Потому что альтернативы нет.
Эриданца можно поймать. Трудно, да, но — можно. А поймав, — применить к нему принятые в данном конкретном мире меры принудительно-воспитательного характера. Во всяком случае — попытаться эти самые меры применить.
Но еще никому и никогда не удавалось поймать канальерку — больше, чем на двадцать один день. В канале время дискретно и нелинейно, родившиеся там живут по его законам даже за пределами Перекрестка. Так лучше уж и не пытаться, чтобы не попасть потом в нелепое положение борца с ветряными мельницами. К тому же Перекресток давно уже стал для всего цивилизованного Мира чем-то вроде Символа Общей Вины. Своеобразным вечным укором, напоминанием и предостережением. Чем-то вроде Австралии на Старой Земле или ребенка-инвалида в благополучной семье спортсменов.
Попробуй эриданка выкинуть хотя бы десятую часть того, что свободно сходит с рук канальерке — о, как бы они взвыли, все эти аристократы и не очень! Может, в открытую связаться и не рискнули бы — не идиоты же они, в самом деле! — но ненавидели бы втихаря и гадости исподтишка делали обязательно. А с канальеркой — шалишь. Не было такого. И не будет.
Казалось бы — почему? Похожие истории, судьбы один к одному, даже культурные традиции схожие, хотя кто и когда обращал на них внимание?..
Дело за малым.
Много разнообразных чувств испытывают добропорядочные граждане по поводу Эридани в целом и отдельных ее представителей в частности, и зависть — отнюдь не самое скверное из них. Лишь одно отсутствует в этом полном и многообразном наборе — жалость. Канальеркой же можно восхищаться, можно по ее поводу негодовать, возмущаться, обижаться на нее, жалеть, презирать и даже ненавидеть, если вам так уж охота.
Вот только завидовать — шалишь.
Чему тут завидовать?..
Дети одинаково любят играть в Эридани или Перекресток, прыгать по времени безоружным неуязвимкою и никому незаметным шпионом собирать информацию. Но, вырастая, почти что каждый из них, продолжая подсознательно завидовать эриданским и канальерским способностям, при этом к самому Перекрестку начинает испытывать эмоции куда менее приятные. И в конце концов более или менее осознанно благословляет судьбу, что не родился в Канале или на его берегах. И уже не завидует.
Невозможно завидовать человеку, еще до рождения обреченному на то, что во всем цивилизованном мире совсем недавно признавалось приемлемой заменой смертной казни.
На балконе было почти пусто. А-Ль-Сью подошла к балюстраде, долго смотрела на вечернее море. Синхронизированные кольца платья двигались почти бесшумно, с легким шелестом вспарывая воздух. Костюм на ней сегодня был узкий, по понятиям Перекрестка неброский, почти что строгий — самые широкие обручи не больше метра в диаметре, а по центру вообще сужаются до пятидесяти двух сантиметров. Вращать такие не очень-то и приятно, все тело сотрясает противной мелкой дрожью, настолько быстрой, что со стороны и не видно, а вот ощущения премерзейшие. Зато выглядит просто роскошно.
Тонкие пальцы с переливчато-бордовыми узкими лепестками ногтей погладили местный полупрозрачный аналог мрамора. На Эридани мрамора много. Настоящего мрамора. Правда, все больше — серо-голубого, холодного.
Этот был теплым. Таким теплым, что казался почти живым. И очень хотелось лечь на него животом, прижаться всем телом, согреться и просто уснуть…
К сожалению, костюмы Перекрестка не предусматривали подобных вольностей, а раздеваться не хотелось. А-Ль-Сью ограничилась тем, что еще раз погладила глянцевую полупрозрачность. И с подноса проходившего мимо официанта взяла бокал с бледно-розовым чуть подогретым чиоилли, хотя и предпочитала золотистые сорта.
В зале возникло легкое оживление. А-Ль-Сью заинтересовалась. Прислушалась, допивая бокал.
А-а, понятно. Фон Краузе явился.
Дамы краснеют, хихикают и перешептываются, мужчины улыбаются в усы и бросают косые взгляды. То тут, то там то и дело упоминается что-либо приятное и гладкое на ощупь и служит причиной безудержного сдавленного смеха. Популярностью так же пользуются эпитеты «маленький» и «аккуратненький» во всевозможных сочетаниях.
Ничего не понимающий фон Краузе относится к нездоровому оживлению вокруг своей персоны философски, хотя и с некоторой опаской. Заказывает тушеную миногу, вызвав очередной всплеск веселья, приступает к еде.
