— Ладно-ладно, давай смотреть, что там у них…
***
— Одного я так и не могу понять, зачем тебе это нужно? — в голосе Сноу чувствовалось лёгкое раздражение, как будто эта тема уже неоднократно успела прозвучать за кадром, изрядно поднадоев президенту.
— Неужто ты боишься меня потерять, Кориолан? — Труде говорила с насмешкой и вызовом, нисколько не стесняясь ни собеседника, ни обстоятельств их разговора, — даже если бы мне предстояло биться, я же лучше их всех!
— Диадема говорила также, как ты.
— А-а, — чуть-чуть протянула свой ответ девушка, — та изящная красавица, смерть которой ты не можешь простить Эвердин, и потому хочешь прикончить её заодно с доброй половиной живых победителей.
— Как будто ты можешь простить смерть любимого человека?
— Ну, если это смерть в бою, если этот бой был честным, если любимый человек сам, устроив свару, бездумно бросился на вражеский меч… тогда почему бы и нет, не вижу никаких причин множить мировое зло моей местью. Да и, в конце концов, если ты по-настоящему любил Диадему, какое тебе дело до меня?
— Я любил её… а ты не просто похожа на неё, Фиделия, ты лучше! — торопливо ответил седой господин, — ты…
— Дальше можешь молчать, я сама это знаю, — остановила его Труде, — я лучше, и потому за меня не надо переживать… Кориолан…
— Но ради чего? — Сноу уже не раздражался, напротив, в его интонации, пожалуй, слышалось что-то похожее на тоску.
— Ради тебя конечно! — отрезала собеседница, очевидно огорошив президента Панема. Зрители этой сцены отлично видели, как он замер с полуоткрытым ртом, и предательская красноватая слюнка капнула из его дрогнувших губ на белоснежный сюртук где-то в районе третьей пуговицы сверху.
— Ради меня?
— Если честно, ради нас обоих, Кориолан!
— Не понимаю тебя, прости Фиделия…
— Как не понять! Да как не понять, что я плевать хотела на эти чёртовы интервью для Плутарха! — начала закипать Труде, — ха… он хочет «слова победителя, не остывшего от финальной схватки». Да я сама в финальной схватке прирежу под камеры последних оставшихся живых! Кто бы это ни был, старушка Мэггз, смазливый Мелларк или урод Рубака… Я сама стану победителем.
— Игры — это развлечения неудачников. Их предки были господами наших предков, они унижали наших предков, они издевались над нашими предками, они убивали детей наших предков. Потом они плевали нашим предкам в лицо и отгораживались от них стенами. Но когда-то однажды они сделали неверную ставку и всё поменялось местами. Теперь их дети и их так называемые победители платят по старым долгам. Но я в пятый, в десятый раз готов спросить тебя, зачем тебе лезть в драки между нашими рабами и, наконец, при чём тут я?
— При всём, Кориолан!
— Слушай, Фиделия, ты можешь, наконец, перестать говорить загадками!
— Запросто! Скажи, ты знаешь, какими словами в моей стране провожают Искателей перед началом Авантюры? Это типа ваших: «Пусть удача всегда будет…», — не дожидаясь, пока Сноу в очередной раз признается в своём очевидном неведении, Труде продолжила, — «Удиви весь мир, и весь мир будет принадлежать тебе!». Когда я стану Победителем, я удивлю их так, что буду штатгальтером Валльхалла, и вся планета, Кориолан, падёт к нашим ногам. Валльхалльские авианосцы похоронят своими залпами подземных сидельцев Тринадцатого, а потом мы покончим с Филиппом и его бесами, и будем править миром — только ты и я.
— И ты сможешь удержать в повиновении своих диких сородичей?
— Слава небесам, ты уже начинаешь интересоваться деталями, — обрадовалась девушка, — и это просто прекрасно! Да сородичам обрыдла эта поганая дерьмократия, этот угрюмый водолаз Харальдссон, убогий писака Торвальдссон, этот Бьорн с его унылыми песнями. Человек по-настоящему доблестный и храбрый, как Ялмар, при этой хвалёной демократии не поднимется выше охранника, и все от этого давно стонут. Они истосковались по истинному величию и подлинной справедливости, и мы с тобой сможем им в этом помочь. Ты, поверивший Хольгару и его послам, поверивший их пустым обещаниям, не веришь мне, твоей Фиделии?
