдущие. Все старты друг на друга похожи: включаются почти бесшумные двигатели, и сердце чуть замирает, когда «Экстрим» начинает стремительно набирать высоту.
Странно это — все время находиться в пути, скитаясь посреди холодной космической бездны, перелетая с одной планеты на другую и не имея настоящего дома. Нет, найти жильё я могу где угодно, я не об этом. Ведь дом это не только еда и ночлег, дом — это место, куда тебя тянет, куда хочется возвращаться из раза в раз.
А меня никуда не тянуло. Если б не Ричард, я б и не знал, куда деться. На Зару? К равнодушным и насмешливым политикам? На базу Агентов? Зачем? Что мне там делать? В Долину Жизни, где мне поставили малоприятный диагноз? Ни за что на свете! В Асгард? Еще чего не хватало.
Я прокручивал в голове всевозможные варианты, но никак не находил того самого, который придется мне по душе. Я понимал, что куда бы ни отправлюсь, где бы ни окажусь, буду ощущать себя неприкаянным. Пустым внутри.
«И давно это, интересно, у меня так? — лениво рассуждал я, сфокусировав взгляд в одной точке. — Может, у меня никогда и не было настоящего дома, но осознал я это только сейчас».
«Нет, — немного поразмыслив, возразил я себе. — До недавнего времени у меня был дом. Там, где была мама».
С этим было трудно поспорить. Во время странствий я всегда вспоминал о ней, и мне хотелось снова её увидеть. Но теперь это было невозможно. Я потерял её навсегда. Как и Сьюзен, душу которой забрали огненные слуги демонов.
Что бы там ни говорила Дана незадолго до смерти, все равно мне было мучительно стыдно, что она погибла из-за проклятия, которое должно было обрушиться на меня. Я, только я один навлек на себя гнев демонов, а Дану зацепило лишь потому, что она оказалась рядом. И это уже не первый случай. Далеко не первый. Сэм, Кайса, Майкл, Элвис, Кора… Этот печальный список можно продолжить. Может, мне просто не стоит подпускать к себе кого-то чересчур близко?
Наверное, это был единственный выход. Раз уж я проклят высшими силами, надо оградить от проклятия других людей, которые не виноваты в ужасной истории с Расплатой.
Хотя, я и сам в ней не виноват. Как и Фригга, которую вынудили сделать страшный выбор между злом и злом. Так странно: человек, заваривший всю эту кашу, уже давно мертв, а мы до сих пор разгребаем последствия. Но почему, если я не виновен, вся эта грязь выливается на меня? Почему я должен брать на себя ответственность за события, произошедшие за тысячи лет до моего появления на свет?
Наверное, Фригга тоже задавалась этим вопросом незадолго до Дня Расплаты, и, наверное, все же сумела найти ответ, раз нашла в себе силы смириться и принять этот груз на себя. Хотя, возможно, ей просто некуда было деваться. Как и мне сейчас.
По воле демонов я стал будущим инициатором всех бед и несчастий, которые в один прекрасный момент обрушатся на галактику. И рассуждать, как это вышло, почему и за что, можно до бесконечности, но все равно я не смогу ничего изменить.
У демонов иные представления о морали и справедливости, так что едва ли возможно понять их логику. Единственное, что я мог сделать, это свести число жертв к минимуму. Спасти всех, кого только можно.
Именно поэтому я и мчался на всех парах к одной из наиболее развитых планет нашей галактики, где учился мой сын.
«Я лечу спасти Ричарда от ужасной смерти, — раз за разом прокручивал я в голове, словно мантру. — Я не могу позволить ему погибнуть из-за меня. Не могу позволить огненным людям забрать его душу. Если пострадает еще и он, я никогда себе этого не прощу. Я обязан оградить его от беды. Это мой долг».
Я убеждал себя, что поступаю благородно, но меня все равно терзали сомнения. Проблема была в том, что я не собирался сообщать Ричарду о намеренье стереть ему память.
