— Можно громче, а то враги тебя не расслышали, — огрызнулся другой рыцарь.
«Они все на пределе», — поняла Изабелла. Скорее бы этот коридор закончился.
Ее желание исполнилось спустя несколько минут. Последние ступени привели отряд к массивной двери из грубо, но плотно сколоченных досок. Если ее не выбить с одного удара, время будет безнадежно упущено.
Граф Уорик переглянулся со своим братом, и они не сговариваясь бросились на дверь. Дерево треснуло и начало ломаться, а Золотые Рыцари охотно помогли. Они влетели во внутренний двор Тауэра, взметнув пыль из-под ног. Кто-то даже воспользовался этим и кинул гость сухой земли в лицо врагу, а Изабелла выхватила лук и наложила стрелу. Целиться не было необходимости: кругом были враги, и они были на одно лицо.
Она выпускала стрелу за стрелой, рассекая золотыми лучами мглу черных доспехов. Но тьма не рассеивалась. Противников даже как будто стало больше.
— Сколько же их? — это был скорее вопрос в пустоту, и лучница не ожидала, что ей ответят, но голос справа прорычал:
— Пятьдесят здесь, двадцать на стене, — Уорик. Похоже, он собрался в одиночку сдержать тех, кто на стене.
Подкрепление из шестерых Золотых Рыцарей прибыло как раз тогда, когда граф пригвоздил к настилу очередного противника. Напавшего на Уорика сзади Изабелла сама сняла выстрелом. Еще трое прислужников Равенны вынырнули из-за угла. Изабелла вынула меч, но раздавшийся скрежет был слишком сильным и тяжелым. Лучница отшатнулась и увидела над воротами своих людей. Решетка, скрежеща, плыла ввысь. «Мост! Они опускают мост!»
Впервые лязг металла показался Изабелле небесной музыкой.
***
Был поздний вечер, когда конница Хаммонда отделилась от общего войска, и тусклый рассвет — когда ушел отряд Уорика, но для Генриха все время разделилось на «до» и «после». Все, что происходило до битвы, было одинаково важно, но несло с собой неопределенность. Генрих побывал в слишком многих сражениях, он видел, как умирают друзья, и уже не мог позволить себе привязываться к кому-либо. Однако Изабелла и Охотник, с которыми его так быстро и внезапно свела судьба, стали ему роднее ближайших соратников.
Хаммонд, Уорик, Йорк и даже дядя — герцог Эксетер — были прежде всего людьми его отца. А Эрик и Изабелла — кажется, единственные видели в нем его самого, а не сына Генриха Четвертого. И именно их он отправил на самые опасные задания.
Неопределенность мучила и заставляла еще больше жаждать того, что будет после битвы — победы, освобождения, торжества справедливости. И когда Генрих вернет себе Англию, он уже не позволит ее отнять.
Как только вдали показался город — его город, — король снова услышал голос Равенны.
«Ты идешь на погибель, мой король. Многих твоих воинов ждет смерть, а остальных — кое-что похуже смерти».
«Они умрут не напрасно», — отвечал он, и Лондон впереди становился все темнее.
«Значит, вот какую цену ты готов заплатить за трон… Чем же ты лучше меня?»
«Тем, что мои люди идут за мной по собственной воле, а твои — рабы».
Равенна звонко рассмеялась, и Генрих, словно прямо перед собой, увидел ее в черном наряде из кожи и перьев, с черной короной на голове. Сегодня облик ведьмы полностью соответствовал ее имени.*
Рабы Равенны встретили войско Генриха у городских стен. Тяжелая конница вылилась на поле, как единый черный поток. Король вскинул голову и, обнажив меч, пустился вдоль шеренг.
— Братья! Враг думает, что мы слабы и не переживем этот день, а если и переживем, то падем на колени. Но разве это правда? Разве мы слабы?
Ответное «нет» разнеслось во все стороны.
— Разве мы можем жить на коленях?
— Нет! — голоса усилились, и эхо прокатилось по огромному полю.
— Разве мы потеряли надежду?
— Нет!!!
Генрих развернул коня. Его сердце вторило стуку копыт, а волнение сдавило горло с такой силой, что в глазах заплясали разноцветные точки. Но рука, державшая меч, не дрожала.
