…Когда-нибудь ты нарвешься…
Знала бы она...
Сегодня днем он проснулся от собственного крика. И больше уже так ине решился заснуть. Не то чтобы не захотел, нет, именно не решился.
Когда-то он считал, что ничего нет страшнее потери свободы. О, златоглазые, как же наивен он был! Остается лишь посмеяться да переложить на священный язык песен что-нибудь попохабнее. А что еще остается, если просыпаешься глубоко заполдень от собственного крика?
Когда-нибудь ты нарвешься…
Хотел ли он того ребенка? Да Аврик его знает! Поначалу было просто забавно — ну надо же! Вот так, нахально, при всех, в такой пиковой ситуации — взять и предложить. Словно нет ничего естественнее, словно это абсолютно нормально... Никто не предлагал. Кроме нее. Ни тогда, ни сейчас, Эхейкса — так, жертва, сам все подстроил, она поначалу и не догадывалась. И не слишком-то, кстати, обрадовалась, когда узнала.
Нет, там иное было.
Сама.
Первая.
Предложила.
Попросила почти.
Ах, какое искушение! Ну как же было устоять-то, тем более — видя перепуганные рожи этих папенькиных сынков, что воображают себя…
Когда-нибудь ты нарвешься.
Хотел ли он того ребенка? Поверил ли на самом деле столь странному предложению? Предложению, которое она даже не собиралась выполнять. Ни на миг не собиралась.
Смешно.
Он о чем-то думал, чего-то боялся, переживал даже, а она… Просто ушла. Забыла. Не подумала даже.
Самым логичным было бы испытать облегчение. Рентури прав, трижды прав. Но в том-то и дело, что Эльвель редко поступал правильно и логично. Вот и сейчас.
Он разозлился.
Впрочем, простое слово «разозлился» не передает и десятой части того ощущения, которое он испытывал. Не помогало даже то, что сегодня ему таки удалось довести арбитров до почти что апоплексического состояния. Хотелось чего-то большего.
Гораздо большего…
— Рентури! Скажи нашим, что пойдем сегодня. Сразу после рассвета.
— Сегодня?..
— Ну да. А чего тянуть?
Система Маленькой-Хайгона
Станция Маленькая
Пашка
Здесь тоже звезды были под ногами. Мелкие такие, хрупкие, наступил ботинком — и нету звезды, поэтому ходить приходится осторожно. Жалко их, шустрые живые звездочки, гордость станции. На Хайгоне светлячков нет.
И на медбазе тоже нет. Откуда там светлячки? А вот звезды под ногами там тоже были. И можно было на них наступать ботинком, что Пашка и делал с большим удовольствием.
Эти звезды были врагами — они сделали больно Жанке.
С каким бы удовольствием Пашка их раздавил тяжелым ботинком. Или хотя бы отковырнул ногтями с прозрачного пластиката — все, до единой! Как те, в младшей группе спецотряда, которые сам же и наплевал. Только эти звезды сколупнуть невозможно — они где-то там, с другой стороны, далеко, не дотянуться. И оставалось только давить их ботинком — просто, чтобы не видеть.
И не понимать…
Когда Жанку утаскивали — обколотую, зафиксированную в спецзахватах носилок — она повернула голову, нашла Пашку глазами и ухмыльнулась. Почти подмигнула. Она уже снова уплывала в беспамятство, и глаза теряли фокусировку, но Пашка мог голову заложить — это было осознанное движение! Не остаточная судорога, не рефлекторное сокращение перенапряженных мышц — она на самом деле ему ухмыльнулась. Как сообщнику.
На медбазу пассажиров не пустили, Пашка стоял в переходном тамбуре. В салоне рыдала Маська, некрасиво размазывая по щекам вроде бы неразмазываемую тушь, спрашивала непонятно кого: «Ну что за подлость, а?! Ну что за подлость такая…» Линка шепталась со всеми по-очереди, многозначительно выпучивая глаза и мелко тряся головой. Макс ходил гордый — как же, ведь именно он не растерялся и первым вспомнил про базу. Кто-то сказал про карму. И про то, что дошутилась. Нельзя, мол, такими вещами и так долго, и во всякой шутке есть доля шутки. И что, будь она умнее — давно бы прошла контрольные тесты и получила бы свой белый билет на полных правах. И все бы про себя знала, и не пугала бы людей, а то вон Теннари аж серый был, когда ее уносили…
Они рассуждали с такими умными мордами и с таким знанием дела, что Пашку даже затошнило. Вот и стоял он тут, в переходном тамбуре, и давил ботинками звезды на прозрачном полу — все лучше, чем там сидеть и выслушивать.
