— И что, она с ним? С этим знакомым? Или что, черт тебя дери, ты пытаешься мне сказать?! — Поттер ударяет ладонями о стол, переворачивая шахматную доску.
— Я хочу сказать, что игра закончена, — сухо отрезает гоблин и встает с места, но затем кидает через плечо: — И подобие кухни здесь все-таки есть. Подвешенные за ноги жертвы с перерезанными глотками.
— Постой, — грубо и властно звучит голос Поттера, — я не спал всю ночь, практически не ел нормально, и ты даже себе не представляешь, насколько мне тяжело держать себя в руках. Поэтому или я просто убиваю тебя, и мне становится легче, или же ты поворачиваешься и все мне рассказываешь, — он поднимается, берет гоблина за шкирку, и у того округляются глаза. Пожалуй, он не учел, что успел отвыкнуть от той жестокости, которая привычна в общении на Поверхности, и которой нет здесь.
— Отпустите меня, мистер Поттер, и я все вам расскажу.
Гарри опускает гоблина на пол и возвращается к столу, указывая гоблину на стул напротив:
— Садись. Я хочу знать все.
*
После достаточно краткого, но вполне информативного рассказа об устройстве мира вампиров гоблин проводит Гарри по подземным лабиринтам к тому самому «давнему знакомому» и останавливается у очень знакомой горгульи. У Гарри екает под сердцем, и в животе возникает очень странное ощущение.
— Он не любит гостей в последнее время, а если точнее, к нему никто не ходит уже очень давно.
— Лакричные конфеты, — внезапно произносит Гарри последний пароль к кабинету Дамблдора — только для того, чтобы избавиться от дурацкого ощущения его присутствия — но горгулья дергается и начинает поворачиваться.
— Это шутка такая? — спрашивает Поттер, сердясь на гоблина все больше.
— Не будьте с ним слишком строги, мистер Поттер. Он запомнил вас другим, — гоблин разворачивается и уходит.
Гарри не решается зайти, чувствуя себя совершенно по-дурацки. Нет, он не поверит, пока не увидит. А если и увидит — все равно не поверит. Но это оказывается он. Его борода такая длинная, что собрана в корзинку рядом с ним, вместе с клубками шерсти, а в еле заметно трясущихся руках он держит схему для вязания и спицы.
— Это… вы? — аккуратно спрашивает Поттер.
Волшебник откладывает в сторону журнал со спицами — и больше у Поттера нет сомнений. По крайней мере, внешне он очень похож на Дамблдора.
— Не мог бы ты закрыть двери, тут жуткие сквозняки, — его голос звучит так привычно, словно Гарри просто зашел к нему после уроков.
Гарри медлит, но затем закрывает двери.
— Я не понимаю, — обращается он к старому волшебнику, все еще не веря своим глазам.
Уголки губ старика чуть дергаются:
— Избавь меня от своего недоверия, Гарри. Это я — Альбус Дамблдор, и ты уже прекрасно это понял. А теперь садись, не нужно стоять в дверях.
Кадык Поттера нервно дергается, но он подходит и садится в кресло рядом — и только сейчас осматривает помещение. Оно, несомненно, похоже на кабинет в Хогвартсе, но это какое-то безумие.
— Я не понимаю, — еще раз хрипло произносит он.
Дамблдор резко разворачивается в его сторону и опускает свои очки на кончик носа. Гарри не перестает преследовать ощущение, что он выжил из ума, или что-то в этом роде.
— Про такие места, как это, узнают только после смерти, Гарри. Я тоже не понимал и тоже задавал бесконечные вопросы, но, как только я прекратил, все стало ясно как день, — он берет стоящую рядом трость и с усилием поднимается. — Прости мне мою память, боюсь, я стал не столь хорошим собеседником…
“Я это переживу”, — хочется ответить Поттеру, но он сдерживается. Глубоко внутри все еще сидит старая и рваная обида.
Дамблдор подходит к одному из шкафов и достает фолиант. Затем возвращается обратно и протягивает его Поттеру.
— И вы здесь живете? — встретившись с ним взглядом, спрашивает Гарри.
Дамблдор не отвечает и садится обратно. Гарри разворачивает фолиант, ощущая прилив необъяснимой грусти. Это договор с Третьим Подземельем, царством Сизых, заключенный самим Дамблдором еще очень давно. Он завещал им свою душу взамен на Равновесие.