Двое у самой стойки бара говорят о ней, уверенные, что их не расслышат даже собственные жены.
— Какая попка! Ум-м!.. — Нет, ты на сиськи-то посмотри, на сиськи! Туда-сюда, туда-сюда, ну кто такое выдержать способен, она же просто напрашивается!.. — Видел, как она на меня смотрела? У меня приятель у них работал, говорил — Канал влияет, они там просто ненасытны… — Нет, ну какая попка!.. — Когда не беременны — всегда хотят, как кошки… — Врал, наверное…— А может, и не врал, тебе-то откуда знать? — Нет, ну ты только посмотри, она же под кольцами практически… — Да что там, за этим мельтешением, видно?! — Смотри, она опять пьет! Вот бы ее напоить как следует, чтобы обручи так и посыпались… — Подпоить, а потом… — Зачем же так грубо… — А мы грубо не будем. Ты когда-нибудь имел канальерку? Говорят, они в постели просто… — Ну да, а потом она про тебя при всех, как про бедного Яна… — Да ты просто ему завидуешь… — Напоить в стельку — это весело… — Не просто весело, ты слушай, подпоить как следует — и в номер, и ничего она потом никому не расскажет, пьяная будет, и не только, сегодня двадцатый день, понимаешь?.. — Что — двадцатый день?.. — Идиот, у них же дискрет три недели ровно, пока завтра проспится — уже тю-тю…
— Сволочи! — сказала вдруг молчавшая до этого молодая блондиночка, что сидела на парапете, болтая ногами, наматывая длинные светлые кудри на палец и глядя в закат.
— Все мужчины — сволочи, вы будьте осторожны, пожалуйста! — повторила она очень серьезно, словно важную тайну открывала. Соскочила на бетон, с прежней серьезностью заглянула в лицо А-Ль-Сью. Глаза у нее были дикие, совсем дикие, даже не понять, какого цвета — зрачки во всю радужку. Тронула за руку. Мягко, но решительно отобрала бокал, покачала головой:
— Вы хорошая. Вы молодец. Так и надо. Только так. Только вина не пейте больше, не помогает. Я проверяла.
Еще раз покачала головой, поставила бокал на розовый камень, отошла к столику с рулеткой.
А-Ль-Сью смотрела на ее светло-золотистый затылок, забыв даже про двух сволочей у стойки, заняться которыми собиралась какую-то минуту назад — и стремительно уступала место Аликс.
Черт.
Черт, черт, черт!!!
Как же ее зовут?
Джеки, кажется… Еще вчера видела, да внимания не обратила. Явный шок, к тому же девочка — латентный сенс, слышать тех двоих у стойки она никак не могла, однако отреагировала, пусть даже и бессознательно. Травматический шок, ежу ясно. Залеченный к тому же. Лечили паршиво, коряво и второпях, лишь загладили да симптоматику внешнюю убрали. Вплотную бы заняться, да прав тот гаденыш в зеленом саронге, завтра последний день, нельзя нарушать имидж прикрытия.
Психу, что с этой девочкой возился, ручки бы пообрывать не мешало, да засунуть туда, откуда они у него растут! По локоть. Это так, лирика. Завтра — последний день. Хотя…
Послезавтра никто не мешает вернуться, а Джеки эта вряд ли куда отсюда за один-то день…
— Добрый вечер!
А-Ль-Сью обернулась. Тип в зеленом покинул стойку и стоял теперь рядом, руку протянуть. Заметьте — уже с двумя бокалами!
Так-так-так…
— Не посчитайте меня нахалом, но такая шикарная женщина скучает одна…
А-Ль-Сью еле заметно сузила глаза и поощрительно улыбнулась.
Вечер обещал быть интересным.
Джуст.
Спа-салон «Северный Централ».
Стась.
Пахло горячими досками, подгоревшим хлебом и мятой. Ноздри не жгло — так, пощипывало чуть-чуть, насчет температуры Бэт был непреклонен, а Стась не стала возражать, ей поначалу и предбанник парилкой казался, она только здесь поняла, насколько же замерзла там, на продуваемых всеми ветрами праздничных улицах.
Бэт обращался с ней по-хозяйски, то есть властно и бережно, и Стась было по этому поводу даже немного неловко — он же ничего про нее не знал и искренне верил, что сделал выгодное приобретение, наверняка надежды всякие питал и планы строил.
