Май придержала шаг, два и вот, улыбаясь, глядя на спины друзей, идущих ровной цепочкой, отдалилась. Мистера Фултона покачивало из стороны в сторону, не сильно, но временами очень заметно. Он радостно возложил руку Аяко на свой локтевой сгиб, и часто похлопывая по её руке, говорил и говорил. Джон недосмотрел и сам очутился в эксплуатации этого и на трезвую голову болтливого мужчины средних лет. Он ухватился за Брауна и, покачивая их то и дело, смешил Май, напоминая этой походкой, игру волн в океане.
Слыша краем уха, и толикой своих знаний понимая, Май узнала, что сорока годовалый ребёнок рассказывает о жене, которая ныне - жена бывшая, уехавшая в город; о своей пашне, овцах и шерсти - как, в какое время и чем их надо стричь, говорил, что этим занимался ещё его дед и поэтому он не оставил своего дела и дома, позволив супруге жить в тесной городской квартирке, на которую сам же дал ей очень приличную сумму, как он говорил: тратить здесь не на что, а воровать не кому, посему жизнь в деревне по-своему неповторима, до безобразия безопасна, монотонна, но трогательна до беспамятства, даже дождь, в отличие от того, что шёл в городе, здесь не навевал скуки, он придавал Англии той тоскливой романтичности, о которой можно часто встретить ладный сказ.
Восприятие обострилось! Не меньше полугода прошло с тех пор, как Май ощущала нечто подобное… Пробирающий до костей холод… Это произошло возле дома, стоящего, как и у миссис Аддерли под горой. Жерди, использованные для забора, покосились, некоторые у земли подгнили и выпали из общей массы. На зелёных дверях не висело венков, да и сад под окнами запустел и те два одиноких этажа под обросшей мхом крышей, не сулили ничего доброго. Май обернулась…
В эту минуту, внезапного эмоционального всплеска, ей почудилось, что кто-то или что-то наблюдает за ней. Она недоверчиво всмотрелась в тень, в густую зелень облепивших чей-то пустующий дом морозостойких лиан и, прищурившись, дёрнулась всем своим не шибко склонным к полноте телом. В этих зарослях кто-то притаился, затем, как бы нарочно, пошевелился и снова замер. Сердце Таниямы переменным гулом зазвучало в панцире из рёбер, мускульных и кожных тканей. Неужели этот кто-то преследовал её от самого паба?! Она не находила своим мыслям и движениям места, дорога, на которой помещался микроавтобус показалась внезапно чудовищно тесной.
— Что такое? Маленькая миссис, да на вас лица нет! — Май своими перебежками спиной вперёд задела мистера Фултона, развернувшись на пару со встревоженным взглядом. — Не бойтесь! Местные духи шалят. Посмотрите на их игры, снова негодники нам свет отключили, а вон и миссис Аддерли, встречает вас со свечами… — он снял шляпу, увидев вдалеке свет. — Хотя нет, это не миссис Аддерли… Глазам своим не верею, неужели её сын здесь?! Собрался забрать нашу добрую, милую миссис… — закачал он головой, как маятником, пока не понял, что вовсе обознался. — Я не знаю этого мужчину… — кажется, большего разочарования мистер Фултон в жизни не испытывал, а Матсузаки ещё никогда так не радовалось фразе: «Это мой муж…».
— Наконец-то! Разве можно так изводить своего мужа?! Мы уже с миссис Аддерли подумывали организовать спасательно-разыскной отряд… — встретил он их этой фразой. — Добрый вечер, вы любезно привели мою дорогую жену домой? Чувствую по запаху алкоголя, она снова не прошла мимо бара…
По виду прикрывшего рот мистера Фултона стало всё ясно — ему стыдно! Он поспешно поцеловал ручку иностранки, обменялся рукопожатием с Джоном, ещё раз снял шляпу перед Такигавой, не решившись здороваться с ним иным образом, ну и после этого, он, как и всё живое в этой темноте, просто исчез.
— Уже отключился, — Браун легко улыбнулся, когда в холле, почти в полной темноте, Монах передал ему подсвечник, чтобы помочь Аяко и Май раздеться.
— Ничего страшного! В этом доме свечей хватит, чтобы войну пережить, — заверил он, подружившись с милой старушкой не хуже других. — Миссис Аддерли, ваша деревушка и прекрасные люди, живущие в ней, грозятся отнять у меня жену, что прикажете мне с этим делать? — хозяйка накрывала для опоздавших к ужину стол, а уж до столовой от холла было рукой подать.
— Ты, мой милый, целуй жену чаще! Так она не забудет о тебе даже в пылких объятиях любовника! — кто-кто, а эти двое прекрасно спелись.