— То есть, вы…
— Я не мог допустить войны, Гарри. Такие договоры, как этот, заключаются не впервые. Чаще всего Сизые выбирают одного из самых выдающихся волшебников. Я не хвалю себя, нет! — его рука внезапно впивается в руку Гарри и так же резко отпускает. — Но ты должен знать и помнить — очень много отдано для сохранения Равновесия.
У Поттера вновь екает под сердцем. Похоже, он, наконец, начинает понимать.
— Я плохо справляюсь, верно?
Дамблдор пожимает плечами и отворачивается:
— Я рекомендовал тебя, я… Мы все когда-то делаем не до конца обдуманный выбор. Я не учел таких вещей, как те, что с тобой случились… я виноват перед тобой, Гарри, — Дамблдор вновь поворачивается и опускает очки. — Возложенные на тебя надежды… Я не имел права, нет. Но как только мне был дан выбор определиться с Посвященным, я выбрал тебя, мой мальчик.
Гарри сжимает челюсти. На какой-то момент ему становится тяжело дышать, и он делает судорожный вздох. Дамблдор вновь кладет свою руку на его плечо, но уже не столь нервным жестом:
— Прошу тебя, не злись на меня. И я вынужден просить тебя молчать об услышанном в этих стенах.
Гарри кивает, но не смотрит на Дамблдора — это слишком тяжело, сейчас, после всего сказанного.
— Я смогу приходить сюда еще?
— Ты помнишь пароль, — Дамблдор улыбается, и Гарри решает, что на этот раз с него достаточно. Он уходит, не оглянувшись, горгулья вновь разворачивается, выпуская его в темный лабиринт. Кажется, Гарри сейчас стошнит, но он опускается на пол рядом с горгульей и сидит, ощущая, как мысли в голове, одна нагоняя другую, вызывают головокружение.
*
Они находят длинные лоскуты ткани и бросают их на пол. Видимо, это материал для повязок при сильных ранениях.
— И это было… ты уверен, что это было чтение мыслей?
— Ложись вот здесь, — Драко делает из материала подобие подушки. Гермионе непривычно смотреть на такого Малфоя. Оказывается, он может быть заботлив и внимателен, по крайней мере, сейчас.
— Спасибо, — неловко произносит она и ложится на что-то вроде кровати. Он устраивается рядом, подпирая рукой голову и открыто ее разглядывая. Потом он отводит взгляд, и Гермиона выдыхает.
— Да, я уверен. Это словно та дурацкая игрушка “угадайка мыслей”, в которую я играл в детстве. Знаешь, такая штука, которая крутится и выдает тебе ответ “да”, “нет” и “возможно”?
Гермиона качает головой. На самом деле, ей неважно, о чем он говорит. Она словно переселилась в другую вселенную, где Малфой просит звать его по имени и может спокойно разговаривать с ней о чем-то, лежа рядом в расслабленном состоянии. И для нее становится совершенно очевидным — стоит им покинуть это помещение, как все рухнет и закончится.
Драко продолжает ей рассказывать обо всем, что с ним произошло с момента их расставания.
— … так они их называют — “охотники”. Их тут сотни, если не тысячи, и всем нужна кровь. Они буквально помешаны на ней, особенно на волшебной. Готовы душу продать за глоток. И я еще не до конца разобрался в их причастности к войне. Их предводитель — Гекхал, уверяет меня, что они не подчиняются Хмурому и…
— Я хочу, чтобы их забрали отсюда, — прерывает его Гермиона.
— Кого? — хмурится Малфой — ему не слишком нравится, когда его перебивают.
— Джорджа и Рона. Сейчас, пока они спят. Ты можешь… — она удивляется своим же словам, — можешь стереть им память и отправить обратно?
Какое-то время он молча на нее смотрит.
— Ты, кажется, такое уже делала однажды, — неодобрительно замечает он.
Она кивает, стараясь уловить его отношение к ее просьбе.
— Я не буду этого делать. Ты понятия не имеешь, насколько это может быть опасно, — он приподнимается и садится, чувствуя раздражение.
— Им здесь не место, и…
— А кому здесь место, Грейнджер? — выплевывает он, полуобернувшись. — Тебе? Поттеру? Или мне?
— Всем, кроме них. И это написано в письме…
— К черту письмо, Гермиона! Просто скажи это, давай! — вспыхивает он. — Скажи, что не сможешь глядеть в глаза своему муженьку, и всем остальным из семейства Уизли, и говорить о том, чем ты занималась, пока твоего мужа готовились сожрать заживо!
