Не крикнула.
Сощурилась. Усмехнулась жестко. Спросила почти с надеждой:
— Что-нибудь еще?
Но мальчик был умный, на такой простейший финт не попался. Отступил на шаг, раскланялся и даже замахал ручками, словно отметая такие нелепые подозрения:
— Нет проблем!
Она кивнула и ушла, не оборачиваясь.
Вообще-то хитч — бои без правил. К запрещенным приемам относится разве что применение огнестрельного оружия, а слова о допинг-контроле любители этой жесткой борьбы относят к разряду шуток тупых и неприличных.
Везде — кроме Джуста.
На планете, бывшей когда-то пересыльной тюрьмой, очень щепетильно относятся к честной игре. И очень не любят тех, кто использует допинги.
Любого вида.
В сущности, все эти отельные альфонсы — такое паскудство! И люксовые ничем не лучше панельных. Разве что одеты покрасивше и моются почаще. Даже если он тебя к утру не обворует — то уж подцепишь что-нибудь наверняка, не ВИЧ — так дизентерию. От шоколада и мороженого болят зубы, а они и так что-то ноют, зачем еще провоцировать? Шампанское — фигня на машинном масле, мы же его, Зоя, никогда не любили, зачем пижонить? Ужин при свечах — такое занудство, что просто скулы сводит. Тут вот рядом столовая, оттуда так чудно пахнет! Не выйдет из нас, Зоя, аристократов, мы и в столовой с удовольствием похаваем…
Сок вот только. Березовый.
И сауна…
Плевать!
Мещанство и убожество. И хватит об этом.
А мальчик вежливый.
И умный. Мог бы ведь и все отобрать. Ну, во всяком случае — попытаться мог. Не во всех жизненных ситуациях можно заорать стоящему поблизости полисмену: «Караул! Грабят!» Даже если тебя действительно грабят на ярко освещенной улице, на глазах у ничего не подозревающего народа, нагло, в открытую.
Интересно, воровала ли Зоя Монроз бутерброды с праздничных столов? Впрочем, если и воровала, то делала это весьма элегантно. Вкусный бутербродик. И пироженка тоже ничего, а как классно ругается хозяйка столика, просто любо-дорого!
Мальчик умный. И оттого — еще более опасный. Не зря она его сразу отметила. Сволочь, конечно. Но сволочь по-своему честная.
Какой-то восточный классик сказал: «Никогда не отбирай последнее у врага своего…» Пока есть у него хоть что-то — не опасен он. Не загоняй крысу в угол. Чревато. Восточный человек, умница!
А сколько крутоплечих мелкоголовых индивидуумов от начала времен и до наших дней усердно плодят зорро-немовых монте-кристо, и ладно бы — только в диких колониях и отсталых подоракульных провинциях, так нет же, и в просвещеннейшей Империи Восходящего Солнца!
С чисто садистской тупой радостью убивают у врага своего горячо любимого (и желательно — единственного, это усугубляет и радость и последствия!) родственничка, а еще лучше — родственницу, в идеале — ребенка, но можно и распятием любимой собачки-кошечки ограничиться, тоже неплохо действует на некоторых. Отнимают работу, благосостояние, привычное окружение. А потом искренне удивляются.
Нет, пожалуйста, можно и так себя вести, если хотите с гарантией обеспечить себе максимум неприятностей на всю оставшуюся жизнь — жизнь, прямо скажем, в связи со всем вышеизложенным сильно укоротившуюся. Никогда не отнимайте у человека последнее.
Тем более — у… тандема…
Умный мальчик.
Будь эта самая пятерка последней — ох, и устроила бы шоу Стась, прямо вот тут, посреди утренней улицы, на глазах у изумленных прохожих. И уж постаралась бы, чтобы ни говорить, ни писать умненький этот мальчик не смог бы в течение ближайших пары месяцев, а там уже не важно будет, жалуйся кому угодно, ракета ушла.
Но в том-то и дело, что повела бы Стась себя так только в том случае, если бы терять ей уже было бы нечего.
Пока что терять ей было чего. И очень даже чего. Мелочь, когда ее много — она мелочью как-то сразу быть перестает. А мелочи этой самой, по карманам распиханной, у Стась и теперь оставалось никак не меньше десятки…
Когда она скармливала ее детектору у кассы — не торопясь, по одной
монетке, а кассирша только косилась неодобрительно да губы поджимала, но молчала — сумма все-таки немалая, комиссионные обломятся — не котэ чихнул, — возникло искушение.