========== Глава 5 ==========
В той зоне планеты, где обучался Ричард, царила глубокая ночь. Воздух был непривычно жарким и влажным: я очутился в тропическом поясе.
«Экстрим» опустился неподалеку от корпусов лицея, отделенных от остального мира небольшим зеленым забором. Я вышел на улицу и минут пять стоял, растерянно вглядываясь в темные силуэты зданий. Вечная проблема с часовыми поясами — очень трудно рассчитать время прибытия.
Первым желанием было броситься к корпусам, разбудить охранника, который наверняка уже видел третий сон, и потребовать, чтоб меня немедленно отвели к Ричарду. Но взвесив все «за» и «против», я решил дождаться утра.
Страшно представить, какой переполох я поднял бы внезапным ночным визитом. Я закрыл глаза и увидел, как одно за другим вспыхивают золотистым светом окошки, услышал, как яростно хлопают двери, как стучат по новенькому покрытию каблуки, и сотрудники по запутанной, только им самим понятной цепочке передают ошеломляющую новость — сам правитель галактики пожаловал неизвестно зачем. Только проснувшаяся заведующая выливает в себя полпузырька успокоительного и все равно не может сосредоточиться и взять себя в руки. «Да как же это? Да за что ж?» — нервно бормочет она, судорожно натягивая поверх пижамы официальный костюм. Ученики тоже подхватывают волну, высовывая носы из комнат и переспрашивая друг друга: «Что там случилось-то? В чем дело? Локи? Сам Локи? Серьезно?»
Да, суматоха будет как на пожаре. Моё появление невольно нарушит гармонию этого маленького мирка, живущего по своим собственным установкам. И мне неминуемо придется ответить, ради чего я вторгся к ним среди ночи. И что я скажу? Про огненных людей, демонов и апокалипсис, чтобы окончательно разворошить этот и так растревоженный муравейник? Нет, я уже решил, что сохраню все втайне. И что мне сказать тогда?
Зато если я пережду несколько часов и приду уже утром, все пройдет гораздо спокойнее. Скажу, что я не с инспекцией, а просто пришел навестить ребенка: Рич рассказывал, что к другим ребятам часто прилетают родители, и все к этому привыкли. Значит, ждем рассвета.
Приняв окончательное решение, я облегченно выдохнул и вновь бросил взгляд на многочисленные, но слепые глаза домов — темные окна. Почему-то захотелось угадать, за каким же из этих окошек спит сейчас мой приемный сын.
«А вдруг не спит? — мелькнула в голове тревожная мысль. — Вдруг сидит на кровати, закутавшись в одеяло и дрожит от страха перед огненными силуэтами, которые опять бессовестно вторглись в одно из его сновидений? Или стоит у окна с чашкой чуть теплого чая, пытаясь увидеть что-то сквозь непроглядный мрак тропической ночи. Точнее, кого-то. Меня».
Ладно, если бы так. Мальчишка сильный, переживет. Воображение пошло дальше: а вдруг эта ночь окажется для Ричарда роковой? Вдруг прямо сейчас, в эту самую секунду вестники апокалипсиса пришли к моему ребенку в последний раз, чтобы забрать с собой? А утром полицейский, ради такого случая сменивший обычную форму на траурный черный костюм, безучастным голосом выразит соболезнования и попросит расписаться в некрологе.
Я так живо представил эту картину, что даже сердце застучало с перебоями. Еще немного, и я перестану отличать реальность от собственных страхов. Интересно, это часть моего проклятия, или я просто схожу с ума на фоне происходящего?
«Нет, не думай об этом, — приказал я себе, стараясь привести в норму участившееся дыхание. — Если верить словам Ричарда, здоровье у него пока не ухудшилось, он просто видел силуэты. Стало быть, запас времени есть. И если бы что-то случилось, он бы сказал. Или нет? Вдруг он будет молчать, чтобы казаться взрослым и не доставлять мне новых проблем?»
