***
Незадолго перед этим, в перерыве между заседаниями они посмотрели ролик о Великой Резне, смонтированный и озвученный накануне Ялмаром, Бьорном и Труде. Работе предшествовал весьма оживлённый спор, не нарушают ли они заповедь Первооснователей. Но, благодаря хитроумному Свантессону, делегаты таки убедили себя, что, поскольку событие уже состоялось, информация о нём развлечением для чужих уже не является, а великий запрет касался только того, что происходит здесь и сейчас…
Сноу, Агарии и прочим капитолийцам картинка понравилась необычайно. В первом туре, разделённые на две команды участники сражались друг с другом на цеппелинах, во втором победившая команда, распополовиненная на две группы бойцов, каждый из которых был вооружён одним автоматическим ружьём, пистолетом и двумя гранатами, сошлась на руинах какого-то горящего завода, где всё вокруг кипело, взрывалось и рушилось. Наконец, в третьем оставшиеся восемь выходили попарно друг против друга в легких кольчугах с боевым топором и деревянным щитом в руках, словно в незапамятные времена… Пока не остался один. Ялмар Биргирссон, на которого все, и, что было особенно примечательно, не только капитолийцы, посмотрели каким-то новым взглядом.
— И как часто у вас бывает такое яркое зрелище? — запомнился им вопрос Сноу, поапплодировавшего Ялмару.
— Это было один раз, господин президент, — ответил ему Сёрен, — в другой раз бывает и будет что-нибудь другое.
— Кстати, а сколько противников убил штатгальтер Харальдссон? — вдогонку поинтересовался лидер Панема. Непостоянство валльхалльцев ему определенно не понравилось, и это явно прибавило язвительного тона его вопросу.
— Его превосходительство, — ответила за всех Труде, получив кивком разрешение Свантессона, — открыл развалины столицы нашей потерянной родины под двумя километрами морской воды. Он — человек, которому открыты глубины. Все глубины…
Пока девушка произносила свою реплику, Улоф пристально смотрел на Сноу, наблюдая за его реакцией, и понял, что не ошибся — их поседевший в государственных заботах собеседник откровенно любовался двойником Диадемы. Её платьем нежно-кремового оттенка, элегантно уложенными в корону косами с неизменной белой розой и прозрачным палантином. Казалось, что его восхищало в их землячке всё — как она говорит, как открывает рот, как покачивается её голова, как звучит её голос. «Старый хряк», — диагноз Торвальдссона был окончателен и бесповоротен.
— А Вы, советник? — старший помощник Серена настолько был увлечен своими наблюдениями и не сразу понял, что вопрос президента обращен к нему. Издевательски-радушная улыбка Сноу, которой для полного эффекта не хватало лишь чуть слышного рычания довольного своей жизнью льва, чуть было окончательно не опрокинула его в замешательство, но Улоф был не такой легкой добычей. Он продлил паузу перевел глаза на Труде, сделав вид, что не понял вопроса в ее изложении.
— Может быть, Фиделия расскажет президенту обо мне, как она только что сделала о штатгальтере Хольгаре, — прозвучало в ответ на её повторную попытку перевода. И он попытался придать своему взгляду максимальную серьёзность, чтобы Труде не почувствовала в просьбе какую-то начальственную блажь или издевку. И пока девушка рассказывала про его многотомный труд о возникновении Валльхалла и деятельности Первосоздателей, он вновь с удовольствием разглядывал реакцию Сноу на ее речь, фиксируя в мозгу каждую мелочь.
***
— Мы понимаем Ваши заботы, господин президент, — глава валльхалльской делегации перехватил слово у своего помощника, — через месяц, в канун начала Квартальной Бойни на патрулирование сложных дистриктов выйдет вторая авианосная группа в составе авианосца «Фиделио» под флагом капитан-командора Акессона («Поздравляю, капитан-командор!» — показал он взглядом Бьорну), фрегата «Кориолан» и большого разведчика «Пер Гюнт». Можете рассчитывать на оперативное поддержание порядка при их участии. Авианосец примет на борт двадцать ваших планолетов с экипажами для обеспечения повышенной мобильности воздушных сил. В Капитолии остаются Ялмар Биргирссон и Труде Эйнардоттер. Связь можете держать через них.