— Так пусть враги узнают, что мы им не рабы! И когда заря снова взойдет над этим миром, она осветит нашу победу! Вперед!
Две с половиной тысячи глоток разом взревели, и королю показалось, что этот звук сотряс земную твердь. Он поднял глаза к небу. Там была только ясная синь.
«О бог сражений, закали сердца! Солдат избавь от страха и лиши способности считать число врагов, их устрашающее».
Его учили сражаться честно и доблестно, отважно вести людей в бой и не сомневаться, потому что усомниться значит проиграть. Однако эта битва не была похожа ни на какую другую. Честь и доблесть не спасали при перевесе один к пяти, мужество трещало, как щит, а надежда держалась на тонком волоске.
Генрих вкладывал в удары силу и гнев, не считая ни раненых, ни убитых, но внезапно время будто замедлилось и все стихло.
Король повернул голову. На него несся рыцарь с пышным красным плюмажем на шлеме. «Главный» — мелькнуло в голове. Едва их мечи скрестились, Генрих понял, что перед ним достойный противник.
Сначала Генрих только оборонялся, изучая движения врага. Взгляд подмечал и гибкость тела, и уверенность ударов. Щит черного рыцаря имел длинный шип посередине, и при каждой попытке атаковать Генрих натыкался на него, как на второй клинок.
Доспехи короля были легче, скакун — подвижнее, и в этом поединке это спасло его дважды: когда черный рыцарь попытался обрушить на него меч и когда в щепки разбил его щит. Обломок щита попал прямо в глаз коню противника, отчего животное испуганно заржало и вздыбилось. Черный рыцарь потерял равновесие и в один миг оказался на земле. Король успел увидеть страх в его взгляде, прежде чем ударить. Жидкость из желудка обильно полилась на землю вперемешку с кровью, и Генрих прикончил черного рыцаря ударом в горло.
Небольшая передышка позволила королю оглядеться. На городской стене было заметно движение. Там шел бой, и за стенами, очевидно, тоже. Однако мост еще был поднят, а значит он и его люди — по-прежнему канатоходцы, балансирующие на грани победы и поражения.
Они бились уже несколько часов — три или четыре. Со смертью главаря конница подрастеряла свой азарт, и все же перевес был на ее стороне. Враги стали более осторожными и, к сожалению Генриха, более собранными. Четверо приблизились к нему одновременно и окружили. Он двинулся к самому крупному (в таких случаях Генрих всегда выбирал противников покрупнее), но тут его тряхнуло так, что он прикусил язык. Миг — и король упал с раненого коня. Он заметил копье, пронзившее животное насквозь. Черные рыцари обступили Генриха.
— Смотрите! С нами святой Джордж! — закричал кто-то. — Город наш!
Генрих воспользовался моментом и вскочил. Он не помнил, как расправился с тремя всадниками. Запомнил только четвертого, и то лишь потому, что нога несчастного запуталась в стремени и собственная лошадь умчала его тело через поле боя.
Король повернулся к Лондону. Строго говоря, он еще не был взят: мост только-только опустили, и войско Генриха, пешие и конные, начало понемногу сочиться внутрь. Там, в городе, битва продолжится, но на стене теперь развевается не черный флаг, а белый с красным крестом.
Никогда еще Генрих не видел ничего прекраснее.
***
— Возвращаемся, — буркнул Эрик, стерев с лезвия топора липкую слизь.
— Нет, нам нужно время.
Парень возражал бы убедительнее, но его тошнило, а пару часов назад он обмочился прямо на хвост чудовища.
— Не надо было брать тебя, — признал Эрик, а в ответ получил несчастный взгляд.
Уильям Черная Смерть напросился в его маленький отряд, а он возьми и прими его. Дурак! С чего-то Эрик решил, что крепкий парнишка с булавой, победитель турнира, будет полезен. И как-то забыл, что Уильяму всего шестнадцать. «Впрочем, теперь никому не дать меньше тридцати», — подумал Эрик, оглядев всех своих ребят.
К его удивлению, его поддержал Винсент.
— Король приказал вернуться сразу, когда закончим. Мы его люди и сделаем так, как велено. Уходим.
Винсент был самым старшим, примерно одного возраста с Эриком, но его знали лучше и слушались охотнее, чем новоиспеченного командира. Эрик и не возражал: лишь бы хорошо делали свое дело.