Потому что эти, в салоне, ставшие вдруг чужими — они только думали, что знают. А вот Пашка на самом деле знал.
Это именно он вскрыл интернатовскую аптечку. И кое-что оттуда вытащил — кое-что такое, чего нельзя получить по обычной доставке.
Не для себя, конечно — ему такая дрянь на фиг не нужна. Просто Жанка попросила. А если тебя просит Жанка — отказать невозможно. Ну, во всяком случае, Пашка вот точно отказать не мог. Хотя и огорчился сильно — было странно и неприятно думать о том, что Жанка может загонять себе в вены какую-то дрянь. Настолько неприятно, что он даже названия запомнил. А потом не поленился и залез в информаторий. И долго копался.
И почти ничего не понял, конечно. Слишком уж там было много всяких специальных медицинских слов. Но главное уяснил — не наркотик это. Что-то там было про выстилание стенок сосудов. И армирование. Какой-то витаминный комплекс ударного действия… что-то про стволовые клетки еще. Или про зародышевые? Главное, что про наркотики там ни слова не было, и в реестр ограниченных к применению оно тоже не входило. Просто какая-то редкая медицинская штучка, и все. Вряд ли может быть слишком уж опасной, если имеется в стандартной интернатовской аптечке. Надо Жанке — ну, значит, надо. Достанем, делов-то.
Антиблюйки она уже перед самым стартом пила, вялая такая, заторможенная, на себя не похожая. Он еще удивился, что две упаковки выпотрошила, обычно одной-двух капсул вполне хватает даже взрослому. А потом добавила еще что-то из безыгольного иньектора — и попросила не будить.
Все она про себя знала. Давно уже. Потому и подготовилась заранее.
Сколько ей было тогда? Шесть? Нет, наверное, даже меньше шести, первую практику проходят как раз перед школой. Ей тогда повезло — Пашка, когда догадываться стал, отыскал тот случай во внутреиинтернатовском новостном архиве. Ну чтобы окончательно убедиться. И убедился, чего уж.
Несколько малолетних дур перед самым полетом отравилось какой-то домашней экзотикой. Проявилось почти сразу после старта, на орбите их ссадили, накачали лекарствами и отправили вниз. На всякий случай всем, конечно же, поставили нулевую под вопросом — с переаттестацией по достижению совершеннолетия. Или раньше — при изъявлении желания. Обычная процедура, все и везде так делают.
Три мелкие дуры оказались дурами как есть, потребовали переаттестацию через месяц. И получили ее. И потеряли великолепную отмазку от всех внепланетных практик — ну, дуры, что с них и взять? Четвертая ничего требовать не стала — и билет сохранила. И приобрела репутацию умненькой и расчетливой стервочки, которая далеко пойдет. И улыбалась потом, отвечая лишь загадочным приподниманием бровей на все подначки по поводу мнимой ее инвалидности. Как же она могла улыбаться — потом, как она вообще могла улыбаться, ведь она-то — знала…
А еще она знала нас — вот что подумал Пашка, когда Теннари вернулся и погнал его из стыковочного тамбура обратно в салон.
Она знала нас — и она нас боялась, думал Пашка с какою-то странной отстраненностью оглядывая сочувственно шушукающихся одногруппников. Вот именно этого и боялась, этих сочувственно-снисходительных рож, этих самодовольно-жалостливых взглядов, пересудов вот этих. «Ах, она, бедненькая, ах, она несчастненькая! Ах, как же ей не повезло!»
Наверное, она тогда и выдержала-то только потому, что рожи эти как наяву увидала. И решила — нет уж! Не будет вам такой развлекаловки. Обломайтесь. Можете считать ее ленивой, продуманной и слишком умной или, наоборот, наглой дурой — можете считать ее вообще кем угодно. Только вот инвалидом — шалишь. Не можете.
Не позволит.
У нее было почти три месяца до их возвращения, чтобы все обдумать. И выбрать линию. И вести себя потом так, словно ничего не произошло. Чтобы никто ничего не заметил.