Она резко отворачивается и ложится на спину.
— Нет, я не смогу этого сказать, — твердо отвечает она.
Он выглядит так, словно его ударили.
— Не сможешь? — выдыхает он, чувствуя, как кровь приливает к голове.
— Он не заслужил подобного…
— Он не заслужил?! — с каждым ее ответом Драко заводится все больше. Он уже не помнит, когда в последний раз срывался на крик.
Она приподнимается и садится.
— Не веди себя, как истерик, прошу тебя… Это все не так просто, как тебе кажется…
— Мне ничего не кажется, Грейнджер. Ты носишь моего ребенка.
Она поджимает губы — кажется, теперь заводится и она.
— Мне бы хотелось обсуждать наши дальнейшие действия в более спокойном тоне…
— Какие такие действия, Гермиона?! Очередную затирку памяти? — он все еще остается почти голым, и кажется ранимым. Словно ее ответы царапают его бледную кожу, оставляя кровавые следы когтей.
— Нет, успокойся, пожалуйста! Давай все нормально обсудим и…
— Давай. Я тебя слушаю, — Драко вдруг чувствует себя словно на работе, на очередных деловых переговорах.
Гермиона выдыхает, стараясь не перенимать его истеричное состояние.
— Я ему расскажу. Хорошо? Давай мы это уясним….
— Не надо со мной разговаривать, как с маленьким. Я слушаю твои конкретные действия, Грейнджер, как только ты выйдешь из этой гребаной двери.
Теперь она нервничает. Ее дыхание чуть сбивается, она трет свою шею, надолго прикрывая веки, после чего произносит:
— Я сотру им память.
— Ты чертова трусиха! — выплевывает он, поднимаясь на ноги.
— Нет, Драко, подожди!
— Не зови меня так, — он отходит от нее, находит свои вещи и быстро одевается, затем возвращается назад и наклоняется к ней: — Наверное, твой муж плохо трахается, раз ты просто пришла сюда и легла со мной, а теперь сделай мне одолжение — сотри и мне память, — он вкладывает волшебную палочку Гермионы ей в руку и поднимает к своему виску. — Давай же, не стесняйся, реши свою проблему самым верным способом…
В его глазах плещется ненависть, а рука немного дрожит.
— Прекрати, прошу тебя, — ее голос будто надломлен.
Он резко отбрасывает ее руку и направляется к дверям. Но они оказываются запертыми. Он использует “Alohomora”, толкает их несколько раз, с ужасом ощутив себя снова в камере Азкабана — а сзади не кто иной, как дементор в ее обличье. И он так и остается стоять, упершись лбом в дверь и проклиная все на свете.
========== Глава 9 ==========
— Там… там есть звонок. Колокольчик рядом с тобой.
— Заткнись, — еле слышно шипит в ответ Драко и поворачивается к Гермионе: — Это все, что ты напоследок хочешь мне сказать? — его глаза словно буравят ее насквозь.
Она опускает взгляд.
— Нет… Драко, — она вновь поднимает голову и умоляюще смотрит на него, — прошу, пойми меня. Мне нужно… нужно найти способ, подходящий для…
— Подходящий для всех? Не это ли ты хотела сказать? Тогда ты еще более пустоголовая дура, чем мне когда-то казалось. Прощай, Грейнджер.
Его рука с силой дергает висящий рядом колокольчик, который тут же начинает трезвонить. И этот звон внезапно отрезвляет Гермиону, она срывается с места и подходит к его спине почти вплотную. Ее рука останавливает его руку, и звон колокольчика стихает. Шепот касается его уха:
— Я скажу то, что будет нужно. Обещаю.
— Я тебе не верю, — дверь отворяется, и Малфой, не оборачиваясь, уходит вместе с молодым вампиром.
*
Это похоже на заброшенный лес. Деревьям недостаточно света, и оттого они агрессивны — их корни хватают за ноги, оставляя синяки и царапины. Дерево, к которому стремится попасть Грейс, скрыто от посторонних глаз, и провести к нему сможет только крот. “Если он еще не сдох”, — ведь все это лишь слова из сказки. Но он, оказывается, жив, и появляется внезапно из-под земли — такой же агрессивный, как и все вокруг.
— Ты покажешь мне путь? — она снимает свой кожаный браслет, отличающийся от тех, что у Поттера и его друзей, подаренный дедом давным-давно, и отдает ему — он съедает кожу и выплевывает застежку, словно огрызок от яблока. Он что-то отвечает, но Грейс его не понимает. “Видимо, какой-то местный диалект”. Крот зарывается обратно в землю, и Грейс приходится схватить его за короткую ногу.