***
— Приостанови, Рената! Что скажешь на это? Похоже на формирование новой коалиции на Пангее? — казалось, Драже был на самом деле обеспокоен услышанным разговором.
— По мне это похоже на сватовство Альвиса (1), — ответила напарнику пани Рихтарж, — я не склонна придавать этой сцене большого значения — девчонка хочет окрутить белого кролика ради какой-то мелкой выгоды…
— Как знаешь, давай смотреть дальше.
***
— Я старый человек, Фиделия, и я очень болен. Было бы неправдой обещать тебе долгие годы счастливого совместного правления. Лучшая медицина бессильна перед ходом времени…
— Я знаю средство! — почти оборвала его Труде.
Едва произнеся свои слова, она как была босиком спрыгнула с дивана, продефилировала перед Сноу и подошла к окну. Девушка встала на левую ногу, опершись руками на подоконник и подняв голову вверх. Она зацепила подогнутыми пальцами правой ноги за лежащий на полу ковёр и выставила подошву голой ступни на обозрение своему ухажёру. За проведённый в Капитолии месяц Труде уже успела понять нехитрую истину: на фоне всеобщей вычурности и извращённых изысков лучшими средствами обольщения стали простота и непосредственность. И не только понять, но и пользоваться. «Ну давай же пялься, похотливый пень, недолго тебе осталось», — радовалась она своей власти над Сноу, которую только что ощутила со всей силой.
— Что там, Фиделия? — недоумённо произнёс президент.
— Луна, мой дорогой! — таинственно вымолвила переводчица.
— Луна, и что? — Сноу продолжал в прежнем духе.
— Ты не знаешь этой части истории о всемирной катастрофе? — она изобразила удивление, повернув голову вполоборота к собеседнику. — Когда она случилась, сколько-то человек находилось там… Они все должны были погибнуть, но они выжили, Кориолан, победив саму смерть. Это уже не люди, это боги!
***
— Да ты просто богиня, Рената, — усмехнулся Драже.
— Трудно ли тебе быть богом, пан Николич, — не осталась в долгу панночка.
— Однако, если Синиша услышит эти речи…
— Будем надеяться, что не услышит, будет занят чем-нибудь другим. Так или иначе, до реализации проекта «Ковчег» пройдёт ещё как минимум два с половиной года, а за то время…
— Что там дальше, моя богиня?
***
— Когда вся земля будет в наших руках, мы отправимся на Луну, я правильно тебя понял?
— Да, Кориолан, за бессмертием!
— И ты считаешь, что эти лунные жители поделятся с нами их секретом?
— Мы уговорим их! Или заставим с собой считаться! Подумаем об этом после, в своё время. Пока же — Арена, Победа, Валльхалл.
— Арена, Победа, Валльхалл… — безвольно повторил Сноу. Жить вечно. Или, по крайней мере, очень-очень долго. Походило на сказку, на ложь, но как страстно, как безумно этого хотелось. А вдруг варварка права, на Луне ведь действительно была когда-то база, и там были не самые глупые из тогдашнего человечества… Почему бы не попробовать, в конце концов, — иди, Фиделия, я буду болеть за тебя…
— У меня есть к тебе просьба, Кориолан.
— Просьба?
— Я не хочу убивать Цецелию Санчеш. И не хочу позволить это сделать никому. Цецелия должна жить. После начала Игры я выведу её через аварийный выход и отдам в руки Биргирссону, который тут же переправит её в Хауптштадт. Пушка выстрелит и портрет будет показан, и никто ни о чём не узнает. Ялмар подбросит на арену чьё-то мёртвое тело, и его заберёт планолёт под видом Цецелии. Исполнение этой просьбы будет залогом нашего договора…
***
— Останови, Рената. Ты, конечно, считаешь меня любителем интимных сцен, но…
— Сделано. Разве я не права?
— В чём? — недовольно воскликнул Драже.
— Успокойся. Я не о том, о чём ты подумал, — уколола его Рената, — Разве я не права, что весь этот спектакль она сыграла ради…
— Многодетной матери?
— Именно, пан Николич, именно… И пусть Синиша не впадает в истерику раньше времени.
— Что ж, завтра, надеюсь, мы всё узнаем.
— Как сегодня узнали, что мы, оказывается, бессмертны?