— Госпожа посол! Я могу рассчитывать на то, что завтра вы прибудете во дворец на президентский приём? — галантно улыбнулся Сноу валльхалльской гостье.
— Разумеется, господин президент, — чуть более уверенно, чем днём ранее, надев на себя улыбку Агарии, кивнула Труде, — возможно ли просить Вас об ответной любезности?
-???
— Я бы хотела использовать пару недель того месяца, что предшествует Бойне, чтобы проехаться с Вами по дистриктам и посмотреть на них вблизи. Надеюсь Вы не откажете участвовать в поездке лично или хотя бы делегируете кого-нибудь из Ваших доверенных лиц?
— В свою очередь, господа, я очень беспокоюсь о Коринне, — Сноу как-будто пропустил просьбу мимо ушей, но посол-переводчица была уверена в том, что её услышали. Президент же говорил о внучке, — Близится большая война, и ваша горная страна пусть станет ей надёжным убежищем.
— Готов принести Вам в этом все возможные гарантии штатгальтера Харальдссона, господин президент, — поспешно молвил Сёрен…
***
— Ну что, Торлейф, пришёл сказать тебе «До свиданья»… Остаюсь здесь…
— Один?
— Нет. Твоя сестра тоже остаётся…
— Scheise… Только не говори мне, Ялмар, что это приказ Харальдссона.
— Говори, не говори… Сёрена доворачивают на то, что Тринадцатый контролируют эльдорадцы. А Сёрен доворачивает штатгальтера. Кто-то ведь должен проверить…
— Кроме Тру некому?
— Так или иначе, её желание удивить нас репортажем с Арены пришлось ко двору очень многим… Так что это не приказ. Положительная резолюция… Да тебе, собственно что? Разве не нравится? Ты её боишься потерять что ли? — наступал на молодого офицера Биргирссон.
— Не боюсь… Я её уже потерял, когда она уселась за их поганый язык и стала Фиделией, Ялмар… Ах, Делли… — нарочито пренебрежительно выразился о Труде Эйнарссон.
— Да уж, понимаю. Скорее ты боишься навсегда остаться в тени Тру, если только ей повезёт — вот уж реальное испытание для такого бойкого Торлейфа… Кстати, команда хорошо закрепила агрегат? Он не свалится, когда Расмуссен заложит «Летучего» в свой фирменный вираж? — он резко поменял тему, — через месяц Бьорн должен два десятка таких планолётов погрузить на «Федьку» и прибыть в распоряжение Сноу… Ага! Бортовой номер 15 А 444… Кстати, ты научишься рулить этой штуковиной? Это ведь не капитолийский учить, как Тру. Это — оружие. Вот, — показал он маленькую железную таблетку, — пока все там мололи языками, я скачал учебный симулятор. Пользуйся на здоровье, Торлейф! И у тебя ещё останется шанс в игре с сестрёнкой…
========== 14. Двадцать пятая в кадре ==========
— Пройдёт ещё минута-другая, участники Квартальной Бойни займут свои стартовые места и начнётся обратный отсчёт. О чём они думают в эти мгновения? Там, во чреве стартового комплекса… Думают они о победе? О смертельной опасности? О своих друзьях и родных? Кто способен прочесть их мысли, может быть, вы попытаетесь, мои дорогие зрители? Да… наверное, вы задаётесь вопросом, кого вы видите на экране? Расскажу вам историю. Когда-то в незапамятные времена люди верили, что над полем битвы, где владычествует смерть, летает валькирия, сопровождая павших героев в сияющий небесный дворец, как эскорт сопровождает ваших трибутов в Капитолий. Может быть, кто-то из вас сам верит в валькирий?.. Так или иначе, сегодня и в ближайшие дни валькирией буду я… смотрите уникальное и неповторимое шоу Фиделии Оптимы, вашего корреспондента с арены, специально для Бойни Победителей! Оставайтесь с нами! И смотрите, смотрите, смотрите широко открыв ваши глаза. Как смотрят на потоки воды наши победители прошлых игр, ещё запаянные в свои подъёмные капсулы. Пожелайте и им удачи, и берегите в небесной чистоте ваши хрустальные души!
Завершив свой спич, Труде с радостью выдохнула. Хотя бы здесь, на крыше Рога, всё прошло без ставших уже привычными накладок.