— Ты взял плату, и проведешь меня нормальным путем, а не своим, — она выдергивает его из земли, и тот на мгновение замирает, после чего медленно кивает и указывает на колючий кустарник рядом. За ним оказывается дверь — она маленькая, словно для карлика или гнома, и вся прогнила, но Грейс протискивается в нее и оказывается внутри дерева. И больше ничего не происходит. Ведь она точно помнит! Дед рассказывал о потоке, который, словно тысячи блестящих нитей, утягивает тебя с собой и проносит в безопасности сквозь Мир Сизых. “Душа будет в безопасности, пока нити обволакивают тебя”. Да, это были его слова, и она их отчетливо помнит. Но дерево пусто, и внутри, словно в сырой яме, пахнет затхлостью и плесенью.
— Где же проход? — обескураженно спрашивает она.
Появляется крот и что-то говорит. Грейс опять не понимает его, и он повторяет. “Пять”, — больше ничего уловить ей не удается. И она вспоминает — пять чудовищ и пять ключей… однако, даже если они соберутся всем составом — кто пятый? Она бессильно бьет кулаками по земле. Как она могла раньше об этом не задуматься? Но ведь послание деда читали все — и никто не задался таким вопросом? Потом она осознает — это была ее задача. Ведь она — та, кто должен знать все и видеть запретное. И лишь позднее вспоминается рассказ деда о старце, которого должен привести один из Посвященных. Тот, кто “отдаст последнюю плоть и откроет Поток”. Она тяжело вздыхает. Почему нельзя было все сделать проще? Только она, и все. Зачем все остальные? И вот она здесь, готовая отдать все, что нужно. Даже не так — она будет только счастлива, когда придет конец. И теперь она вынуждена возвращаться обратно и снова заставлять всех собраться. А у нее нет ни сил, ни желания.
— Больше никак нельзя открыть Поток? — крот все еще здесь, будто ждет какого-то увлекательного зрелища.
Крот отвечает: “Нет”. И Грейс решает попробовать обратиться к Сизым напрямую. Ведь это место перехода, значит, они могут как-то ее услышать. Она сосредотачивается, пытаясь как можно яснее представить себе эти бескрайние миры, где нет ничего живого, кроме бесконечного воя запертых душ, стремящихся на зов Боли. Миры, забирающие жизни обидчиков для восстановления Равновесия. Так почему же до сих пор ничего не происходит? Война уже давно началась — она уверена, раненых и жестоко убитых множество — и когда же они услышат?! Внезапно на нее находит такой приступ злости, бессилия и ярости, что она кричит. Это не просто крик — она произносит какие-то слова, но какие — уже не вспомнит. Ее слышат. Голос в голове отвечает: “Жертва должна быть искренней”. И это злит еще больше. Она и так отдала все, что было. Всю себя и всю свою жизнь. Но этого мало?!
“Этого мало”, — слышит она краткий ответ у себя в голове и вспыхивает еще сильней. “Вы издеваетесь. Вы никчемные уроды, которым никогда не постичь настоящую боль! Иначе вы бы давно уже все остановили!”
“Грейси…”
Она замирает: “Дедушка?” Накатывает боль утраты и стыд из-за невыполненного задания, и еще много чего, и она знает — слов не нужно, он и так все чувствует.
“Грейс, я вижу, что опоздал. Прости меня. Этому миру не нужна твоя насильно принесенная жертва, которая сразу же испарится. Ты сама знаешь — этот мир нуждается в заботе, словно дитя. Да, я знаю, ты снова скажешь мне, что это бредни, но пойми — здесь нет места обману и неискренности. Ты слишком мало пробыла в этом мире, и в этом есть и моя вина. Я долго надеялся на других, а время неумолимо шло, но я не замечал. И теперь я взвалил все на твои хрупкие плечи… Забудь обо всем этом, боюсь, уже поздно что-либо менять. Ты не успела сродниться с этими мирами, и я не виню тебя. Поэтому иди своей дорогой, спасайся, дорогая моя! Я покажу тебе место, где когда-то прятался сам. И ты найдешь его. А этот мир предоставь его собственной неизвестной судьбе. И, я прошу, не вспоминай о нем плохо. Прощай, дорогая моя. Я всегда буду рядом. Теперь ты знаешь, где меня найти…”