Отряд из четверых человек покинул зачарованный лес. Они лишились двоих, и теперь кони убитых поспешали в поводу, зато зачарованный лес потерял всех своих тварей, и колдовство разрушилось. «Лес как лес», — будут говорить путники сто лет спустя, когда ужасы правления Равенны станут легендами. И только потомки выживших в этом лесу будут знать правду.
Занялся рассвет, неприятный и бледный. Он распростер свои лучи над вершинами деревьев, и это напомнило Эрику последнее чудище.
— Демонический цветок, правда? — озвучил его мысль здоровяк по имени Лиам.
Эрик прикрыл глаза, соглашаясь. Демонический цветок имел форму солнца, но его лучи растекались смертоносной жижей. Прикасаясь к поверхности, она превращалась в слизь, а попадая на кожу человека, разъедала плоть до кости. В сражении с демоническим цветком отряд потерял Дика.
Гилберту повезло больше: огромный вепрь оторвал ему голову на втором часу пути по лесу. Это была быстрая смерть, но дальше само время закрутилось в каком-то сумасшедшем вихре, и воины не успевали понять, с кем сражаются. Часть сознания подсказывала слова: «вурдалак», «оборотень», «тролль». Отряд Эрика проливал кровь — свою и чужую, рубил все ядовитые цветы, которые встречал на пути, и воздух был полон запаха смерти…
Перевалив через холм, всадники оказались на равнине, где повсюду шел бой. По обилию тел на земле стало понятно, что он идет не час и не два. Вид был мрачный, но Охотника это только раззадорило. Его ноздри раздулись.
— Ну что, парни? Повеселимся напоследок?
Их было всего трое, но их ответный крик сотряс воздух.
Умереть за своего короля в битве, о которой будут слагать песни, — не это ли величайшая честь? И Эрик врезался в самую гущу боя.
Он считал — удары, поверженных врагов, минуты. Его топор опускался на щиты с изображением воронов, ветвистого дерева, дикобраза, трех скрещенных мечей под полумесяцем. Один раз Эрик даже отсек голову изображению пантеры, а под щитом оказался человек, на котором и шлема не было. Охотник рубанул по его носу, и бедняга упал, залитый кровью.
Кто-то однажды назвал прислужников Равенны черной безликой массой. Это была ложь. Вон у того, с отрубленным запястьем, на предплечье повязана ленточка. Дурацкая ленточка, наверняка подарок какой-нибудь дамы. А у мальчишки в десяти шагах — большие красивые глаза, вот только навсегда остановившиеся. А там, между двух павших лошадей, лежит сорок шестой убитый Охотником рыцарь. Эрик хорошо запомнил его: молодчик с завитушками на панцире и гривой кудрявых золотых волос — золотых, а не черных.
Когда пал девяностый, Эрик заметил неподалеку Генриха. Короля окружали враги. Они проткнули его коня и собирались сделать то же с ним самим. Из груди Эрика вырвался полу вздох, полу всхлип.
Откуда-то справа вынырнул Уильям. Он потерял свою булаву, но при нем были лук и стрелы. И он целился в черных рыцарей вокруг Генриха.
— Смотрите! С нами святой Джордж! — раздался чей-то голос. — Город наш!
К счастью, Генрих поднялся на ноги. Быстрыми и точными ударами он за несколько секунд справился с врагами. Лишь тут Эрик увидел, что Уильям продолжает целиться, и вовсе не в черных рыцарей.
— Ублюдок! — заревел Охотник. Он понесся на предателя во весь опор, и ярость клокотала в его груди.
Лезвие топора по самое древко вошло под ребра Уильяма. Перед смертью мальчишка даже успел прохрипеть: «За Равенну», но стрела уже была пущена.
Эрик в отчаянии обернулся. Стрела вонзилась в самое сердце воина, оказавшегося на ее пути.
Винсент, человек короля, исполнил свой долг. Он умер, защищая своего господина, и стрела предателя переломилась, когда Винсент упал на нее.
Взгляды Эрика и Генриха встретились.