Последняя случилась накануне, когда корреспондентку должны были представить зрительской аудитории. Задумано было так, что она появится, лишь только Цезарь завершит свои интервью с трибутами. «У меня для вас потрясающая новость. За семьдесят четыре сезона вы привыкли видеть на Арене двадцать четыре участника. Только один раз, четверть века тому назад, их было вдвое больше. А сейчас (здесь полагалась театральная пауза) их буде-ет — двадцать пять! Кто же он, таинственный Двадцать Пятый в кадре? Встречайте его аплодисментами!» Они репетировали этот выход, даже набрасывали какие-то черновики финального интервью, в котором, впервые в истории шоу, Цезарь должен был поменяться местами с пионером (1) и ответить на вопросы Труде, позволив ей предстать перед зрителями настоящей пираньей от журналистики…
Всё было сорвано выходкой Мелларка. Когда после его выступления раздался свист, понеслись гневные выкрики об отмене Игр, Победители взялись за руки, и в зале погас свет, продолжение стало невозможно. О Фиделии и её особой роли на Арене трибутам было объявлено через менторов и эскортов, а зрителям она представится сама, выйдя на свою позицию не синхронно с остальными двадцатью четырьмя, как задумывалось прежде, а с небольшим гандикапом.
— Что она делает? — тревожный возглас Плутарха заставил вздрогнуть персонал центра управления. На экране было видно, что Труде покинула свою комментаторскую трибуну, и начала спускаться к жерлу Рога Изобилия, между тем, как стартовые круги с трибутами ещё не успели подняться в исходное положение, — стой! Там же мины! Взорвёшься!
— Отлично, Эйрик! — голос девушки, кричащей в «муху», заполнил собой всё пространство ЦУПа, — выруби сектор четыре или закончим поганые игры прямо сейчас!
— Виталий! Сектор четыре, мины у Рога! Ты оглох что ли? — орал Хэвенсби.
И в тот самый момент, когда ноги корреспондентки, обутые в ярко-оранжевые, в тон платью, сандалии, коснулись земли, распорядитель с облегчением вытер холодный пот.
— Чему ты аплодируешь, алкоголик! — бросил он соседу, — ты хоть понимаешь, что сейчас могло быть, сдетонируй всё разом?! Тонны воды, а что под водой?! Три роты миротворцев. Генерал Кассий. Два планолёта в подземных ангарах! Четыреста человек персонала стартового комплекса. Оборудование! Высоковольтные провода! Препараты!
— Да-а, знатный вышел бы фейерверк!
— Тебе смешно?!
— Мне грустно… А девчонка молодец! Живая ртуть! — весело отозвался Хеймитч, — не то, что наши овцы… И верно одна из этих овец придумала минировать Рог… я прав?
— Тварь! Своевольная варварка, хуже Эвердин! — не унимался Хэвенсби.
— Только вера двигает горами, только смелость города берёт, однако, — многозначительно произнёс Хеймитч, — значит, человек играющий, немного поплясав под её рожок, ты перестал считать её безголовой амёбой… Смотри, Плуто, выбирает себе оружие…
На экране было видно, как Труде без лишней торопливости, но и не раздумывая особенно долго, подхватила одноручный меч с удобной перевязью и перекинула за спину небольшой арбалет с набором болтов (2). Стрелять из такого оружия, если честно, она почти не умела — в Валльхалле оно ценилось уж как-то совсем не высоко. Ничего лучшего, впрочем, на глаза всё равно не попалось, и она, не задерживаясь, полезла наверх, пожертвовав неудобными сандалиями.
— Простите меня, дорогие зрители, валькирия может быть босой, но она не может быть безоружной, — шутливо объяснила она свою эскападу, поправляя неизменную белую розу на своей причёске, лишь только, аккурат к середине обратного отсчёта, вернулась на своё комментаторское место, возвышающееся над будущим полем битвы. Пронеслась и тут же исчезла мысль, что её друзья и знакомые из гау, особенно те, с кем она скрещивала клинок во время разминок, сейчас в голос смеются над нелепым нарядом, к которому никак не вязалась взятая на земле смертоносная добыча — легким оранжевым платьем (хорошо, что довольно коротком и свободным) с белым широким поясом, в который была вмонтирована гарнитура и сумочка для сценического микрофона. Капитолийские коллеги называли его «поясом шахида»(3), но так и не смогли объяснить Труде смысл оного словосочетания.
