Не кляните, мудрые. Что вам до меня?
Я ведь только облачко, полное огня.
Я ведь только облачко. Видите: плыву.
И зову мечтателей… Вас я не зову!
К. Бальмонт
«Реальность существует независимо от вас. До тех пор, пока вы с этим согласны.»
В. Зеланд
Первая глава
Словно нырнул в горный ручей. Текучая, прозрачная, лёгкая и холодная пелена отгородила от мира. Звуки стали ниже, исказились, изменились до неузнаваемости. Фоновый шум центральной станции метро превратился в отдалённый гул. Сквозь него прорывались иногда яркие и громкие.
– Картошку купи, и майонез не забудь… – пропищали из-за правого плеча.
– Да, милый, люблю, целую… – известили сверху.
– Ваши документы… – густым басом прогудели снизу.
Привычный жёлтый свет хрустальных люстр ломался о струящуюся пелену как о злую призму. Невесть откуда взявшиеся белые лучи запрыгали от стены к стене, тени под лавками сгустились, цвета поплыли как на непросохшей акварели.
Дикобраз особо не удивился, как не удивляется форель, идущая сквозь встречный поток. Какая разница, какого цвета рыбаки и почему плохо слышно приближающуюся грозу?
На платформе станции метро «Арбатская» все спешили, толкались и переругивались. Бурный мутный людской водоворот не собирался униматься даже в субботу вечером. Смуглый парень доказывал остановившим его полицейским, что паспорт у него есть, но дома, парочка у стены самозабвенно целовалась, попрошайка, косящий под ветерана войны, воспользовался занятостью патруля и перебежал из одного вагона в другой.
«Где-то далеко идут поезда, самолёты сбиваются с пути» – Дикобраз застыл как вкопанный, уставившись прямо перед собой. Сквозь ледяную воду, милосердно изменившую свет и звук, он разглядел мысль, крутившуюся в сознании мелкой рыбёшкой уже многие дни. Речная хищница – форель – увидела добычу и бросилась вдогонку. Мысль была проще гальки и такой очевидной, что казалось странным, что ничего подобного до сих пор ни разу не приходило в голову.
К своим двадцати восьми годам Дикобраз достиг потолка. Неаккуратно побелённого, облупившегося, с грязными потёками.
Работа в одном из московских конструкторских бюро давно обрыдла. Он устроился туда сразу после ВУЗа исключительно ради отсрочки от армии, и теперь пожинал плоды. Утро, начинающееся с вытаскивания себя из постели за волосы, поездка в час пик на другой конец столицы, бесконечный рабочий день, заполненный рутиной, обратный путь сквозь тягучие, забитые усталой толпой, пересадки кольцевой линии, вечер за компьютерными играми и пиво по пятницам.
На работе он так ни с кем и не сошёлся. Огромное здание КБ словно кит воду с планктоном каждое утро втягивало в себя вереницу людей сквозь единственную «крутилку» на проходной и в конце рабочего дня выплёвывало недожёванный народ обратно.
Днём все сидели по отделам и время от времени выбегали курить мелкими группками. Местная курилка не проветривалась, вентиляция справлялась плохо, и оттого там постоянно висел застоявшийся кислый запах дешёвого табака. Дикобраз брезговал этим въедающимся в одежду запахом, как брезговал он и редкими корпоративами с обязательной идеологической частью в духе брежневского СССР. Дикобраза не оставляло ощущение, что корпоративы эти исподволь пропитывали душу какой-то ползучей мерзостью также, как «аромат» курилки одежду.
Даже получив повышение по службе, Дикобраз не радовался: в его существовании не поменялось ровным счётом ничего.
Только стала чаще сниться яма муравьиного льва. Почти каждую ночь он отчаянно карабкался по осыпающимся стенкам, и каждую ночь соскальзывал всё ниже.
На дне ждали вовсе не хищные жвала. На дне не было ничего, кроме грязно-белой поверхности с потёками. Если оттолкнуться от неё и, изо всех сил загребая ногами и руками, полезть вверх, можно было стукнуться головой о точно такой же потолок. Поэтому Дикобраз всё чаще оставался сидеть там на дне, обхватив руками колени.