И никто ничего не заметил. Не обратил внимания даже Пашка, а он ведь ее знал, сколько себя помнил, говорят, даже в яслях капсулы рядом висели. Она изменилась тогда — а он не заметил. Раньше из имитатора неделями не вылезала, а тут как отрезало. Понятно, для нее это не игра была, тренировка на будущее. Тренировки стали не нужны — зачем, если все равно при первой же проверке комиссуют вчистую, какой уж тут пилотаж. Но это сейчас понятно, а тогда мимо прошло. Она ведь пилотом стать хотела тогда — а кто, скажите, не хотел в младшей-то группе? Пашка и сам хотел, только вот в имитаторе штаны протирать лень было. Помнится, он даже обрадовался тогда, что Жанка повзрослела и перестала маяться дурью. А она просто линию поведения такую выбрала. И держалась ее. Одна. Все эти годы…
Вы кого сейчас друг другу инвалидом называете и кому сочувствовать смеете, идиоты? Да она сильнее любого из вас! И здоровее! Она вырвалась из такой ловушки, о которой вы даже и представления-то не имеете! Вы бы не смогли — никто из вас. Пашка бы и сам первым не смог. А она — сумела. Не зря же весь последний год так налегала на биохимию. Придумала выход, поймала на слабо, чтобы все показалось естественным и вы не догадались раньше времени, испортив все своими догадками — и сумела.
Потому что ее тянуло туда.
Потому что зачем-то ей было это нужно — увидеть звезды не только над головой.
И если уж она сумела добраться до Астероидов — то фиг ее теперь остановишь. Найдет способ. Придумает что-нибудь. Один раз почти что справилась, только дозу немного неверно рассчитала — ну так теперь рассчитает точнее, опыт есть. Пашки, правда, больше нет под рукой, чтобы взломать какую-нибудь аптечку, ну да Жанка и на этот случай что-нибудь придумает. Она умная.
А со звездами мы еще разберемся. Что у них там за сферы всяких Шварцев и прочие фиговины…
Пашка вздохнул, привычно развернул комм на коленях и полез в местную сеть — на физмате у него была своя страничка, как и у любого постоянного посетителя. Вот уже третий день он продирался сквозь зубодробительные концепции черных дыр.
Получалось не очень.
====== Незнание правил микробиологии не освобождает от ответственности перед чумой ======
Справочник Викинета
Синдром Аста Ксоны (в дальнейшем АК).
Другие названия — Звездная аллергия. Планетарная зависимость. Непереносимость пустоты.
Впервые классифицирована и описана на Аста Ксоне в 322 году, названа по месту обнаружения, хотя талерланский институт генетики оспаривает приориетет, ссылаясь на статьи доктора Аспиро о психосоматических расстройствах эры активной колонизации, изданные в 306 году.
В некоторых отдаленных системах АК была обнаружена самостоятельно и потому в дополнение к основному официальному названию имеет местечковые определения, форма которых может меняться от планеты к планете, но суть остается неизменной и сводится к вышеперечисленным.
А если простыми словами, то подверженный АК не способен переносить Космос. Даже в том мизерном количестве, в каком виден он в крохотных иллюминаторах пассажирских катеров. Даже если нет у этих катеров иллюминаторов. Он навсегда оказывается прикован к планете, на которой родился…
Спровоцировать приступ может любой из множества инициирующих факторов — перегрузки при старте, последующая невесомость, простое изменение силы тяжести, если ни перегрузки, ни невесомости не было и в помине, изменение радиационного фона на какие-то микроскопические доли, даже приборами не фиксируемые, вибрация двигателей, поля работающих эмканов… В частности — то смутное, почти подсознательное ощущение ИНАКОСТИ, хорошо знакомое любому опытному путешественнику.
Именно последнему фактору отдают предпочтение новейшие разработчики теории аста ксоны, мотивируя свои выводы тем, что ни разу ни в одной лаборатории на поверхности многочисленных планет не увенчались успехом не менее многочисленные попытки спровоцировать приступ искусственно, ни применяя факторы по отдельности, ни используя их оптом, и даже в том случае, когда испытуемые были твердо убеждены, что находятся за пределами орбиты.
Аста ксона — штука серьезная. Ее на мякине не проведешь.
Проявления ее тоже могут быть различны — от легкой головной боли, тошноты, ломоты в суставах и общей вялости, до кататонического ступора, кровоизлияния в мозг, паралича, остановки сердца.