— Где вы были? Нару и тот уже здесь… — когда отпала надобность разыгрывать спектакль, он наклонился к коллегам поближе и прямо спросил.
Молчание и стыд сокрушил не самых выносливых из команды SPR.
— Не твоего ума дело! — Аяко огрызнулась, посмев сказать всяким совестливым чувствам STOP. — Свежий воздух помог трезво посмотреть на возникшую проблему со спальным местом.
— И чего ты решила? Что-то мне подсказывает, что ты не усмиришь гордыню и не прижмёшься ко мне холодной ночью… — ироничный вздох не делал Монаху чести, хотя впрочем, сонет, написанный в честь заносчивой жрицы, так же погоды бы не сделал, во всяком случае, хорошей.
— Верно предположил! — она пихнула ему тряпичную сумку, где болтался термос. — Ты спишь в гостиной!
— Но что мы скажем миссис Аддерли? — словно домохозяйка, он прижал эту сумку к груди, почти наступая Матсузаки на пятки.
— Я скажу, что ты нестерпимо громко храпишь! — она дерзко обернулась и глаза в глаза об этом заявила. В ней пылал жар скрытого антагонизма, и Хосё не посмел ей перечить.
Да смилуются над ней боги! Вместе со всей своей женственностью, она ничуть не походит на женщину в характере, что за напасть меня обуяла, коль меня вовсе волнует её пренебрежение?.. — покачал он головой, поджав и без того тонкие губы.
«Кордегардия*, так кордегардия», — подумал он тогда, не догадываясь ещё о том, что в роли охранника его друзья не покинут и почётный караул они будут нести коллективно, все вместе.
X
20 февраля. Вторник — день второй. Час ночи.
Дождь постукивал по чёрной ткани быстро потерявшего тепло зонта, по мокрой асфальтной дорожке, ведущей в конец улицы, где жила миссис Аддерли, по крышам домов, где не горел свет и скудной растительности, которой хватало духа оставаться зелёной в течение круглого года.
Оливер велел позаботиться о старой женщине, а сам вышел на улицу. Звуки, проехавшего мимо мотоцикла, ещё гуляли по округе и он шёл на них… На них и на запах бензина. Дождь смывал всякую грязь, но вот с синтетическими маслами боролся не в полную силу. Нару заметил на дороге радужный, размывающийся след и шёл в точности по нему.
Остановившись возле двухэтажного дома с покосившимся забором из жердей, он ощутил в своём теле лихорадку. Сигнал! Интуиция! К этому чувству следовало прислушаться. Оливер знал и без промедлений действовал! Надо потрогать… Коснуться калитки, и с помощью психометрии все секреты жившей здесь когда-то семьи станут его секретами — предвестие победы.
Он высунул левую руку под дождь, познал его холод в это время года и, не поняв причин в одночасье, обжёгся.
Разлетевшийся по округе звук был не чем иным, как выстрелом. Световая вспышка ослепила Оливера, сравнимый с незначительным взрывом хлопок, оглушил его. Он не мог опустить руки, несмотря на то, что чувствовал колкость ожога.
— Ну здравствуй, парень, — из двора этого дома вышел представительный с виду мужчина. Он держал в руке револьвер, закуривая при этом другой. — Почему разгуливаешь здесь с духом на хвосте?.. Или ты вовсе не заметил его? — он засмолил, приложив для этого немало сил. Влажная погода являлась врагом всех курильщиков.
Зрение и слух к Нару вернулись, он опустил руку, в которой чувствовал саднение и упёрся не приветственным взглядом в мужчину. Тот подошёл, откровенно говоря, близко, повис на калитке, к которой хотел прикоснуться Оливер, и, издав вздох вместе с долгой никотиновой затяжкой, наставил пистолет на хладнокровного во всех отношениях директора SPR.
— Прости меня, парень, давай, чтобы было без обид, просто закрой глаза и зажми уши, — незнакомец сделал три-четыре быстрые затяжки, бросил сигарету в мокрую траву и уже без шуток сделал внушительный выстрел, который едва не задел Оливера, но продырявил чужой зонт. — Ну вот и всё! — с задором сказал он, когда убрал револьвер закрома чёрного утеплённого плаща; через него выглядывала немного помятая угольного цвета рубашка и графитный галстук.
— Старый… — заунывно и разочарованно простонал вышедший из дома юноша. Он выглядел немногим старше Нару. Как и у стрелявшего, у него были страшно взъерошены волосы, присутствовали приятные черты лица, однако радости в нём и капли не чувствовалось.
— Что?! — стрелявший мужчина закричал так, что его компаньон фыркнул. — Говоришь, я не того грохнул?! Блин… — застонал он. — Значит, я только что остатки стариковой энергии погасил?! Боже, какое скучное начало… Придётся всё заново начинать!