Где-то далеко идут поезда… Дикобраз вдохнул, выдохнул и вынырнул на поверхность, привычным движением указательного пальца поправил очки, вернул наушники-затычки на полагающиеся им места и двинулся вперёд, к лестнице перехода на «Боровицкую», автоматически лавируя во встречном людском потоке.
Мысль не давала покоя. Всё так просто и очевидно! Нет никакого смысла мучиться и рефлексировать, это прошлый век. Всё гораздо проще, как в игре: не понравились начальные условия, не беда, перезагрузимся. Жаль только, что методы перезагрузки все довольно грязные, неприятные и требуют большого количества усилий.
Полицейские отпустили смуглого юношу и продолжили своё дефиле по платформе. Их взгляды скользили по толпе, выискивая потенциальные угрозы и источники заработка. Дикобраза служители закона игнорировали.
Можно купить пистолет. Но тут надо разбираться в оружии, а то всучат какую-нибудь дрянь, которую в руке разорвёт. Ходи потом как дурак – живой, но без пальцев.
Перед тремя лестницами перехода броуновское движение толпы приобрело если не смысл, то направление. Дикобраз пристроился за курткой с изображением сложного узора, посреди которого странная рожа дразнилась длиннющим языком. С кончика языка слюна капала на надпись «C ya 12-21-12 Quetzalcoatl!».
Все ждут конец света. С нетерпением. Идиоты.
Или вот можно таблеток наглотаться. Знать бы только каких. Или вены в ванне вскрыть. Хотя нет, это подростковый эпатаж – несолидно. Вот я какой, никто меня не понимает, держите меня семеро, а то помру, а вы плакать будете. Тьфу. Тупость совершенная, не надо меня понимать и удерживать, мне всё с собой понятно.
Медленный – один шаг в минуту – подъём закончился. Теперь надо дотоптать до эскалаторов по облицованному серым мрамором коридору. Главное не попасть на стык двух толп. Той, что идёт в нужном направлении и той – что в обратном. Затопчут.
Дикобраз сунул руки в карманы и вперился в Кетцалькоатля. Ишь, харя. Как такой язык во рту у него помещается? Впрочем, Великому Змею пофиг, он нарисованный, а тут опять один эскалатор закрыт, а на остальные – как всегда.
На «Боровицкой» Дикобраз остановился у самого края платформы и задумался. Под поезд броситься? Тоже не то: глупая смерть, да ещё и грязная. А если машинист успеет затормозить, тогда что? Объясняй потом психиатрам, зачем ты это сделал. На работу наверняка бумажку накатают, придётся ещё и с первым отделом – или кем там – говорить. Нафиг это надо.
Со своей девушкой Дикобраз познакомился в институте. Учился он плохо, пропускал лекции и часто ходил за допусками к зачётам и экзаменам. В деканате он подрабатывала Вера, студентка вечернего отделения. Особенной красотой она не отличалась, зато любила футбола и компьютерные игры. Дикобраз решил, что влюбился и начал осыпать Веру розами и конфетами. Три года они так и «встречались». Ходили вместе в кино или в бар по выходным, перекидывались смсками по будням. И всё. Вера всем знакомым твердила, что они не пара. Дикобразу было больно, он отчаянно цеплялся за образ, который сам себе когда-то нарисовал; отлично понимал это, но продолжал отчаянно карабкаться по осыпающимся стенам.
Дважды он уходил от Веры, пафосно объявляя об этом по смс, но всякий раз возвращался, потому что без неё было пусто и тоскливо.
Вера ко всем этим экзерсисам относилась спокойно: есть Дикобраз рядом – хорошо, нет – ну и хрен с ним.
Муравьиная воронка в снах становилась всё глубже, а её стены всё отвеснее.
Подъехавший поезд отворил двери. Привычный филиал адского цирка повалил наружу. Под мрачными тёмно-красными сводами фантасмагория казалась особенно полной. Подвыпившие потёртые мужики. Облитые двумя вёдрами одеколона женщины. Галдящие дети с шариками на пластмассовых ножках и огромными комьями сладкой ваты в руках. Красный как рак велосипедист плотно прижимал к себе железного коня, стараясь не потерять его в беспощадном людовороте, втягивающем граждан от дальних дверей и выплёвывающим их с ускорением на платформу.
