(смех в зале. Шум. Выкрики с мест становятся настолько громкими, что временами заглушают докладчика)
— …Уничтожать гены стабильности — все равно, что пилить сук, на котором выстроено все здание нашей цивилизации! Да и зачем? Тех, у кого планетарная зависимость проявляется хотя бы в самой малой степени — менее десятой доли процента! Да, конечно, даже в масштабах одной среднеиндустриализованной планеты эта цифра впечатляет, но тех же гермов, например, рождается чуть ли не в шесть раз больше! Но вы же не станете требовать, чтобы только из-за этого обстоятельства все мы…
(хохот в зале, аплодисменты, свист)
—… На Диксаунте ее называют звездной аллергией. На мой взгляд, это куда более верное название. Впрочем, зависимость тоже можно принять. Аллергии — они ведь очень разной степени тяжести бывают. От легкой крапивницы до глубокого отека Квинке-Фингербальда, полной остановки дыхания и анафилактического шока. И с аста ксоной дело обстоит точно так же, вы же и сами это прекрасно знаете, господа.
Кто спорит, быть на всю жизнь прикованным к планете, на которой тебе не повезло родиться — что может быть ужаснее?! Особенно, если родился ты не на столичной Церере или хотя бы тех же верхних Галапагосах…
(Смех в зале)
— … Но ведь это — всего лишь миф, господа! У большинства больных симптоматика минимальна! Легкая тошнота, головная боль, ломота в суставах… Уверяю вас, что при самой обычной простуде или ревматоидном псевдоартрите Лероны вы испытаете куда больший дискомфорт, чем эти несчастные, задумай они покинуть свою родину! Не надо их жалеть — пожалейте себя! Они вполне способны перенести полет, слегка потерпев! Или воспользовавшись анальгетиками из домашней аптечки и всем вам еще со студенческих времен наверняка хорошо известными антиблюйками, никогда не мог запомнить, как же они на самом деле называются…
(Смех в зале. Свист. Выкрик: «Прекратите балаган!»)
— …На той же Асте Ксоне, кстати, где этот синдром впервые идентифицировали как отдельное заболевание, сейчас подверженных ему людей в десятки раз больше, чем в любом другом месте, выбранном наугад! Как вы думаете — почему? Ну, напрягите мозги, если они у вас еще остались! Ну же, кто самый смелый?.. Нет! Вы ошибаетесь, молодой человек! Вовсе не потому, что их там больше рождается! Ничего подобного! Просто они слетаются туда со всего космоса!
(шум в зале нарастает)
— …Да! Вы не ослышались! Именно слетаются! Что бы там не утверждали мои горе-коллеги! Им нравится чувствовать себя среди своих, таких же, им нравится подчеркивать свою ущербность! На Аста Ксоне их уже более пяти процентов населения! Это полноценная этническая группа! Там есть целые города, в которых нет ни одного здорового взрослого человека! Да, я не случайно отметил — «взрослого», дети у них рождаются вполне… Да что вы себе позволяете, молодой человек?! Вы бы еще про мифический Котдог вспомнили! Вы же ученый, а не…
(шум, крики, звуки потасовки. Обрыв записи)
====== Правилам плевать на то, что ты о них думаешь ======
Система Маленькой-Хайгона
Автономная медицинская база № 28
Марк Енсен
Отчаяние разным бывает. Очень разным.
От робкого и светлого, с привкусом легкой ностальгической грусти, до мрачных чернильно-черных глубин, когда нет сил даже на жалость к самому себе.
Марк Червиолле-Енсен был знаком с отчаянием вплотную, давно и очень накоротке, пересмотрел все оттенки, перепробовал все тончайшие нюансы и мельчайшие привкусы. Он мог бы написать альманах, путеводитель или даже энциклопедию, поскольку знал об отчаянии все.
Во всяком случае, так ему раньше казалось…
—… РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…
До того, как полтора десятка абсолютно приличных и вроде бы безвредных людей умудрились за каких-то полтора часа превратить его жизнь в подобие ада, а 28-ю станцию — в помесь бедлама со свалкой, оставив его в растрепанных чувствах в не менее растрепанной станции и на грани самого глубокого и отчаянного отчаяния из всех, с которыми ему только приходилось иметь дело на протяжении последних по крайней мере двадцати лет.
—… ДИНЬ-ДОН…
И улетели, оставив его одного.
Почти одного…
—… ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…
Может быть, все оказалось бы вовсе не так страшно, если бы только этим бы и ограничилось. И Марку Червиолле-Енсену, вполне вероятно, и удалось бы удержаться на грани. Если бы такие приличные с виду люди действительно отбыли, оставив его одного.