Нет, ну всякие там вибро-матрасы и массажисты — это, конечно, пошло, слов нет… Но прогреться хотя бы как следует. Не зверь же тетя Джерри, хоть на каникулах-то может ребенка куда-нибудь… Да и не хватает на все три года, так что чего уж тут…
Возникло. Разок.
Но, реально оценив свои шансы, в скором времени возникать перестало.
Аптечный киоск в зале ожидания был закрыт. Это минус. Но до конца перерыва оставалось каких-то пятнадцать минут. Это плюс. К тому же в этой дыре никто еще не додумался спрашивать наличие билетов у желающих просто посидеть в мягком кресле зала ожидания. Тоже плюс.
Да и то, что идти сейчас все равно некуда, в данной ситуации можно расценивать тоже как фактор положительный. Так что, Зоя, видишь сам — количество плюсов явно перевешивает, а против математики не попрешь.
Да, и еще один плюс — кресла здесь очень мягкие…
Десяток кубиков ультрагана, он самый дешевый из кетоновых анальгетиков, упаковка безанаболиковых протеинов, пара тюбиков разогревающего геля, эластичный бинт. Витаминный комплекс… на весь целиком не хватит, но на мышечный хотя бы, всякие там магнии-кальции, если брать вразброс — дешевле выйдет. Может быть, останется еще и на пачку какого-нибудь не слишком дорогого стимулятора… Тот же фреш хотя бы — она видела его через прозрачное стекло закрытой витрины.
— Кто такая Снежанна Эски?
Стась закрыла глаза.
Выпятила подбородок.
Обернулась.
Открыла глаза.
Убедилась, что со слухом у нее все в порядке и галлюцинаций не наблюдается.
И лишь после этого ответила, очень четко и внятно:
— Не. Твое. Собачье. Дело. Ясно?
Она не собиралась больше быть вежливой. Даже с вежливыми и умными мальчиками.
Его нелегко было смутить. Просияв восторженной улыбкой, словно она только что сообщила ему что-то очень приятное, он как ни в чем не бывало продолжил:
— Знаешь, я только что сам у себя выиграл декаду, я спорил, ответишь ли ты мне словами или сразу пустишь в ход кулаки. Теперь-то тебе нечего опасаться, правда? Не думаю, чтобы это был долг чести, не твой типаж. Вымогательство?.. М-м-м?.. Вряд ли. Любому идиоту должно быть заранее ясно, что в связке с тобою можно заработать гораздо больше, чем в спарринге… Да и не стала бы ты платить шантажисту, ты для этого слишком рассудительна. Ведь так?
Стась стиснула зубы. Пошевелила челюстью. Вздохнула.
— Не твое собачье дело.
— Умничка! На деловые обязательства тоже не тянет. Нет, вряд ли. Такие, как ты, горят, как правило, на сентиментальности. Что-нибудь из области нежных чуйств. Друзья сопливого детства, милость к павшим, всякие там напарники-инвалиды, старые лямуры, внебрачные дети-мутанты, плюшевые мишки с оторванными ушами и пришедшие в негодность родители. Впрочем, нет — родители тут не канают, больно уж название нетипичное.
Стась вздохнула еще раз. Но зубы стискивать не стала. Смирилась.
Чего уж там.
Если даже опытнейшим наставницам по мобилизации резерва ни разу не удалось вызвать у нее хотя бы зачатки ярости, то глупостью было бы думать, что получится у этого, умненького и вежливого.
Даже раздражения не было. Ну хоть тресни. Что поделать, такие уж мы нетипичные. Ни тебе раздражения, ни тебе беспокойства. Даже обиды особой нет — на что обижаться, каждый зарабатывает себе на жизнь, как может. Да и чего беспокоиться, когда в карманах — не больше декады. Забавно только.
Всегда забавно наблюдать чужой облом.
— Меня, между прочим, зовут Бэт. Если тебе интересно. — Он сверкнул обаятельной улыбочкой, качнул длинной челкой. Стась зевнула.
Предупредила лениво:
— Если ты еще не понял — я пустая.
Так, на всякий случай. Не обольщался чтобы. Закрыла глаза. Улыбаться она не хотела — это получилось как-то само собой.
Бэт фыркнул, закивал.