Дикобраз подождал, пока вся эта катавасия не выплеснется на перрон, увернулся от бабки, катившей скрипучую тележку с огромной клеёнчатой сумкой, и вошёл в вагон.
Пятачок перед межвагонными дверями был пуст. Всё угловое сиденье занимала грязная куча тряпья, воняющая как привокзальный сортир, в котором несколько дней подряд шла большая пьянка. Если приглядеться, в куче можно было разглядеть некое подобие человеческих черт. Вон там грязная вязаная шапка, а вон то огромный лишай на полщеки. В сторону дверей из кучи торчали заскорузлые, в тёмных пятнах, сальные штаны невнятного цвета. Продолжались они опорками из тряпья и полиэтилена.
Из-под кучи натекла большая тёмная лужа. В луже валялась банка из-под селёдки и окурок. Рядом весело перезвякивались недопитая бутылка газировки и аптечного вида пузырёк с красными ягодами на этикетке.
Народ брезгливо морщил носы и старался протиснуться в другой конец вагона. Кое-кто демонстративно прижимал платки к лицу. От застоявшейся вони резало глаза.
Дикобраз сел напротив кучи. Нет худа без добра. В кои-то веки можно почувствовать себя королём метро, вольготно развалившись на персональной лавке. Такой кайф можно словить только в ночных поездах, да и то не на всех ветках. А тут такой подарок! Куда-то проталкиваться смысла нет: даже если пробьёшься, вонь достанет и там, а любой заразе, умеющей распространяться воздушно-капельным путём не проблема пролететь лишние пару метров. Так что будем наслаждаться. Запах не ахти, но нюхали и похуже. Дикобраз засунул руки поглубже в карманы, спрятал нос в воротник, облокотился о поручень (на который не облокачивалась ничья жопа, спасибо куче за нашу счастливую поездку) и сделал музыку погромче. Рекламки на противоположной стене обещали баснословно дешёвые кредиты, манили непристойно низкими ценами на недвижимость, сообщали о местонахождении ближайших салонов элитных иномарок. Куча пошевелилась, из её недр на пол мягко плюхнулся целлофановый пакет с чем-то вязким и мягким.
Похоже, вонь добралась и до проводки. В вагоне царила полутьма, лампа над головой Дикобраза часто моргала, жалуясь морзянкой на свою тяжёлую судьбу. Раз темнота – друг молодёжи, значит полутьма – подруга всех людей около тридцати. Полумолодёжи с псевдожизнью, недомозгом, как-бы-целями.
Куча на противоположном сидении время от времени меняла конфигурацию, выдавая в окружающее пространство новую порцию неповторимого амбре. Морзянка становилась то ярче, то тусклее.
Дикобраз застегнул молнии на рукавах косухи. За окном стены тоннеля, тёмные, все в проводах, иногда прерывались провалами технических лазов. Что там, в этих норах? Гигантские крысы, призраки, Ариадна с её нитью? Он прикрыл глаза.
С детства его любимыми головоломками были те, где надо было на картинке найти выход из лабиринта. Если потеряешься, всегда можно вернуться назад, и карандаш скользит по нарисованным коридорам как по кафелю…
Вторая глава
…Совсем другое дело, когда твои босые ноги вместо приятной гладкости плитки вдруг начинают ощущать острые камни. Один из них, самый мелкий и противный, немедленно впивается между пальцев правой ноги.
Шаг, другой, третий. Не останавливаться. Держать ритм. На ходу вытряхнуть камешек прямо на ходу, пусть скачет. Эхо шагов прыгает и кувыркается словно щенок, возвращается и снова убегает вперёд. Слух, ритм и воля ведут вперёд сквозь темноту. К высшему предназначению.
Свет и любое магическое зрение здесь – это соблазн, воспользуйся ими и пропадёшьв бесконечном зеркальном лабиринте. Претендент должен уметь различать дорогу глазами души. Тому, кто не в состоянии следовать за своим духом, здесь не место.
Всю свою жизнь я готовился к этому походу, ждал и надеялся, что однажды мне выпадет шанс пройти этот путь. И вот я здесь. Готов ко всему, ни одно чудовище, известное или неизвестное не сможет остановить меня, ни одному, даже самому хитрому, духу не удастся заморочить меня, ни один демон девяти миров, не сможет соблазнить и сбить с пути. Я иду.