— Ты часом не знаешь, в их земле все такие, как твоя Фи-Фиделия? — ехидно спросил Плутарха Эбернети, — если так, то я очень хочу к ним…
— В добрый путь, Хеймитч, там тебя быстро отучат от выпивки. В снежной яме.
— На экран смотри.
— А что там? Варварка опять что-то откалывает?
— Нет, Плутарх, она произносит речь, слышишь? Да скажи, наконец, своим подручным прибавить звука! — в завершающих словах было раздражение, грозившее перерасти в ярость.
-…на наши подмостки выходит актриса по имени Смерть. Она уже здесь. Она рядом, её чёрное дыхание проникает в наши лёгкие, её иссушенные руки тянутся к нашему горлу. Вы слышите её гулкие шаги. К кому и в чей дом она идёт? Кого она возьмёт себе. Чья жизнь будет прервана раньше времени, вместо того, чтобы продолжаться еще долго-долго. Вы скоро всё узнаете, — звучал над Ареной спокойный, немного печальный голос Труде, — вы любуетесь ею, вы наслаждаетесь ею, вы восторгаетесь ею. На Экране. Будет ли в вас тот же восторг, если мы поменяемся с вами местами? Подумайте над этим. А пока — Цезарь — да будет исполнен ритуал!
— Она ещё хочет читать нам нравоучения, Хеймитч.
— Почему ты ждал чего-то другого? Была твоя идея. Радуйся и наслаждайся…
Комментарий к 14. Двадцать пятая в кадре
1. Интервьюируемый, чьё присутствие на программе может быть обеспечено без больших усилий для редакции.
2. Маленькая железная стрела.
3. Оборудование для записи интервью, которое крепится на поясе.
========== 15. Цверг и наследница Тора ==========
— Китнисс, дай-ка повтор с двадцать третьей минуты…
— Что? Как ты меня назвал?
— Ой…
— Совсем заигрался что-ли?
— Рената, прости меня!
— Прощаю! Встречаемся в обсерватории через 10 минут! Посмотрим повтор в реале…
Обсерватория находилась в просторном зале, украшенным десятиметровым в диаметре иллюминатором, в котором открывался вид на Пангею. В последнюю пару недель пани Рихтарж стала заглядывать сюда всё чаще, не то из-за потрясения, испытанного после слов Станковича, то ли по какой другой причине. «Это же надо быть подлецом, чтобы даже мысленно уничтожить этот чудесный голубой шар, висящий посреди черноты безжизненного пространства», — не уставала она поносить своего коллегу-землезнатца, когда сидела в мягком кресле перед иллюминатором или изучала поверхность планеты в мощный рефрактор.
Когда вошёл покрасневший от стыда за свою оплошность Драголюб Николич, которого все звали просто Драже, она не подала вида, знаком предложив ему занять место перед иллюминатором. Прозрачная его линза моментально оказалась затемнённой и превратилась в огромный экран, занятый цветным изображением роскошного будуара. На фоне снежной белизны и золотых украшений как на ладони были видны две сидящие на просторном диване человеческие фигуры. Благообразный пожилой мужчина с ухоженной седой бородой, одетый в безукоризненный белый сюртук, такого же цвета брюки и лакированные белые классические туфли, вся величественная поза которого источала уверенность в своём высоком достоинстве, казалось, был образцом элегантного стиля, тогда как его собеседница — забравшаяся на диван с ногами молодая женщина, выглядела ему полным контрастом. Всю её одежду составляла небрежно наброшенная и застёгнутая на пару пуговиц мужская фланелевая рубашка в крупную синюю клетку, светлые волосы свободно струились по плечам, а единственным украшением была такая же, как и в петлице у мужчины белая роза, которую она неким малопостижимым образом прикрепила над левым ухом.
— Двадцать третья минута, как ты заказывал… Однако, я думала, ты смотрел «Основной инстинкт» или «Ассу», — голос Ренаты редко бывал таким ехидным, как сегодня, — там эта сцена выглядит более интересной.
— Хочешь, чтобы я звал тебя именем «Китнисс» при Божене и Бранковиче? Могу устроить… — парировал Драже, — меня интересует не форма, а содержание, а ты, конечно, думай, что хочешь!