Стась не любила обманывать людей. Особенно, если люди эти были ей чем-то симпатичны.
— Еще?
Стась сонно вздохнула, мурлыкнула что-то утвердительное, не разжимая губ. Шевелиться не хотелось.
Зашипела вода на камнях, по плечам и спине прокатилась жаркая волна. Кожу осторожно куснули горячие иголки — Бэт снова взялся за хвойный веник.
Славный мальчик этот Бэт. Улыбчивый и умный, с кошачьей грацией и глазами крупного хищника. А то, что завернут он в простыню от пяток до самого горла — не твое дело, в конце-то концов. У каждого из нас — свои тараканы.
— Вставай, соня! Чай готов!
Маленькие быстрые пальцы теребили ее за плечи, пощипывали, щекотали. Стась хихикнула и передернула плечами, поднимаясь. Чаем это можно было назвать с очень большой натяжкой — нечто белесоватое, густое и тягучее, с резким запахом и странным вкусом. Бэт заметил ее реакцию, сверкнул улыбкой:
— Ты пей, я и не таких на ноги ставил, что-что, а дело свое знаю. Пей и ложись — мять буду…
Пальчики у него были тонкие, длинные, изящные — пальчики профессионального каратэка. Стальные тиски, а не пальчики.
— Плечи у тебя ничего, хорошие такие плечи, их только чуть-чуть обрельефить, чтобы уже вообще никаких и мыслей даже в подкорке ни у кого не ворохнулось. Грудь — просто мечта, даже перетягивать не придется, конфетка, а не грудь, словно и нет ее совсем!..
Стась слабо хихикнула — такого комплимента ей слышать еще не приходилось.
А он был бы неплохим хозяином. Что там неплохим — отличным! Может быть — лучшим из всех возможных…
— Руки выше всяких похвал, просто-таки отличные руки, хоть завтра на выставку. Спинка у нас что?.. Да нет, вроде есть спинка, сойдет на первое время, капюшончик неплохой, хотя и не эталон. Дельта зато хороша, хороша дельта, ничего не скажешь! А это у нас что? Косые это у нас, вот они, родимые, хорошо прощупываются… А вот пресса не вижу. Это пресс? Это не пресс, это недоразумение! Такой пресс начинающей гимнасточке еще может на что-то сгодиться, но никак не тебе и не в твоем положении! Тебе железобетон нужен, а не это хлипкое желе! Родная, ты о чем думала сегодня, когда в драку лезла?! Да тебя же первый же пропущенный удар…
Поначалу она еще предполагала с его стороны некий побочный интерес. Не то чтобы считала себя такой уж неотразимой, особенно в образе братишка, но мало ли у кого какие вкусы.
Трудно сказать — надеялась или опасалась. Если и опасалась, то не самого факта. Подтверждения своего несоответствия чужим ожиданиям — вот чего, пожалуй, она действительно опасалась.
Даже после того, как себя в зеркале увидела, определенные мысли на этот счет еще оставались — ну мало ли?..
И потому сразу правильно оценила его наряд — не просто небрежно наброшенную на плечо простыню, как у нее самой, в сауне так и вообще используемую в качестве подстилки, а что-то типа сари, с изящным узлом, уложенное тщательно красивыми складками. Он умудрился не только сохранить элегантность, но и расставить все точки. Умный мальчик.
А жаль. Наверное…
— Бедра сойдут… Кости у тебя славные, узкие, я это сразу отметил. Кальций попьем, витаминчики я тебе проколю. Есть еще одна такая хитрая штучка для костей, посмотрим потом… Колени слабоваты… Это хуже. Но не смертельно, в крайнем случае — врастим подтяжку, время еще есть. Я тебя раньше чем через неделю выставлять все равно не намерен, так что… Икры хороши, чудо, а не икры! Чисто кегли! Ты случайно бегом не занималась?.. Упс… Лучше бы ты коньками занималась! Это что, по-твоему? Это голеностоп? Это дряблая матка старой крысы, а не голеностоп! Прыгать, прыгать и прыгать… Пальчики… Ну ладно, пальчики еще ничего. А голеностопом займемся прямо сегодня же. Топай греться, лентяйка!..
От выпитого «чая» — а может быть, от тех разноцветных восьми кубиков, что вколол ей Бэт около часа назад, скалясь: «Не боись, лицензионные!», — голова была тяжелой, а тело — словно ватное. В сауне она почти заснула, Бэт разбудил и выволок под контрастный душ, а потом включил солярий, и она опять чуть было не заснула, пока обсыхала.