— Здесь особо не разгуляешься… — юноша у входа в дом что-то гнусавил и нервно ковырял носком кожаных коричневых ботинок. — Не понимаю, чего ты вовсе хотел?! — препирался молодой человек, кутаясь, когда затея с мелким баловством не оправдала себя. На его серой удлинённой куртке выделялся белый пушистый ворот. По всей видимости, он чувствовал изменения в погоде, и был прав… Пошёл снег…
— О! А вот и снег! Всё, как и говорил Вард! Кстати, где он сейчас? — странный стрелок не замолкал, по всей видимости, присутствие третьего, незнакомого лица, его ничуть не смущало.
— А мне почём знать?! Где-то бродит… — шмыгнул парень носом, показывая всем видом, что ему плевать на окружающих, ему самому до себя.
— Э-э нет, так дело не пойдёт! Отныне он под моим руководством! Никаких одиночек, блуждающих по ночам, — на сей раз мужчина показал недовольство. Он зачесал щетинистую бороду и обратил внимание на Нару. — Эй, парень, тебя это тоже касается! Ты, кажется, не из местных. Откуда сам будешь?
— Из Лондона… — в голосе Оливера не читалось удивления, страха или тревоги, это-то и смутило незнакомца. Любой нормальный человек придёт в ужас, услышав ночью, в деревне, о каких-то там духах, в особенности если какой-то чокнутый (а это бросалось в глаза сразу) дядька тыкает револьвером практически в лицо.
— Из Лондона, значит… — он ещё какое-то время почесал своё заросшее щетиной лицо и решил, что будет разумнее парня отпустить. — Ну, коли так, то и поезжай в свой Лондон обратно! Здесь настало время для зачистки, не хватало нам ещё и туристов, путающихся под ногами.
— Т-ц! Сдался этот парень тебе! — молодой вновь поддался досаде.
— Конечно сдался, раз здесь дело такое! А ты, неужели ревнуешь? — задевать этого паренька, да ещё на морозе, казалось делом забавным.
— Отвали! Жрать я хочу… Кормить сегодня будешь, или мне снова надо тебя для этого полночи пинать? — а вот юноша шутки старшего компаньона не понимал, он злился…
— Ты, малой, ко мне несправедлив! — вроде бы даже обиделся он. — Я кормил тебя пару часов назад!
— То было утром, на улице холодно! Я жрать хочу, твою мать! — парень вопил до хрипоты.
— Совсем распоясался… — закачал головой неуклюжий взрослый. — Ты уж прости. Бывай, лондонский мальчик! Не кори, если задел, смертельного здесь ничего нет… — он махнул рукой и вошёл в этот самый дом, Нару так ничего и не сказал, он отступил.
Той ночью Оливер ничего не стал делать, он знал этих людей… Ассоциация приняла решение зачистить деревню Дэнжи, то есть никаких исследований проводить не собиралась, собирались жестоко подавить энергетическую активность в этом месте, наняв для этого соответствующих работёнке охотников.
Норвуд Гейт — старший охотник за призраками, по имеющейся информации — сорока трёхлетний шотландец. Его помощник — Литон Фейн. Двадцать два года, ушёл из семьи, когда ему не было и восемнадцати, по воле случая познакомился с Гейтом и как собачка со скверным характером к нему привязался. С третьим дела обстояли хуже. Нару слышал, что Вард — одиночка. Когда и как появляется в таких местах, как это деревня — неизвестно. Этой ночью что-то заставило их объединиться, вот это что-то и тревожило его больше всего…
XI
По возвращении Нару в дом миссис Аддерли…
— Живой! — Май вырвалась из рук Монаха, как умалишённая и, повиснув на шее у Сибуи, забыла даже о том, что его одежда была влажной и холодной.
— Что случилось? Мы слышали шум? Это случаем не твои? — Аяко подошла поближе к холлу, где стоял бледный, промокший профессор с рыдающей во всё горло Май.
— Всё в порядке. Идите спать. Сегодня уже ничего не случится. Свет появился, скорее всего, до утра здесь будет тихо… — он не осмелился прижимать к себе Танияму. В его теле чувствовался страх, не хватало того, чтобы она это поняла.
— Да, но кто стрелял? — Монах бы ни за что так просто не отстал.
— Не имею понятия. Должно быть, охотники подошли слишком близко к деревне. В округе полно болот, а выстрелы слышатся на многие километры. Такой шум мог спугнуть духов, но это лишь на первое время. Довольно для одной ночи! Расходимся, а утром приступим к расследованию.
Громкие слова никого не удивили, разве что не совсем убедили. Джон пожелал коллегам доброй ночи, а остальные поднялись на второй этаж.