***
Вокруг них было ледяное царство и вечный сумрак. Там тоже была битва, и они все сражались плечом к плечу: он, Генрих, рыжебородый здоровяк, черноволосая воительница, мужчина с раскосыми глазами и гибкий улыбчивый парень. Призрачный свет разливался по полю боя, выхватывая из сумрака то одного, то другого. Против них сражались иные враги — мощнее и страшнее черных рыцарей. Оружие было иным и даже имена, но двигались Эрик и Генрих так же. Их имена…
***
Сердце Эрика колотилось, и он едва переставлял ноги, но шел с присущим ему упрямством и смотрел только на Генриха. Король тоже шел к нему, забыв о битве вокруг.
— Кто ты? — спросил один из них. Эрик подумал, что он, но губы Генриха тоже двигались.
Охотник сделал еще шаг — и воспоминания пронзили его.
* Английское слово «raven» значит ворон.
========== Глава одиннадцатая. Путь ==========
Эрик был могучим воином с огромным молотом, способным сокрушить зло во всех девяти мирах. Тор — так звали Эрика в той жизни. Он бился во льдах и снегах, среди звезд и вращающихся планет, при свете и в кромешной тьме. Кажется, он провел в боях всю жизнь и почти не различал их. Но сражение в снегах против ледяных великанов во многом стало последним. Тор подверг друзей опасности. Одного из них пронзило с десяток смертоносных игл, каждая длиной не меньше локтя. Просто драка, чтобы размяться, думал Тор за пару часов до этого. Новый виток войны, понял он, когда его окружили враги. Бог грома, наследник Асгарда, которого погубила непомерная гордыня. Брат пытался удержать его от поспешных действий, но разве бы Тор прислушался?.. Брат… Локи.
Один-Всеотец изгнал Тора на Землю… в Мидгард. Голова кружилась, сердце то ухало вниз, то подкатывало к горлу, а Тор падал сквозь миры, слабый и беззащитный, как никогда. Слова отца преследовали его: «Ты подверг наше царство угрозе страшной войны… Ты жадный, самодовольный мальчишка!» Он не достоин молота, власти, титула. Не достоин, не…
Земля резко устремилась к нему, и он бы непременно погиб, не будь он богом.
Не Земле Тор пытался найти молот… Мьёльнир, без которого асгардец не чувствовал себя самим собой. В поисках ему помогала девушка. Ее нельзя было назвать воином, но она вела себя, как борец, а значит была почти своей. Ее звали Джейн.
— Кто же ты? Откуда? — спросила она, когда они ехали в странной дребезжащей повозке… машине.
— Скоро увидишь.
Она доверилась Тору и рисковала ради него, чтобы выяснить правду. А потом спасла его — беспомощного птенца, запертого в клетке.
Ее друг вытащил Тора из болота неприятностей и удержал от новых ошибок, но спасла его именно Джейн. Отняв у Тора могущество, Один заключил его в клетку сомнений, растерянности и темных мыслей. Они путались, смешивались в голове Тора, и он то и дело прижимал руки к вискам. Джейн разбила прутья невидимой клетки одним прикосновением. С ней он снова обрел веру в себя — не ту, что внушали ему с детства, а настоящую. Джейн помогла ему осознать, что не все беды разлетаются в прах от удара молота.
Тор помнил костер, у которого сидел с ней. Позади был фургон — временное пристанище Джейн с тех пор, как ее лишили работы всей жизни. Тор жаждал общества товарища по несчастью, а обрел друга. Рисовал круги на клочке бумаги, рассказывал Джейн, что это не просто круги, а девять миров, и вспоминал, как блестят звезды в каждом из них. Она так удивительно называла Радужный мост и так часто говорила о нем, что Тор успел выучить: мост Эйнштейна-Розена.
— Ваши предки называли это магией, а ты называешь наукой. У нас наука и магия — одно и то же, — говорил он, а Джейн смотрела на него сквозь слезы.
Если бы не люди из «Щита», Джейн сама догадалась бы о существовании девяти миров, но эти смертные, одетые одинаково, с одинаковой походкой и застывшими лицами, надежно хранили тайны. Таково было их предназначение — защищать Землю от внешних угроз, а в итоге смертные сами попали под удар, когда Локи отправил Разрушителя.
За долгие годы общих побед, пиров, поражений и тризн по погибшим друзьям Тор забыл, что брат — бог хитрости и обмана. Даже мудрость Всеотца оказалась бессильна против козней Локи. По воле мстительного бога целый город чуть не был стерт с лица Земли.