Теперь всё это позади.
Эхо слов Глашатая угасло, и среди белоснежных колонн внутреннего двора Обители стало тихо. Я молча поклонился Наставнику и Архонтам, развернулся и покинул оазис, так долго бывший моим домом. Передо мной лежал старый горный хребет, уже многие века постепенно врастающий в пустыню. Древние горы помнили зарождение Империи, времена, когда неистовые маги перекраивали лицо мира, приводя к покорности стихии и варварские племена.
Много дней я провёл в одинокой пещере. Солнце поднималось из-за красных барханов вставало и садилось в алый песок, ветер осторожно крался среди багряных скал, редкие прожилки кварца змеились по карминным стенам моего обиталища.
Строгой аскезой и чистотой намерения привлёк внимание богов. Я был рассмотрен, взвешен и оценён. То был день великой радости: я получил право пройти по храмовому Лабиринту.
Это право получает далеко не каждый. Большинство жрецов родились, умерли, снова родились и снова умерли, так и не дождавшись Глашатая. Из призванных строгий многомесячный пост выдерживают почти все, но выстоять под взглядом Высших сил могут лишь единицы. Остальные сходят с ума и кончают с собой здесь же, среди багровых скал.
Возможность стать высшим магом – и награда, и проклятие. Высшие выпадают из Великого Колеса жизни. Им открыты самые глубокие тайны мироздания, они – те, на ком стоит Империя, они могут жить вечно, но… они всегда уходят. Исчезают. Почему, зачем, смогут, захотят ли вернуться? Неизвестно. Тот, кто зачерпнул из чаши высшей мудрости, перестаёт быть человеком.
По возвращении ночь в Обители я посвятил глубокой медитации. Следующим утром, затемно, когда дыхание южного ветра ещё не коснулось песка, я покинул свою келью. После краткого ритуала очищения, ученики облачили меня в рясу из дерюги, завязали глаза и накинули капюшон. Потом меня передали старшим жрецам. Они отвели меня в подвал храма, поставили на плиточную дорожку в колоннаде и отступили в сторону.
Мы больше не увидимся: чем бы ни закончилось испытание, прежний я прекратил своё существование. Всё, что у меня осталось – чётки. Пальцы привычно перекидывают бусины.
Шаг, другой, третий. Мелкие камни сменяют плитку. Колоннада кончилась. Главное держать ритм шагов, не сбиваться и не останавливаться. В Испытании важна каждая мелочь. Путь долго вёл влево и вниз. Виток за витком. Иногда снизу доносился шум воды, иногда ступни обжигал огонь. Я шёл и шёл вперёд. Осязание и слух вели меня.
Наконец дорога кончилась, и вот я стою здесь. Безгласый, глухой и слепой, неспособный ощутить даже собственные ступни. Темнота и тишина поглощают меня, но останавливаться нельзя. Остановка или заминка будут означать неминуемую смерть, может быть физическую, а может быть ментальную или духовную. Воспоминания возникают перед внутренним взором, лица друзей и родственников просят, требуют остановиться, повернуть назад, хотя бы остановиться и задуматься, куда я иду. Но мне нечем думать, как нечем идти, эти лица не властны надо мной, потому что я – это дух, чистое стремление, бестелесный и бездумный, ведомый лишь собственным стремлением.
Вдалеке мерцает огонёк. Это – моя цель, моё скрытое Я, вход в истинный Лабиринт. Волна страха поднимается из глубин сознания, поднимая со дна души мутную взвесь первобытных эмоций. Ночным волком подкрадывается паника. Что я делаю?! Назад, быстрее, надо это всё прекратить пока не поздно!
Далеко внизу протяжно кричит птица. Вторая отвечает ей сверху. Вернувшееся эхо вновь мечется от стены к стене. Я беру себя в руки, шаг за шагом восстанавливаю контроль и трансформирую страх в силу. Эхо пытается отвлечь, дезориентировать, сбить с толку. Но сбивать уже некого и не с чего. Огонёк всё ярче и ближе.
Глаза распахиваются. Здесь, посреди огромной пещеры похожей на тронный зал, на каменном возвышении ярким бело-голубым пламенем полыхают два огромных сталактита. Врата – меж ними.
Мне больше не нужно тело. Я шагаю вперёд. За спиной шорох – ряса оседает на пол.
Сознание тоже не нужно. Оно гаснет как лампада, в которой кончилось масло.