— В восемь часов утра я буду ждать всех в холле, — Нару, перед тем как зайти в комнату, сказал Монаху несколько слов.
— Хорошо, — кивнут Такигава серьёзно.
— Доброй ночи… — Оливер завёл Май в их комнату и безлико вошёл сам. На этом их дверь захлопнулась.
— Ну, я пойду в гостиную… — Хосё сделал своё дело — проводил Аяко до комнаты, настало и его время удалиться. — Ты чего? — он притормозил, пытаясь понять смысл распахнутой перед ним двери.
— Заходи! — повелела она, совладав с собой.
— С чего это столько чести?.. Что-то вдруг изменилось? — он предусмотрительно не упускал жрицу из поля зрения.
— Ещё как! О ночных стрелках речи не шло! Ты же прекрасно понял, что нам нагло солгали! — ложь Нару не внушала ей чувства спокойствия или веры в свои и коллективные силы.
— Да… Я понял, — он обошёл кровать со своей стороны и тускло прилёг. Быть может, не таких слов он ожидал или с постоянным гонением смириться всё-таки проще, нежели открыто пойти на мирный контакт. — Доброй ночи… — не выдержав её присутствия, Хосё отвернулся в сторону книжного шкафа, предоставив жрице и место, и покой.
За стенкой же ситуация не слишком-то отличалась, Нару сторонился Май как только мог.
— И ты не спросишь, где мы были? — Май смотрела на то, как Оливер готовится ко сну, желая рассказать, что видела нечто подозрительное.
— Такигава сказал, что вы пошли прогуляться до прихода, — говорил он, расстёгивая рубашку уж очень медленно. — Термос вы принесли полный, значит, до прихода не дошли…
— Я решила, что тебе не надо мешать… — сказала она виноватым голосом. Нару нередко пребывал в скверном расположении духа, по правде, причина такого настроения всё чаще уходила корнями в работу, а поскольку деятельность ещё толком не развили, то Май грешила на студенческие, неудавшиеся будни. Лезть не следовало, и она молчала, хотя внутри всё до першения в горле щекотало, испуг как-то остудил пыл, да и на улице сделалось значительно холоднее, хотелось если не спать, то под одеялом погреться…
— Сегодня ты продемонстрировала некоторую способность здраво мыслить. Радует, однако, подобное проявление. Видимо, в Токио твоему мозгу не хватает кислорода, — как и ожидалось, Оливер съязвил, взял из сумки саквояж с принадлежностями для личной гигиены, собираясь ненадолго уединиться. — Я приму душ. Спи! Утром у нас немало работы…
Да я вроде бы не так давно спала… — Май проводила его взглядом, а после, глядя на белую дверь, задумчиво присела на коврик посередине комнаты. — А всё-таки, что это за дом, и кому понадобилось за мной следить?.. Уверена, что этот человек увязался за нами от паба… Ну и как ему об этом сказать?! — задавалась она вопросами непростыми, чтобы не повторять прошлых ошибок.
Звук бьющейся о холодные чугунные стенки воды, занял то немногое пространство, что строители уделили для ванной комнаты. Нару обтёр своё лицо влажной ладонью и посмотрел на себя, бледного в овальное зеркало, висящее над полукруглой раковиной. Его грудь неровно вздрагивала, а глаза, как неживые, не хотели смыкаться, делая это лишь изредка и так быстро, что он едва успевал различить эти моменты. Левую руку по-прежнему жгло и саднило. Он сжал пальцы на ободке белой мойки и поднёс к кисти блестящие щипчики. Место, между большим и указательным пальцем ныло из-за застрявшего сгоревшего пороха. Порошинки впились в его кожу, и сейчас ничего не оставалось, как сжать зубы и молча их выковыривать, потом он бы распарил руку и те частички кожи, что не сошли при помощи грубой щётки, по второму кругу пришлось бы отделять с помощью пинцета. Там, внизу, окружающие могли подумать, что он испачкался, например, тем же маслом, а завтра этот пороховой ожог пришлось бы объяснять. Конечно, через пару дней порошинки бы сами вылезли, но у него не было этих пары дней, как и не было права понапрасну тревожить Май. На улице, испугал его отнюдь не выстрел, то нестабильное состояние, вызванное страхом, произошло из-за опасения. Май бы не смирилась с тем подходом, который избрала Ассоциация, не поняла бы методов Норвуда Гейта, пускай даже речь шла не о душах, которые не нашли покоя, а о полтергейсте, энергии, оставшейся после людей, ушедших в другой мир. Для неё всё имело свою ценность: их привычки, любимые вещи и даже тот зонт, который можно было не портить, а очистить, так, как это, например, делал Джон или Монах, но ведь это относится к методам сложным, куда проще стереть не помещающиеся на картине мира пятна, чем наполнять их живительным светом…