— Да знаю я, видел, это-то и интересно! Не каждый день такую самоотверженность встретишь. Хотел бы я быть на месте этой Снежанны Эски из «Солнечного зайчика», кем бы она ни была… Дочь?.. Ха! Чушь собачья.
Готов поставить год против дохлой крысы, что это твоя первая беременность. Идет?
— У меня нет дохлой крысы. — Стась ответила. Потом удивилась. Потом подумала — а чего, собственно? Ну глупо же, право слово, изо всех сил изображать негодование только потому, что в таких ситуациях положено негодовать?!..
Да и до открытия киоска еще девять минут.
— Значит, я прав! — Он опять просиял самодовольной улыбочкой от уха до уха. — Но вернемся к трогательным чуйствам… Нэжьно любимая подружка, после какой-нибудь заварушки потерявшая профпригодность? Вряд ли… Вас же страхуют на этот случай. Нет, почему-то мне кажется, что это ребенок. Не твой, разумеется, но чем-то близкий. Племянница?.. Хм-м… Возможно. Или — ребенок друга… Скорее всего — погибшего. Хотя — нет, не друга — подруги. Я бы сказал даже больше — коллеги. Возможно, напарницы. Тебе сколько до срока оставалось?
Он умный — да. Очень умный. Но достаточно ли он умный, чтобы…
— Да не дергайся ты! — снова смех, — Я не из хранителей или кто там за тобою охотится. Просто амазонкой от тебя разит за милю, скажи спасибо, что в этой глуши сравнивать не с кем. Манеры, походочка, жесты… Кстати, такая походочка без ежедневного тренинга сглаживается уже где-то через полгода… Так что ты — явная честитка, у джинжерок взгляд другой, видел я их. К тому же у них иные критерии, сама знаешь. Но вернемся к «Солнечному зайчику». Остается еще один вариант — ребенок врага. Возможно — тобою же убитого. У тебя же благородство печатными буквами через всю рожу проштамповано! Я прав?
Была такая игра с разноцветными гвоздиками, которые надо вставлять в гнезда на серой пластинке, пытаясь угадать задуманные противником комбинации цвета пяти выбранных гвоздиков и их места в ряду. Если ты угадал гвоздик по цвету — появляется одна белая фишка, если по цвету и месту — черная. «Диалогом» она называлась. Глупое название, а игра ничего, Стась любила ее когда-то.
Бэт, похоже, тоже ее любил.
— Ты кого-то убила на ринге и теперь содержишь оставшегося без кормильца несчастного сиротку? Чушь собачья. На что хочешь спорю — на ринг сегодня ты вышла впервые. Покалечила кого-то во время рейда с аналогичными последствиями? Реальнее… Но не думаю. Я видел твой стиль, ты не просто осторожна сверх всякой меры — ты королева осторожности. Если уж ты кого и убьешь, то сделаешь это не сгоряча, предварительно продумав все до мелочей и заранее для себя решив… Я прав? Так что же у нас остается?
Оставалось минуты четыре. Пока пусть себе треплется. А потом… В конце концов, тут тоже есть турникеты на входе в места определенного назначения…
— Племянница. Или сестра. Младшая, разумеется, и разрыв очень большой, лет десять. Впрочем, это все ерунда, это я так, за ради светской беседы. Да и любопытно. Знаю, что порок, но ведь так приятно свой порок удовлетворять! На самом-то деле я не за этим к тебе подошел…
До открытия киоска оставалось меньше минуты, когда он сказал:
— Хочешь работать на меня? Я неплохо плачу. Нет, я серьезно.
====== В чужую команду со своими правилами ходят лишь эриданцы ======
Верхний Галапагос.
Отель «Хилтс»
Аликс.
—… Я так и сказала администратору: «Как хотите, а это просто недопустимо!» Да, я прямо так ему и сказала! Что они себе позволяют?!.
— Фиммальхен, дорогая, тебе вредно волноваться, попробуй лучше салат, он сегодня на редкость…
— А все-таки это была женщина! — Ингрид хихикнула и немного смущенно пояснила — Я видела ее в бассейне, в чем мать родила, представляете?! И знаете — с кем?! С Яном Краузе!!!
Цинтия (или все-таки Порция) поджала тонкие губы:
— А чего еще можно ожидать от эриданки? Удивляюсь, как их вообще…
Фиммочка тем временем, проморгавшись, спросила с живейшим интересом:
— А что… фон Краузе… он тоже был, ну, это… ну, э-э-э… Вы меня понимаете?..