— Спасибо! — сказала она ему уже в узком отсеке раздевалки, понимая, что это — последняя возможность. Хотела еще что-нибудь добавить, но потом решила, что лучше не стоит.
Он засмеялся.
— Давай-давай! Не спи на ходу, одевайся, нам еще до гостиницы топать!
Был он полностью одет — и когда успел? — стоял, поставив остроносый сапог на скамейку и опираясь локтями о колено, нетерпеливо постукивал по голенищу перчатками.
Стась могла бы сказать ему.
Не сказала. Зачем? Пусть лучше сам все увидит.
Натянула ботфорты и замшевое кружево, нарезанное из янсеновских брюк. Поежилась. Вот когда начинаешь завидовать шотландцам! Поверх таких брюк— да еще бы ихнюю юбочку!
Привычно перетянула стяжкой эластичного бинта грудь — действительно, чего тут перетягивать-то особо? Защелкнула кнопки на кожаном ошейнике и манжетах от кисти до локтя — на них пошли рукава янсеновской курточки.
И лишь после этого тронула вырезанную из черного раньяка борцовку.
Цепочка выскользнула из мягкой черной майки холодной и толстой змеей, тяжелый авантюролловый кубик громко стукнул гранью о дерево скамейки.
Прокатился, постукивая.
Остановился. На верхней грани чуть отсвечивали пять крапинок.
Интересно…
Пятерка случайная и без поддержки — это, между прочим, акуна матата, этакий восторженный пофигизм в кубе и полное отрицание каких-либо осознанных действий. Это что же получается?! Нас сейчас будут бить, и, возможно, ногами, а нам предписывается расслабиться и попробовать получить удовольствие?
Бэт присвистнул, длинно и как-то непонятно.
Стась натянула борцовку с жилеткой. С неприязнью покосилась на кубик — в полумраке он казался почти черным, лишь на скошенных ребрах вспыхивали золотистые блики. Холодная цепочка обняла шею, кубик скользнул под нагрудные бинты.
Вздохнула. Посмотрела виновато — мальчик он, конечно, хороший, да и кубик вот… Но у нас на плечах своя голова, и если сейчас этот хороший мальчик шевельнется или за оружием потянется — вырубим мы его, Зоя, без всяких угрызений совести, и своей дорогой дальше пойдем. Своей тсенской дорогой, куда поведет кубик.
Бэт не шевелился и за оружием тоже не тянулся, он, словно в ступоре, смотрел на ее грудь где-то на уровне ключиц. Смотрел почти с восторгом. Этаким идиотским, с толку сбивающим, совершенно неуместным здесь и сейчас восторгом. Облизнулся. Протянул с мечтательной тоской:
— Если бы я знал, что ты тсен… Если бы я только знал заранее… А я, дурак, еще удивлялся, что ты никого из них так и не убила… нет бы сразу догадаться, придурку… — заглянул ей в глаза, взгляд его был безумен, лицо передернулось страдальчески. Всхлипнул. Спросил несчастным голосом, чуть не плача:
— Ты хоть понимаешь, глупая, какое пари я мог бы тогда выиграть?.. Конфетку, а не пари!..
====== Меняющий правила в ходе игры должен быть готов к переработке на мыло ======
Верхний Галапагос.
Отель «Хилтс».
Аликс.
А-Ль-Сью потеребила бордовым ноготком пухлую губку в некотором недоумении, к которому примешивалась изрядная доля иронии.
На широкой кровати валялись двое ее недавних ухажеров. Споить их было как два пальца, не проблема, короче. Тоже мне, герои, кого перепить вздумали? Эриданку? Фан-та-зе-ры…
Подготовка тоже не была проблемой. Когда они уже перестали соображать, что пьют, она, почти не таясь, влила им в бокалы по полной суточной дозе УКВ-6. Для тех, кто криминальную фармакологию не изучает, можно и пояснить, что под этой аббревиатурой скрывается некий весьма действенный препарат, названный шутниками-изобретателями Универсальным Конским Возбудителем. Модификация шестая, усовершенствованная, с пикантными спецдобавками, приятная еще и тем, что действовать начинала не сразу, а часов так через пять, после чего максимального пика напряжения достигала через три минуты и держала этот пик в течение суток. Хорошая такая штучка, просто-таки необходимейшая принадлежность ридикюля любой одинокой и себя уважающей девушки.