—… ДИНЬ-ДОН…
Но не тут-то было…
—… ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…
Неприятности усугублялись еще и тем обстоятельством, что Марк Червиолли-Енсен не любил детей.
—… ДИНЬ-ДОН…
Не любил и побаивался.
Разных — молчаливых и орущих даже во сне, активных и апатичных, веселых и плаксивых, скандальных и тихонь.
Не любил — и все тут.
—… ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…
Он не любил их, независимо от возраста — и совсем крошечных, регулярно пачкающих пеленки, насквозь пропахших молоком и усердно таскающих в рот всякую дрянь, и относительно больших, регулярно пачкающих стены подъездов, насквозь пропахших папиными папиросами и маминой парфюмерией и с не меньшим усердием таскающих все, что не приколочено.
—… ДИНЬ-ДОН…
Он не любил их, вне зависимости от внешнего вида — и аккуратных толстеньких отличников-всезнаек в очках, и хрупких поэтов-художников с мечтательной поволокой в подслеповатых глазенках, и дочерна загорелых жилистых сорвиголов спартанского воспитания.
—… ПИФ-ПАФ-ОЙ-ЁЙ-ЁЙ…
Он не любил их, вне зависимости от социального положения — и золотых юнцов, скучающих в обществе персональных телохранителей, и вокзальных оборвышей с цепкими глазами и ловкими пальцами.
—… ДИНЬ-ДОН…
Но больше всего на свете он ненавидел девочек типа крошка-барби…
—… У-МИ-РА-ЕТ-ЗАЙ-ЧИК-МОЙ…
Аккуратненько причесанных, одетых в воздушные кружевные платьица, которые любой нормальный ребенок благополучно изгадил бы в течение первых же пяти минут, кукольных милашек с фарфоровыми личиками и стеклянными прозрачными глазками, с маленькими аккуратненькими пальчиками — розовый ноготок к розовому ноготку, — с вечно белыми носочками, губками бантиком и ровненькой, как по линеечке, челочкой.
—… ДИНЬ-ДОН…
Правда, сумасшедших он не любил намного больше.
Хотя бы уже потому, что в реальной жизни сталкивался с ними гораздо чаще — родной дядюшка со стороны матери, как никак, хотя и считался абсолютно безобидным, любил-таки иногда выскакивать перед самым началом номера на сцену в абсолютно непотребном виде, чем неизменно страшно пугал пожилого дирижера, невероятно смущал тогда еще совсем молоденькую тетушку со стороны матери и приводил в полный восторг остальную публику. А двоюродная сестра самого Свена Енсена, например, всю свою сознательную жизнь боролась за предоставление избирательных прав канарейкам, в полной и не подлежащей критике разумности которых не сомневалась ни секунды. И даже основала специализированную академию при построенной персонально для их нужд церкви в рамках какой-то из труднопроизносимых конфессий. Да и сам Свен Енсен под старость крышей ослабел преизрядно.
—… РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…
А еще Марк Червиолле-Енсен не любил считалки. И животных тоже не любил. Особенно зайцев.
Вернее — зай-чи-ков.
—… ДИНЬ-ДОН…
Зайчиков Марк Червиолле-Енсен просто на дух не переносил.
—… ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…
Голос был громок и имел ясно слышимый металлический оттенок. Но все-таки — это был детский голос.
—… ДИНЬ-ДОН…
Марк заскрежетал зубами и, не рассчитав, задел гаечным ключом какие-то провода. Посыпались искры, запахло озоном.Половина огонечков на пульте мигнула и погасла. Жалобно пискнув, отключилась система аварийного оповещения.
Голос продолжал звучать, как ни в чем ни бывало.
—… ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…
Марк взвыл и швырнул кожух динамика внутренней связи об пол. Покосился на экран.
Этот экран демонстрировал внутреннее помещение реабилитационного отсека. Славное такое помещение, любо-дорого посмотреть. Травка, цветочки, журчащий по почти натуральным камушкам почти натуральный ручеек. Пока работал внутренний динамик — имеется в виду нормальная его работа! — еще и птички пели, и всякие там прочие звуки природы слух услаждать спешили. Отсек потому как был специально предназначен для психологического и физического восстановления лиц, перенесших острый приступ аста-ксоны.
—… ДИНЬ-ДОН…
Хороший отсек.
Славный.
—… ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…
У ручья, прямо на траве, был постелен квадратный ковер. Яркий такой, цветастый. Квадратный. Не очень большой.