Есть у Аста Ксоны и еще одна неприятная особенность.
Она неизлечима…
(Выдержка из скандального доклада профессора Нгу Ена Ли на межсистемной медицинской конференции, посвященной тенденциям борьбы с отдаленными последствиями генетических отклонений и потенциального их купирования на ранних стадиях развития зиготы. Выступление зафиксировано не полностью, поскольку закончилось всеобщей потасовкой, в которой ведущему оператору-мнемонику разбили голову, чем привели в полную негодность вмонтированную в лобную кость аппаратуру. Администрация канала приносит извинения за качество и незавершенность отснятого материала, предоставляемого ею широкой общественности)
— …Вы полагаете, что царем природы человека сделал Его Величество Разум, великий и могучий? Ха! Ничего подобного! Царем природы человека сделала Ее Величество Приспособляемость. Человек — такая скотина, что приспособится к чему угодно! Он с удовольствием живет и здравствует там, где дохнут крысы и тараканы. Более быстрые, сильные, хитрые, свирепые, зоркие благополучно вымирали, стоило слегка измениться окружающим условиям, а человек — приспосабливался и выживал!
Он был всеяден и нетребователен к климатическим условиям. Не имея собственной теплой шкуры, он научился разводить костер и утепляться при посредстве шкур, содранных с неумеющих приспосабливаться представителей прочей окружающей его фауны. С родственников своих, так сказать, дальних или даже ближних…
(смех в зале, отдельные хлопки)
— …И даже объявив войну природе, он все равно приспосабливался — к задымленному воздуху, отравленной воде и генетически модифицированным продуктам питания. Он побеждает, уступая. Впрочем, что это я о нас говорю в третьем лице? Не он. Мы. Именно мы с вами, господа, все вместе и каждый в отдельности!
(легкий одобрительный шум в зале)
Еще не имея жабр, мы освоили океаны. Поднялись в небо, не умея летать. Покорили время. Расстояние. Природу.
Космос.
Покорили, приспособившись. А, значит, изменившись.
Но мы давно перестали бы быть людьми, если бы не Аста Ксона и синдром, названый в ее честь. Да-да, вы не ослышались! Именно благодаря так называемому синдрому аста ксоны мы до сих пор остаемся людьми! Да здравствует аста ксона, господа! В ней единственной — наше спасение…
(шум в зале усиливается, приобретает недоумевающий оттенок. Слышны отдельные растерянные выкрики: «профессор, вы о чем?», «Что он несет?!». Властный и уверенный голос докладчика пока еще легко перекрывает нарастающий гвалт)
—…Я повторяю еще раз — господа коллеги, руки прочь от аста ксоны! Когда же до вас наконец дойдет, что это — не болезнь, а защитный механизм?! Иммунная система и спинной хребет человечества! Последняя преграда, не позволяющая разнести к чертовой матери человеческий генофонд клочками по галактическим закоулочкам!
(негодующий шум в зале, выкрики с мест)
— …Да, да, я все это понимаю! Ни один из больных синдромом Аста Ксоны со мной не согласится. И будет по-своему прав! Больному, ему ведь что главное? Ему главное — выздороветь. А, значит — болезнь уничтожить. И ему наплевать на последствия, до которых он все равно не доживет! Но вы же ученые, господа! И не думаю, что кто-то из вас болен даже самой слабой формой. Иначе вы вряд ли сумели бы сюда добраться!..
(шум и смех в зале, одобрительные хлопки, возмущенные крики с мест)
—… Да, я согласен, что это — самое настоящее проклятье для людей, ей подверженных. Но с тем, что это — проклятие всего человечества в целом, я не согласен категорически! Аста ксона — благословение человечества! Его неубиваемая фишка и козырный туз-джокер! Именно благодаря аста ксоне человек в любой глубинке остается человеком. Невзирая на многочисленные местечковые мутации, мы все с вами — люди, а жабры, хвосты, крылья и количество рук — это мелочь, господа, самая настоящая мелочь, не стоящая внимания! Именно благодаря аста ксоне все еще возможны межвидовые браки, и нормальные дети могут быть, допустим, даже у хиятанки и эриданца! Если, конечно, сумеете вы отыскать такого… ну, скажем так, не совсем нормального эриданца, склонного к экстремальным развлечениям. И сумеете уговорить на подобную авантюру какую-нибудь не слишком расторопную хиятанку до того, как она откусит вам голову!