Комментарий к 15. Цверг и наследница Тора
1. Сватовство карлика Альвиса к дочери Тора Фруд - один из эпизодов Старшей Эдды.
========== 16. Последний перформанс Грации ==========
Вторая половина дня Жатвы прошла для сотрудников пресс-центра в нервной обстановке. Всё было совсем не так, как обычно, когда в фокусе камер оказывались никому не ведомые подростки. Сейчас выбор делался из тех, кто многие годы держался на виду, оставляя за собой тут и там многочисленные следы, которые сейчас надо было подобрать, суммировать и проанализировать в кратчайшие сроки. Для готовившейся к своей роли Труде, у которой ради такого дела была своя небольшая команда, тоже составили несколько обзоров. Небольшой командой шумная свора из полсотни размалёванных секретарей, референтов, консультантов, стилистов, гримёров и прочих бездельников была, конечно, по местным меркам. В Хауптштадте, где даже у самого известного ведущего бывало от силы три помощника, её хватило бы на половину всего вещания. Команда, за исключением самой будущей спецкорреспондентки, была ещё накануне заперта на территории центра вещания, чтобы секретная изюминка главного распорядителя не вылезла на поверхность и не стала достоянием любителей сенсаций.
Сводку итогов Жатвы Крессида принесла Труде согласно порядковым номерам дистриктов, и вначале будущая спецкор просматривала нарезку с полнейшим равнодушием — надо, разумеется, изучить участников, подготовиться к интервью, впрочем, она со своим обычным высокомерием подумывала, что ничего нового и неизвестного ей выудить из набора официальных кадров уже не удастся.
Вот репортаж из номера Один. Блеск и Кашмира. Как можно их воспринимать всерьёз? Блеск? Добавьте ему лет двадцать, похожую на вилы бороду и сделайте его чуть пошире в плечах, и получится оберландрат Торвальдссон, тот самый, что в глаза насмешливо и ехидно звал её «премудрой девой», а за глаза — «Чёрной Пяткой», притом, как передавали ей друзья, говорил о ней в её отсутствие вполне уважительно. Ну, а Кашмира — вылитая Ингрид, та, что гоняла её несколько лет, пока Труде была её ассистенткой на студии, заставляя по несколько раз переписывать консервы: «Так! Переговорить со слова „программа“! Повтори слово „дистрикт“! Что за акцент! Здесь тебе не Капитолий! Нет! Не пойдёт! Ещё раз!» Но Ингрид не знала языка Панема, в услугах Труде очень нуждалась, не упуская, однако, случая показать её полное, по сравнению с собой, профессиональное ничтожество…
«Почему мы так похожи на них, или они на нас», — иногда думала девушка о Первых, прекрасно осознавая и своё собственное сходство с Диадемой, так напугавшее Кэтнисс во время их встречи. Именем хорошенькой трибутки, пока та не погибла на Арене, Труде поддразнивали многие — от оператора Стена до родного брата Торлейфа. Наверное, приходило в голову переводчице, что-то связывало два народа когда-то до Катастрофы или в первые годы после неё, но в этом разбирался разве что приснопамятный Улоф Торвальдссон, за что и получил прозвище Запутанный Мозг…
Энобарию она отметила. Очень сильная женщина. И умная, но умеет хорошо скрывать свой ум, прикидывается недалекой фехтовальщицей. Может быть, она совсем не жестокая сама по себе. Но когда у неё есть цель, она не останавливается перед жертвами и умеет ни о чём не сожалеть. С ней говорить будет не очень интересно… Бити и Вайресс — ещё та загадка. Очень закрытые и необщительные. Поищем, как подступиться к ним позднее. Вдруг сами на чём-нибудь раскроются. Красавчик Финник выглядит болтуном. Почесать языком он никогда не откажется, а публика только того и ждёт. Отлично… Поболтаем… А вот с бабулькой, у которой отнялась речь, поговорить и не получится. Улыбка у неё светлая. Если успеем встретиться — дадим крупный план… Энни, та, в игры которой Труде пришла на телевидение, хорошая актриса. Сыграла сумасшествие очень убедительно. Хотелось бы её встретить там и обсудить вопросы