В какой-то момент мне мучительно захотелось позвонить ему и спросить, все ли у него хорошо, но и этот порыв удалось сдержать: если у него все в порядке, после моего звонка он всерьез встревожится и будет выпытывать, в чем дело, а этого ни в коем случае нельзя было допускать.
Чтобы не торчать всю ночь под забором, словно бродяга, на которых прохожие обычно смотрят со страной смесью жалости и презрения, я решил прогуляться по городу, на окраине которого и был расположен элитный лицей.
Городок был совсем небольшим, и потому его улицы пустовали. В свете электрических фонарей таинственно мелькали широкие ветви пальм. Если не смотреть на тротуар под ногами, можно представить, что шагаешь по диким джунглям, а фонари — это светящиеся цветы или глаза притаившихся хищников. Наверно, будь я моложе и беззаботнее, я б так и делал.
Я улыбнулся, вспомнив, как любил ночные прогулки в юности. Мне всегда казалось, что ночью гравитация падает и ходить становится легче, чем днем. Поверхность будто пружинит под ногами, уговаривая помчаться вприпрыжку — все равно никто не видит. И так хочется оторваться от земли и унестись далеко-далеко, в мир, полный искренности и больших свершений. В мир, где есть только самое главное.
В детстве я почему-то думал, что этот мир где-то там, в недосягаемой вышине, затерялся среди осколков гигантского, разбитого на заре мироздания кем-то всевышним звездного зеркала.
Я резво сбегал вниз по крутому холму и падал на ковер из мягкой, сочной травы, полной грудью вдыхая её медвяной аромат и наслаждаясь каждым мгновением. А потом переворачивался на спину и глядел на бесконечный звездный калейдоскоп.
Мысли уносились от серой обыденности, открывая передо мной неведомые миры, вобравшие в себя все самое яркое и чудесное. Я словно переносился в другую реальность, и для меня эти ночи становились волшебными.
Порой мне казалось, что именно ночью я живу настоящей жизнью, а днем просто играю роль в каком-то грязном и дешевом балагане. Роль, от которой уже тошнит всех, включая меня.
Лишь в одиночестве я мог обрести свободу и стать собой. Понять, а какой я на самом деле, вне этой паутины из лжи, лицемерия и притворства. Среди людей я всегда был в какой-то мере ненастоящим, и даже мысли мои словно были продиктованы кем-то извне, а я просто их повторял, да еще и с почти искренней верой.
Если подумать, с тех пор ничего и не изменилось. Разве что даже по ночам я разучился обретать свободу. Я шагал по тротуару, и мне хотелось, как в детстве, отпустить все дневные сомнения и тревоги, раскрыть руки навстречу ночному ветру и наслаждаться свободой. Но я не мог. Насущные проблемы приковали душу к земле и не позволяли ей оторваться. Мама, Сьюзен, Ричард, Тор, потерявший возлюбленную, проклятие, апокалипсис… Не слова, а тяжеленные камни, которые не снять, не сбросить.
А тот неведомый мир, в который я верил в детстве, оказался фальшивкой. Побывал я в космосе, и что? Там нет ничего, кроме холодной пустоты и застывшей вечности. А то, что я видел тогда, лежа на склоне холма, на самом деле было в моем сердце. И реальность разрушала по крупицам этот прекрасный мир, как вода подтачивает камень. Каждая непоправимая ошибка, каждый погибший друг — новая трещина в нем. И с каждым днем этот мир расшатывался, становясь все более зыбким и эфемерным. А потом он просто раскололся, не выдержав натиска, и исчез, оставив в душе лишь зияющее отверстие.
Наверное, я сказал бы, что умер, если бы не стоявшие передо мной проблемы. Только они заставляли меня мыслить, принимать решения, действовать — словом, жить. Выходит, и они несут в себе пользу? Как же все сложно, и как жаль, что рядом нет мамы, которая помогла бы во всем разобраться.
Наверное, так я бы и проскитался всю ночь по улицам, копаясь в себе и запутываясь все больше, если бы внезапно не налетел ураган.