Больше нет никакого Я.
Есть чёрная точка в бесконечной белизне.
Лабиринт. Он прост и ясен, он сияет и радуется, зовёт нетерпеливо.
Вперёд!
Первый виток. Точка – я? Я – точка?
Второй виток. Я – точка – расту, вижу и познаю, чувствую границу, то, где кончаюсь Я и начинается Белизна. Я – круг.
Третий виток. Я – круг – осознаю ближнее и дальнее, явное и скрытое. Понимаю и пробую, тащу себя во все направления. Я – шар.
Центр. Я – шар – наполняюсь Светом, сливаюсь с ним, наполняясь Белизной.
Крылья (у меня есть крылья?) трепещут. Поднимают меня (кого – меня?) обнажённого, ничего не понимающего, вверх, вверх, вверх, по узкому солнечному лучу…
…На вершине меня ждут. На тесной, продуваемой всеми ветрами площадке дежурят младшие ученики. Один из них бросается разжигать сигнальный костёр, а другой подскакивает ко мне и накидывает на плечи плащ. Я благодарно киваю. У Света нет потребности в одежде, но традиции есть традиции.
Ритуал совершён, пора отправляться. Делаю шаг с обрыва, с наслаждением ловлю крыльями восходящий поток. Испытание позади, прежний я позади, прежний мир позади.
Впереди только Путь.
Третья глава
Дикобраз вздрогнул и захлопал полусонными глазами. Опять задрых в метро. Да что за твою мать, сколько раз зарекался! Что ни сон, то хрен пойми что. А потом ещё хуже, чем с похмелья. Словно муравьи под черепом и видно всякое. Что-то пропадает, что-то появляется, свет опять же разноцветный. Бррр.
И вот опять. На пару минут глаза прикрыл, и нате. «Расскажу Вере, посмеёмся» – мелькнула неуверенная мысль. Мелькнула и тут же пропала. Внутреннее чутьё настойчиво твердило, что об этом сне рассказывать никому нельзя. Почему? А похер, один хрен скоро помирать. Надо только решить, как.
Женский голос объявил остановку Дикобраза. Он помотал головой и встал. Вонючая куча на противоположном сиденьи пошевелилась и бормотнула что-то матерное. Дикобраз криво улыбнулся, вышел из поезда и двинулся к эскалатору.
Может, прыгнуть из окна? А что, вариант. Этаж подходящий. И помешать никто не сможет. Решено. Надо только придумать текст предсмертной записки. Или посмертной? Записку-то прочтут уже потом. Но с другой стороны, писать-то её при жизни надо. Делааа. И что писать? «В моей смерти прошу винить Веру Ф.»? Тупо, да и вдруг у Веры проблемы какие-то будут, нехорошо.
Город кутался в жёлто-рыжий плащ, пахнущий дымом и влажной листвой. Чистая бутафория: скоро плащ разъедется под затяжными холодными дождями, и окажется, что под ним только голые чёрные ветви и холодные лужи. Загадочно шуршащий под ногами ковёр из листвы тоже обманка, его побуревшие остатки разнесёт предзимний ветер. Он же притащит низкие серые тучи, задёрнет ими как тяжёлыми шторами осеннюю синеву и редкие строчки перистых облаков на ней.
Дикобраз шагал меж панельных пятиэтажек, почти не глядя по сторонам. Недавнее видение никак не желало переходить в разряд полузабытых снов. Меж пальцев ног снова оказывались мелкие камушки, нестерпимо хотелось снять берцы и вытряхнуть их. А ещё хотелось взлететь. Помогало только тщательное изучение трещин на асфальте.
Район был незнакомый, и поэтому Дикобраз немного удивился, когда обнаружил себя перед лестницей, ведущей в полуподвальный бар. Вроде, пришёл. Изнутри доносились приглушённые барабаны. Точно – пришёл.
Дикобраз выудил из кармана джинсов чёрный кирпичик телефона и нажал кнопку с решёткой. Небольшой экран чуда японской техники засветился. Похоже, времени ещё вагон. Молодой человек прикурил и с наслаждением затянулся смесью табака и терпкого осеннего воздуха. Дым привычно продрал горло и лёгкие, немного прочистил мозги. Закатные лучи осеннего солнца как сквозь аквариумную воду проходили через кленовую листву. Думать о записке не хотелось, в голову лезли вариации шутки про хомячка, лошадь и каплю никотина.