— Абсолютно!!! — Глазки у Ингрид расширились почти до квадратного состояния.
Теперь уже заинтересовались все.
— Ну и… как?
— Ой, девочки!!! — Ингрид прижала кулачки к бурно вздымающейся груди, зажмурилась и восторженно замотала головой, — Нет слов!!! Такая фигурка!.. М-м-М-м-м!!!
Порция-Цинтия, слушая внимательно, между тем поджала губы так, что длинный нос ее почти стукнулся об острый подбородок.
— Милочка, Вы что, и сами… э-э… там присутствовали? В этом… э-э… бассейне?
Она произнесла последнее слово с той непередаваемой интонацией, с которой активист общества трезвости произносит словосочетание «пивной ларек». Ингрид покраснела так, что проявились обычно почти невидимые светлые реснички.
— Ну что вы… Как можно! Нет, конечно! Я в окошечко сверху… Случайно…
Шелест листвы сливался с шелестом отдаленных голосов. Музыка в парке была почти не слышна, так, легким фоном. Чирикала какая-то птичка, да в тон ей перезванивались серебристые обручи А-Ль-Сью.
Фиммочка покосилась на мужа, увлеченного картами и не обращающего на женские разговоры ни малейшего внимания. Понизила голос:
— А… это?.. Ну, сама понимаешь… Как?
Ингрид запунцовела вконец. Пролепетала растерянно:
— Девочки, но ведь я только со спины… Да и далеко было…
— А правда ли, что у него на левой ягодице есть пикантная родинка?
— Правда-правда, — сказала А-Ль-Сью довольно громко своим кукольным голосочком. — Хорошая такая родинка, прямо на попке. И совсем не выступающая, гладенькая такая и приятная на ощупь…
Возникло шокированное молчание. Мужчины заинтересованно подняли головы от карт — они всегда заинтересовывались, когда говорить начинала А-Ль-Сью. И заинтересованность их была полна несколько испуганного азарта.
А-Ль-Сью позвенела обручами и, обрадованная всеобщим вниманием, сообщила радостно, по-прежнему в полный голос:
— И пипка у него приятная. Маленькая такая, аккуратненькая, гладенькая. Особенно, если языком…
Договорить ей не дали, опомнившись, хотя и с опозданием.
Женщины заговорили все разом, громко и бессвязно. Ингрид, цветом лица сравнявшаяся с темно-бордовой отделкой своей блузы, желала вина, и немедленно, Фиммочка призывала мужа, требуя оторваться наконец от дурацких карт и уделить все-таки кусочек внимания своей жене, Цинтии-Порции немедленно потребовался счет, мужчины же тихонько гудели о чем-то своем, посмеиваясь в усы и время от времени бросая украдкой на А-Ль-Сью взгляды отнюдь не осуждающие.
А-Ль-Сью молча тянула через соломинку золотистое вино, улыбалась чуть рассеянно.
Преподанный неделю назад урок не прошел даром — на этот раз даже Цинтия (или все-таки Порция?) не осмелилась сделать замечание. Даже в самой деликатной и безличностной форме. Другие и подавно не рискнули, только Фиммочка глазки страдальчески оквадратила.
А в том, что никакие намекающие разговоры об общепринятых нормах приличия А-Ль-Сью не понимает и понимать не собирается, реагируя хлопаньем пушистых ресниц, округлением ярких губок и восклицаниями типа: «Подумать только!», «Надо же, как интересно!» в лучшем случае, а в худшем — издевательским фырканьем, откровенным хохотом и «Да ну!.. Врете вы все! Не бывает такого! Это же глупость полная!» — в этом они уже успели убедиться на собственном горьком опыте.
Впрочем, личная заслуга самой А-Ль-Сью в создании такой репутации была не слишком и велика. Обитательницы Перекрестка все были такими. Или почти такими. И прощалось им многое. Во всяком случае — гораздо большее, чем представителям других миров. И не из-за богатства, фантастического даже по меркам Верхнего Галапагоса. Просто были они чем-то вроде стихийного бедствия или явления природы, а с явлениями природы глупо спорить. От них можно спасаться, их можно приветствовать, с ними можно смириться или даже восхищаться ими, желательно, правда, издали, — но спорить с ними глупо. Так и с канальерками.