Коридор плавно поворачивает влево и вниз. Вокруг тишина. Эхо вязнет в неподвижном воздухе как муха в меду. Слух больше не помощник.
Под босыми ступнями оказывается то неровный каменный пол, то гладкий мрамор, то обычная трава. Постепенно даже эти последние ощущения пропадают. Я таю, растворяюсь в тишине и темноте. Демоны и духи – ерунда, умение остаться собой, пройти по краю, вот что требуется от настоящего мага.
Я не знаю, сколько я иду, и туда ли иду, иду ли вообще…
Полгода назад однообразное бытие нашей уединённой общины было нарушено самым неожиданным образом. Однажды утром с телепортационного круга, со времени последнего использования успевшего почти полностью скрыться под песком, в оазис шагнул Глашатай Внутреннего круга. Сбросив на руки младшим ученикам роскошную шубу, он недовольно прищурился на всходящее светило и приказал собрать всех. Уже через несколько минут братия молча кивала бритыми головами в такт архаичному, тяжеловесному гекзаметру особого указа.
Славу, Богиня, воспой Императору Вечных!
Слышат Его пусть и травы и долы…
Длинный белоснежный свиток разматывался под чеканную речь Глашатая. Оба Архонта, старших в общине, многозначительно поглядывали в мою сторону.
Хвостики массивных сургучных печатей мели песок, когда суть Указа только-только начала доходить до меня. Даже декламируя давно заготовленный стихотворный ответ о готовности принять волю Высших, я не до конца верил своему счастью. Получилось!
Указ освобождал меня от всех званий и позволял отправиться в добровольное отшельничество.
Никаких больше инспекций порталов и храмов. Я не большой любитель путешествовать, но этих поездок мне будет не хватать. Во-первых, многие отдалённые уголки Империи очень живописны, а во-вторых, никогда не знаешь, что обнаружится на месте.
Каждый раз что-то новое. Заумные схемы казнокрадства начальников и неимоверная изворотливость рядовых работников в вопросах употребления спиртного на рабочем месте это только полбеды. А вот когда полуграмотные местные начинают магическую работу, начинается настоящий караул. Казалось бы, ну что сложного в том, чтобы через трафарет нанести элементарные символы на заранее помеченные места? Любой же идиот справится! Не любой. И не справится. Трафареты обязательно перепутают, а метки пропустят, и это в лучшем случае.
К примеру, чернорабочие из варварских племён обожают рисовать всякую чушь где попало. Как-то раз один идиот намалевал мужской половой орган прямо поверх отпирающего символа на почти достроенном портале. В результате вместо обычного прохода из одного имперского города в другой начал формироваться переход в измерение инкубов. Ещё чуть-чуть и население целого города стало бы игрушкой и едой для адских созданий. Искать виновника было некогда. Принесли гекатомбу из всех рабочих, кого смогли поймать. Судя по тому, что портал закрылся, автор художеств скрыться из рабочего лагеря не смог или не успел.
Освободили меня и от регулярных назначений в войска. Там только два состояния: или тебе скучно, или ты помираешь от скуки. И никакие пейзажи не спасают.
В походе задачи не сложнее, чем на третьем году ученичества: лишить силы вражеского шамана, найти чужие войска, ветром отбросить стрелы супостатов, на расстоянии подслушать планы противника (обычно что-то вроде «пойдём вперёд и всех убьём») затянуть раны. Хочешь поливать варваров огнём и молниями? Согласно имперскому уложению 44980 – только в случае крайней необходимости. Имперскими магами не разбрасываются. Для молний полигон есть, а в походе сиди скучай в полевом госпитале, на случай если у кого из солдат защитный амулет откажет.
В гарнизоне вообще хоть на стенку лезь: переломы, расстройства кишечника и заболевания мочеполовой системы. Иногда любовный отворот или приворот для офицерских жён. Гадания – для них же. К концу второго-третьего года командировки «гадать» уже можно с закрытыми глазами и без помощи инструментов: гарнизонные городки маленькие, все и так всё друг о друге знают, пересказывай себе сплетни аккуратненько, и всех делов. Наставник говорит, такие командировки – отличная практика самоконтроля и дисциплины, потому что не спиться от скуки в таком режиме очень трудно.