Сигарета кончилась, больше причин оставаться снаружи не было. Насладившись последними моментами тишины, Дикобраз принялся спускаться навстречу гулкому буханью.
Сводчатый потолок просторного зала подпирали массивные кирпичные столбы. Грубо сколоченные массивные скамьи и столы тёмного дерева занимали почти всё пространство. В дальнем углу слева расположилась стойка бара из светлого пластика. У правой стены на невысокой сцене шла обычная предконцертная кутерьма: не в лад бренчали гитары, иногда постукивал барабан, время от времени микрофон выдавал сакраментальное «раз-раз».
Народу в зале было много. Между столбами сквозняком гулял гул голосов, а под потолком висело сизое облако сигаретного дыма.
Сегодня выступала «Нафаня» – группа Кота, институтского друга Дикобраза. Не то чтобы Дикобразу очень нравилась их музыка, но вход был бесплатный, а сидеть дома надоело. К тому же хотелось выпить.
Дикобраз подошёл к стойке, взял бокал ирландского эля, пепельницу и присел за стол. Место он выбрал так, чтобы один из столбов заслонял его от сцены и большей части публики. Общения хотелось только с бокалом-другим пенного напитка. А все эти слоняющиеся по залу знакомые и полузнакомые личности вполне в состоянии составить компанию друг другу.
Дикобраз пододвинул к себе пепельницу и полез за сигаретами и зажигалкой. Пачка обнаружилась легко, а огниво нашлось не сразу и почему-то вовсе не в том кармане, где должно было находиться по логике вещей. Чиркнув, наконец, зажигалкой Дикобраз вдруг понял, что за столом он не один.
Напротив сидела девушка. Красивая. На вид лет двадцати пяти, впрочем, Дикобразу никогда не удавалось определять женский возраст. Очень стройная, почти худая, с внимательными фиолетовыми глазами. Линзы что ли? Она спокойно изучала своего визави, ритмично постукивая по столу одной из дикобразовских сигарет. Короткая светло-русая стрижка и красная спортивная мотоциклетная куртка – вовсе не та мода, которой следовала большая часть собравшейся публики. Обычно знакомые Кота предпочитали косухи, длинные волосы и футболки с названиями рок-групп.
Дикобраз поднёс незнакомке огонёк. Она изящно изогнула лебединую шею, прикурила, от души затянулась, медленно откинулась назад, демонстрируя точёные формы в недрах кожаного доспеха, выдохнула в потолок и ткнула сигаретой в пепельницу.
– Привет, я Кицунэ, – сказала она.
Четвёртая глава
Сквозь дым и бормотание успевших слегка набраться зрителей, мимо барной стойки, вдоль кирпичных стен и грубых столов. Сквозь последние лучи солнца уходящего дня, с трудом продиравшиеся сквозь маленькие полукруглые окошки под самым потолком, кружила она по залу. Табачный дым пробирался в волосы и норовил забраться в лёгкие. Какая гадость! Дав себе слово отучить Кота от этой дряни, Кицунэ тщательно изучила свежеприбывшую компанию. Три парня и две девушки. Один из парней – слабенький оборотень, такие умеют только видеть странные сны в полнолуние. Бесполезен, как и все его друзья. Принимая предложение Кота, Кицунэ рассчитывала, что на концерте удастся найти хоть кого-то подходящего. Не тут-то было. Вот уже час, как она здесь, скоро начнётся концерт, и публика собралась, а сносных кандидатов – полтора землекопа.
Кицунэ снова оказалась около сцены, где Кот в очередной раз её с кем-то познакомил. Имени она не запомнила: снова пустышка, хомячок. Похоже, вечер так и останется томным. Досадливо фыркнув, она опустилась на одну из свободных лавок. Придётся немного поскучать.
Стоп, а это что? Где-то под землёй, километрах в пяти на юг произошёл серьёзный выплеск Силы. Вспышка тут же ослабла, но не затухла полностью, а продолжила движение. Значит, кто-то живой, а не природный всплеск. Да ещё и движется сюда. Само собой, мимо он не пройдёт – таких совпадений не бывает. Значит, надо просто немного подождать. Кицунэ развернулась спиной к столу и облокотилась на него. Ну где же ты, где?