Но ведь и девочка была не слишком крупная.
—… ДИНЬ-ДОН…
Она сидела на ковре и играла с неваляшкой.
Игра заключалась в том, что после каждой считалочной строчки она сосредоточенно толкала неваляшку указательным пальцем, и та издавала весьма громкое ДИНЬ-ДОН.
Музыкальное такое ДИНЬ-ДОН.
Очень чистое.
Ре-ми второй октавы…
—… ПИФ-ПАФ-ОЙ-ЁЙ-ЁЙ…
Девочка выглядела типичной девочкой из ночного кошмара — белые носочки, розовое кукольное платьице, губки бантиком. А главное — волосы. Волосы были совсем уж ненатуральными, блестящие, волосок к волоску, и цвет типично кукольный — словно яркий пушистый апельсин присыпали серебряной пудрой.
—… ДИНЬ-ДОН…
И девочка эта явно была ненормальной.
—… У-МИ-РА-ЕТ-ЗАЙ-ЧИК-МОЙ…
Ксона — болезнь коварная.
Судороги крутят такие, что иногда даже кости ломает, а мышцы и связки летят только так. И сосуды, конечно же, рвутся. Куда они денутся? Перенапряжение такое, да к тому же и стенки истончаются, все одно к одному. Вот и появляются после каждого приступа всякие там капиллярные сетки, гематомы и внутренние кровоизлияния.
А мозг этого любит не больше, чем Марк Червиолли-Енсен зайчиков.
—… ДИНЬ-ДОН…
Рванул один-другой крупный сосуд — и вот тебе готовенький инсульт с последующим параличом и всеми сопутствующими прелестями. Или, что не лучше — лопнула ко всем чертям пара-другая совсем уж крохотных, еще в дюжине тромбики засуетились, и вот вам рассеянный склероз с прогрессирующим маразмом и всякими там психозами вкупе, просим любить и жаловать. Удовольствие то еще…
—… РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…
Особенно — тем, кто рядом находится.
—… ДИНЬ-ДОН…
Девочка играла с неваляшкой вот уже трое суток. Не отрываясь от этого милого занятия ни на минуту.
Это — нормально, да?!
Вот уже трое суток милая детская считалочка, прерываемая мрачным ДИНЬ-ДОНОМ, непрерывно транслировалась по внутренней связи — внятно, отчетливо, ритмично.
И очень, очень ГРОМКО…
—… ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…
Как этой мелкой дряни удалось добраться до динамика и намертво закоротить его — один Оракул знает. Психи — они иногда очень изобретательными бывают. И продуманными настолько, что любой нормальный человек ошизеет.
—… ДИНЬ-ДОН…
Просто с ребенком Марк Червиолле-Енсен еще бы справился. С трудом и внутренней дрожью — но справился бы. С просто психом — тоже. Ценою множества седых волос и безвозвратно сгоревших нервных клеток, но сумел бы, поскольку дело и раньше имел. Если вести себя с ними, словно с корзиной тухлых яиц, то есть до чрезвычайности нежно и аккуратно, то это срабатывает. Главное — не называть их психами. И обращаться, словно они самые обычные люди, и вся шизня ихняя — вполне нормальное человеческое поведение.
Но — ребенок, плюс девочка, плюс самого паскудного вида, плюс еще и сумасшедшая…
Четверо на одного — это уж слишком.
—… ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…
Вот уже трое суток Марк Червиолле-Енсен боролся с превосходящими силами противника. И, разумеется, проигрывал.
Поначалу он пытался просто вырубить динамик, но так и не сумел даже понять, в чем там, собственно, дело. А сегодня от отчаяния и вообще спалил. А заодно и перепортил половину следящего оборудования, автомеханику на две недели работы.
—… ДИНЬ-ДОН…
Он пытался усыпить ее саму. Поначалу — словами и лаской. Потом — подкупом. Потом — угрозами и силой. И, наконец, уже впадая в мрачные глубины отчаяния и начиная понимать тщетность и суету жизни вселенной вообще и его, Марка Червиолле-Енсена, в частности, — при помощи химии.
—… ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…
Но девочка еще раз подтвердила диагноз, проявив свойственную всем психам предусмотрительность, и диагност тоже оказался заблокированным.
—… ДИНЬ-ДОН…
Он пытался не обращать внимания…
В конце концов, он же спал в общежитии для студентов под вовсю работающий тивизор или даже при проведении дискотеки на первом этаже, а это что-то да значит, поскольку звукоизоляцией стены студенческой общаги не страдали отроду.