сценографии, но, в конце концов, пусть живёт, спасибо Мэггз… А вот с этой девкой было бы интересно помахаться топорами. Её легко можно будет подначить и разыграть сцену: «Нападение на корреспондента в прямом эфире, переходящее в смертоубийство напавшего». Рейтинг определенно будет зашкаливать, а сцену будут показывать неоднократно, довольно думала про себя Труде, почему-то уверенная в том, что Джоанну уделает при любых обстоятельствах, лишь бы раздобыть оружие… Тягомотное настроение продолжалось до репортажа из Дистрикта 8, где на экране показалась та, чьё имя с детства валльхалльская гостья произносила с придыханием. В итоге, остальные репортажи она почти не смотрела, и только уже в самом конце, глядя на жатву в Двенадцатом, едва ли не вслух произнесла: «Ребята, простите меня… Мне жаль, но я не с вами… Я — с Цецелией…»
Когда на следующее утро, утро дня парада, Ялмар передал ей сообщение, содержавшее просьбу Твилл, Труде была в таком настроении, что хотелось всех поубивать. В том числе, подопечную учительницу-беженку. Впрочем, нет, её можно было бы всего лишь хорошенько отхлестать в бане веником. За то, что она всё время, пока она вместе с Бонни была приставлена к Труде, ни единожды не обмолвилась о том, что Цецелия была из ее компании. Ведь тогда между ними всё пошло бы иначе…
— Допустим, у тебя получится… — откровения переводчицы Ялмар встретил с очень мрачным видом, — думаешь, Бьорн скажет тебе спасибо?
— Я хотела бы плевать на мнение Певца Мировой Скорби… — резко возразила переводчица.
— Ты, надеюсь, помнишь: лучница-сероглазка ему явно симпатична.
— Повторю, Ялмар, мне плевать на симпатии и антипатии Акессона! И вообще, он рад каждому, кто, как Кэтнисс, готов слушать его унылые песни, но никогда не будет переживать о судьбах его слушателей…
— Согласен, пусть так, но если можно не обижать командора, который сейчас носится где-то здесь рядом со своим огромным арсеналом…
— И как прикажешь его не обижать?
— Слушай, тебя что, просили добыть этой злосчастной бабе корону? Речь шла разве не о том, чтобы её оттуда вытащить?
— Ялмар! — едва не закричала Труде в полной досаде от слов непонятливого воина, — без короны оттуда не выходят.
— Ты уверена? — придурковато произнёс Биргирссон.
— Ты что, совсем тупой! Так было всегда… — удивилась вопросу переводчица.
— Возможно, ты права. Не могу уразуметь, почему и в этот раз все должно быть так, как раньше?
— Не поняла…
— Если на арену можно войти, значит с неё в любой момент можно и выйти. Нужно только соответствующее распоряжение. Ты ведь у нас дружишь со Сноу, — тоном не признающим возражений говорил Ялмар, — так попроси его провернуть подмену живой Цецелии на труп какой-нибудь умершей тётки её возраста и комплекции.
— Ты думаешь, у меня есть что-то, чем я могу настолько обаять президента?
— Ты и так его…
— Ялмар, этого мало… — Труде не позволила ему договорить.
— Ну… Тогда давай так… — Биргирссон немного помялся, — сама как думаешь, что, например, нашёл в твоей училке Хольгар?
— А что у него с ней, Ялмар?
— Ничего такого. Просто вчера утром он дал ей имя… И она больше не Твилл. Теперь её полагается звать Фрейдис Хольгарсдоттер. Наш Одинокий Водолаз стал отцом.
— Ага. Сразу отцом тридцатилетней тётки, да на своём шестом десятке…
— Так или иначе… — хмыкнул он с недовольством, — а ты ведь её, как мне известно, хорошо знаешь…
— Да. Она умная, гордая и упёртая…
— Как Урди… — покачал головой Ялмар, — тебе ведь не надо объяснять, кто такая Урди.
— Погибшая давным-давно девушка Хольгара?
— Да, Труде, она выбрала не свою Авантюру. Урди бы науками заниматься, а её потянуло на приключения…
— И что, она была похожа на Твилл?
— Лицом нисколько. Но такая же неисправимая и упёртая отличница… насколько я могу судить, конечно.
— Что ж, порадуемся за штатгальтера.
— А ты, я вижу, совсем не рада получить просьбу от его внезапной дочери… — ядовито ухмыльнулся Биргирссон.