Минут через пятнадцать в зал вошёл полноватый невысокий очкарик в косухе. Кицунэ принялась осторожно изучать нового гостя. И ничего не поняла. Защит нет, а тень крыльев есть. Аура сильная, но меняет цвета и теряет мощность. Маскирующих заклятий не чувствуется, а ощущение, словно на парня кто-то очень серьёзный личину повесил. Любопытный экземпляр. Очень любопытный.
Очкарик огляделся, взял на стойке пива и сел за стол. Да как грамотно сел: с его позиции просматривались все входы-выходы, а столб сбоку не только не мешал, но и в случае чего послужил бы неплохим прикрытием.
Похоже, тускнеющая аура – это мимикрия. Встретил человек кого-то в метро – там кто только не шастает – и был вынужден устранять угрозу, потому и всплеск такой яркий был. А теперь аккуратно восстанавливает маскировку. Странно, что обратно защиту не поставил, но тут всякое бывает, может она маскировке мешает. Такой опытный союзник будет очень полезен. Это же настоящий подарок! Спасибо, Котик!
Кицунэ встала, машинально отряхнула обтягивающие джинсы и направилась к столику незнакомца. Разбираться с делами она любила сразу же, не откладывая в долгий ящик.
– Привет, я Кицунэ.
Дикобраз заморгал. Так с ним ещё никто никогда не знакомился, тем более красивые девушки.
Шум зала стыдливо убавил громкость, каждое негромкое её слово было слышно очень хорошо. За спиной Дикобраза шелестело, и он был уверен, что это крылья. Он смотрел в её глаза, смотрел и смотрел, боялся отвести взгляд, чтобы не пропало это волшебство. Здесь и сейчас они были только вдвоём, в отдельном пространстве, куда не было хода посторонним. Её глаза светились, но не как у кошки, а как – я поднимаюсь по солнечному лучу – как – Дикобраз помотал головой – как Фиолетовые озёра в праздничную ночь второй луны, главный колдовской праздник года….
– Дикобраз, – каркнул Дикобраз.
Он сделал большой глоток из стакана и не почувствовал вкуса.
– Ты как здесь? Смотрю, один сидишь, не говоришь ни с кем, – он понял, что почему-то перестал её интересовать, что их общее пространство куда-то пропало и вот-вот волшебство уйдёт окончательно. Он чувствовал, что срочно надо что-то сделать, вернуть её внимание, убрать в фон это дурацкое бренчание.
Концерт начался. Свет приглушили, и со сцены тягуче полились первые аккорды Riders on the storm.
– Зашёл послушать, чего там Кот насочинял, вдруг понравится. – Дикобраз остро почувствовал, что делает что-то катастрофически не то, отвечает максимально тупо и не на тот вопрос, что вот сейчас она встанет и уйдёт, а больше в его жизни никогда не будет ни фиолетовых озёр в летнюю ночь, ни крыльев, будут только бесконечно осыпающиеся стенки муравьиной ямы.
– И как, нравится? – Кицунэ повернула голову к сцене и немного откинулась, чтобы столб не мешал видеть происходящее там.
– Doors крутые. Джим Моррисон мегашаман. А тебе как? Может, ты пиво будешь? – вопросы вдруг посыпались из него как горох из прохудившегося мешка. Лишь бы она задержалась ещё чуть-чуть.
– Нет, не буду. Ладно, свидимся ещё, – она помахала кому-то рукой, поднялась и растворилась в полутьме.
Только миновав три столба, она позволила себе прислониться к четвёртому. Запрокинула голову – ай! Затылок повстречался с точащим кирпичом – и шёпотом выругалась. Это же надо так промазать! Маскировка, пфф! Кицунэ аккуратно стукнула стену. Чувак вообще ничего не знает и не умеет. Потенциал неплохой, да, но и только! Когда его обучать, если времени осталось с гулькин нос? За год он в лучшем случае сможет научиться приличную защиту ставить. Обидно, досадно, ну ладно. Займёмся Ирис и Товарищем Зет. Они звёзд с неба не хватают, зато им не надо базовые вещи объяснять. Зет – практикующий ведьмак, да ещё и с машиной. Очень полезный рекрут. Ирис своенравна, с ней будет трудновато, но на безрыбье и она сгодится. Потом ещё кого-нибудь найдём – задачу надо выполнить любой ценой. Да, и не забыть стереть очкарику память, тут особо стараться не надо, алкоголь сам почти всю работу сделает.