Неукротимые тайфуны, приносящие с собой тяжелые, напитанные влагой и пронзаемые стрелами молний тучи — обычное дело для тропических и субтропических широт. Такое вот неприятное дополнение к вечной зелени пальм, теплому морю и яркому солнцу. Да, здесь погода менялась еще более непредсказуемо и стремительно, чем на осенней базе.
Я и глазом не успел моргнуть, как не пойми откуда налетел порывистый, буквально сбивающий с ног ветер, звезды на небосклоне померкли, словно кто-то шутя щелкнул магическим выключателем, а сверху начали падать тяжелые капли, прибивая к асфальту скопившуюся за день пыль. Еще через несколько секунд дождь уже хлестал как из ведра, посаженные ровными рядами пальмы кренились к земле, а над головой оглушительно грохотали раскаты грома.
Я прочел достаточно книг о людях, унесенных ураганами, чтобы понять: находиться на улице в такую погоду небезопасно.
Мысленно ругая себя, что не остался ночевать в корабле, я поспешил на центральную улицу — единственную, что не пустовала в столь поздний час — и, предварительно скрыв свой облик произвольной иллюзией, заскочил в первое попавшееся заведение.
Непривычно громкая, ритмичная и раздражающе однообразная музыка жестоко давила на уши, а громкий смех и развязная болтовня подвыпивших завсегдатаев вызывали пульсирующую боль в висках. Но я все равно остался посреди этого ополоумевшего балагана: все лучше, чем мокнуть под проливным дождем и без конца сопротивляться порывам ветра.
Посетители бросили на меня равнодушные взгляды и тут же вернулись к напиткам и разговорам: должно быть, насквозь промокшие и лохматые люди, врасплох застигнутые стихией, были здесь привычным явлением. Вот если бы я не скрыл себя иллюзией обычного парня, мое появление породило бы ажиотаж: не каждый день в этот кабачок заскакивают галактические лидеры.
Я сел за самый дальний и неосвещенный столик: хоть я и скрыл свое истинное лицо, привлекать внимания все равно не хотелось.
Не успел я скинуть уже изрядно потрепанный и выцветший плащ, впитавший в себя так много дождевых капель, что в пору выжимать, как ко мне резво подскочил официант.
— Что вам будет угодно? — спросил он, заискивающе улыбаясь: должно быть, надеется на чаевые, вот и подлизывается.
— Черный кофе, — угрюмо бросил я, не глядя на официанта: от его насквозь пропитанной фальшью улыбки тошнило.
Я поймал себя на мысли, что в последнее время меня вообще раздражают веселые голоса, улыбки, смех и иные проявления благодушного настроения. Как, в самом деле, можно радоваться, когда все так плохо? Наверное, я им просто завидовал.
На лице официанта мелькнуло удивление: видимо, здесь было принято заказывать только спиртные напитки. Но, поразмыслив секунду, он кивнул и удалился.
Не прошло и минуты, как я уже сидел, сжимая в руках горячую чашку (из-за промокшей насквозь одежды я порядком продрог, и потому пытался хоть как-то согреться), и глядел в окно: разноцветные огни и полуголые девушки ночного заведения меня не привлекали.
Напиток обжигал не столько температурой, сколько горечью, точно так же, как мысли обжигали душу.
Я размышлял о том, что скоро наступит рассвет, я заберу Ричарда из лицея и отвезу к Нике. Ведьма погрузит его в недолгую кому, после которой Рич уже обо мне и не вспомнит. И больше никогда не наберет мой номер, никогда не улыбнется, никогда не будет сидеть, завернувшись в плед, и слушать мои истории.
Он просто уйдет из моей жизни. Навсегда. Как Фригга. И что бы я ни говорил о том, что другого выхода нет, сердце ни в какую не желало мириться с этим. «Я и так уже потерял достаточно близких! — никак не унимался внутренний голос. — Почему теперь я должен потерять еще и ребенка?!»