Но и эта затея была обречена на провал, поскольку мощность и тембр динамика внутренней связи были специально рассчитаны опытнейшими специалистами таким образом, чтобы быстро и эффективно разбудить даже спящего после недельного запоя сурка.
—… ПИФ-ПАФ-ОЙ-ЁЙ-ЁЙ…
А сегодня утром он окончательно убедился, что и сам сходит с ума.
Забавно, но это его почти не испугало.
—… ДИНЬ-ДОН…
Ох уж это музыкальное ДИНЬ-ДОН… Тембр действительно самый пакостный. Под такой не поспишь, хоть тресни. Даже если уши зажать. Даже если подушкой накрыться…
—… У-МИ-РА-ЕТ-ЗАЙ-ЧИК-МОЙ…
Гомер врал.
Не видел Одиссей никаких сирен. А если бы видел — только бы его самого и видели, поскольку никакие восковые пробки в ушах против ЭТОГО не помогают, разве что приглушают слегка, но все равно — слышно…
Марк Червиолле-Енсен знает.
Пробовал.
—… ДИНЬ-ДОН…
Марк вцепился зубами в воротник форменной куртки. Потянул.
Материя не поддавалась, и он дернул, зарычав. Потом дернул еще раз. Всхлипнул. Выплюнул изжеванный воротник.
—… РАЗ-ДВА-ТРИ-ЧЕ-ТЫ-РЕ-ПЯТЬ…
Сегодня утром он попытался опять включить тиви.
Он пытался это сделать еще вчера, но вырубил сразу же, как только услышал первую фразу.
—… ДИНЬ-ДОН…
А поначалу вроде бы ничто не предвещало кошмара. Шел какой-то фильм. Красивый такой фильм, синее море, небо безоблачно, яркое солнце в воде отражается… (Хм-м?.. Ассоциации странные… Ладно, проехали).
Синее море, белый пароход…
Пароход действительно был белым. Правда — не пароход, а изящная древняя яхта, еще моторная, с убранными по случаю слабого ветра парусами. Старинная, даже без антигравитационого покрытия. И сделанная, кажется, из дерева. То ли фильм исторический или хотя бы в стиле ретро, то ли наоборот — последний писк моды
—… ВЫ-ШЕЛ-ЗАЙ-ЧИК-ПО-ГУ-ЛЯТЬ…
На ослепительно белой палубе под парусным тентом сидела молодая женщина в белом костюме.
Сидела, облокотясь на легкий белый столик, покачивала белой туфлей на стройной ноге, щурила на солнце темно серые глаза. Потом обернулась на звук шагов, посмотрела оценивающе и насмешливо прямо в камеру, изогнула капризно красивые яркие губы.
—… ДИНЬ-ДОН…
— Капитан Енсен, сделайте глупость… Ради меня.
Марк Червиолле-Енсен, действительно дослужившийся в медицинском корпусе до суб-капитана, взвизгнул и отскочил от тиви, выдернув провод. Потом нашел в медкаталоге индекс неразбавленного спирта, синтезировал и выпил полстакана залпом.
—… ВДРУГ-О-ХОТ-НИК-ВЫ-БЕ-ГА-ЕТ…
Он вообще-то не пил. Совсем. Поэтому после второго полустакана, уже практически утром, сумел себя убедить, что ему просто показалось. Вернее — послышалось. Эта сероглазая женщина в белом совсем не то говорила. Или произошло какое-то дурацкое совпадение — ну ведь бывает же, в самом-то деле!
Правда, для того, чтобы решиться снова включить тиви, понадобилось еще несколько глотков.
—… ДИНЬ-ДОН…
Шел боевик, на экране не наблюдалось ни синего моря, ни белой яхты. Рушились здания, взрывались машины, падали тут и там трупы, пули чирикали, словно весенние птички. Пробежал, отстреливаясь, какой-то раненый парень. Короче, Марк совсем было успокоился.
А потом появилась ОНА…
—… ПРЯ-МО-В-ЗАЙ-ЧИ-КА-СТРЕ-ЛЯ-ЕТ…
Та самая.
В белом которая. Ну, то есть раньше была в белом, а теперь..
Замотала головой, заломила руки, закричала отчаянно:
— Енсен, Енсен, мы погибли!..
Правда, сейчас она была уже вовсе не в белом, но какая, к дьяволу, разница, если это точно была она?
Марк разбил экран каблуком ботинка.
Он не закричал — голоса не стало.
—… ДИНЬ-ДОН…