А ведь и верно, раньше матушка у неё брала кудели, но после того, как сбежала сестра, Белояра нос стала воротить да фыркать.
– И что же делать? Где брать теперь?
– В Калышане, – ответила тут же Вельмира. – Там знаю много прях.
Росья в уме представила, что путь неблизкий, но деваться некуда.
– Я бы Руяну отправила, но много ли она смыслит. Может с тобой её послать? Всё веселее.
– Не нужно, – отказалась Росья. – В доме хлопот полно: печи топить, пироги печь. А ты… приляг, отдохни…
Вельмира только благодарно на неё взглянула, и лишь теперь Росья рассмотрела, как устала мать: залегли морщины в уголках глаз и веки потяжелели, а губы вытянулись в упрямую линию, и видно держала она себя от отчаяния, прикладывая все свои внутренние силы.
– Ничего, мы справимся, – обронила невольно Росья утешительные слова, хоть этого раньше она никогда не делала.
За всё Станислава держала ответ, теперь Росья поняла это отчётливо.
Мать только кивнула, уронив взгляд, посмотрев в сторону, туда, где пригрелась кошка, улыбнулась легонько. А потом взяла руку дочери и вложила в неё кошель.
– Поспеши, чтобы дотемна успеть, – сказала матушка, высвобождая руки, и Росья спрятала кошель за ворот платья.
– Доброгу я уже упредила, что тебя посылаю. Ступай, пусть боги хранят тебя.
Росья, повинуясь какому-то внутреннему порыву, подалась к матушке и коснулась губами мягкой щеки Вельмиры, отстранилась, быстро вышла из светёлки, думая о том, что матушка отдала последнюю ценность, что накопила она за год.
В сенях уже хлопотала Руяна, рассыпая на расстеленные полотна собранные Росьей грибы.
– Далече? Дождь какой льёт, – спросила чернавка, кода Росья накинула на плечи кожух и покрыла голову накидкой, подвязывая её очельем, чтобы та не сбилась – идти придётся быстро.
– Недалеко. Скоро вернусь, – ответила Росья и выпорхнула в двери, избегая излишних расспросов чернавки.
Небо затянулась тучами ещё пуще, и на улице так потемнело, что казалось, не день на дворе, а глубокий вечер. Дождь и в самом деле припустился сильнее, чертя в воздухе серебристые стрелы. Благо народ разогнал по избам, и Росья свободно вышла за околицу, поднимаясь по тому же холму, скользкому и залитому водой. Впору палку брать для опоры. Так и брела, придерживаясь лесной тропки, медленно, но верно приближаясь к Калышане. Деревенька та была у речки узкой в десять изб. С женщинами этого селения Вельмира вела дружбу, обмениваясь с теми сотканными полотнами да шерстью, и договориться с ними было проще, нежели с соседями, вот только больно далеко те жили. Стало куда веселее, когда дождь стих, хоть по-прежнему хмурило над головой. Голый лес окутало сонное марево. Тропкой редко кто ходил, но боязно всё же было, лысо кругом, прятаться некуда, это не летом, когда листва бушует, и любой куст становится надёжным схроном. В ответ этой мысли Росья невольно подняла глаза, чтобы осмотреться, да так и приросла к месту.
Навстречу ей смутными силуэтами двигались люди, да не деревенские, и не телегой, а всадники, пять человек. Сердце ударилось о рёбра и бешено заколотилось.
Росья заозиралась. Бежать было некуда, да и мужчины приметили одинокую путницу, устремляя на неё взоры, и голоса их стали докатываться до ушей девицы, вызывая волнение и страх. Росья не вольна собой сошла с тропки, всё выискивая взглядом подходящий лаз, куда можно было сбежать, но не успела она оглянуться, как путники поравнялись с ней. И только тут поняла, что не просты те были. Тати не ездят с богатой упряжью, а тут и подвески кованные, и лошади ухоженные бурнастой да каурой масти, в Елицах ни у какого хозяина такой породы не сыщешь. Бывало, купцы заезжали, вот они имели меринов, что на загляденье. Поуспокоилась.
– Здравствуй, добрая путница, – поздоровался кто-то из них.
Росья медленно и несмело подняла взгляд на заговорившего с ней, оглядывая высокие кожаные сапоги, подвязанный длинным поясом кафтан из дорогой ткани, полы которого до щиколоток доходили. Заглянула в лицо, дыхание её затаилось. Лицо мужчины было светло и доброжелательно, хоть твёрдо и мужественно показалось ей на первый взгляд, но больше всего Росью подивило, какие тёплые глаза у того были, никакого зла в них не схоронишь, никакого безбожного умысла. Он переглянулся с другим мужчиной, уж сильно отличавшимся от остальных: волосы, как и брови, светлы, недлинной была борода. Но больше всего заворожили глубокие синие глаза. Таких она отродясь не видела, они напоминали ей глубину холодного зимнего неба, кожа тоже бледна, будто лучи Даждьбоговы касались его меньше всего из присутствующих. Взгляд Росьи забегал от одного мужчины к другому и в сердце росло глубокое смятение, холодело, чего они тут забыли в краях диких?
– Не бойся. Плохого мы ничего не мыслим, – успокоил, будто прочёл её думы, мужчина с орехового цвета глазами – похоже, он был среди остальных главным. – Ты, верно, из деревни Елицы? Будь добра, подскажи дорогу? – попросил он, чуть улыбаясь краешком губ.
Взгляд Росьи так припал к этой улыбке. Станислава бы разомлела, охотно показала бы дорогу, напросившись с ними в путь.
Росья моргнула и раскрыла губы, чтобы говорить, но поняла, что забыла все слова. Неимоверными усилиями, совладав с собой, она-таки кивнула в сторону родной деревни.
– Эта стёжка и приведёт, – ответила она коротко.
– Спасибо, краса, – прищурились в задумчивости лучистые глаза. – Меня Дарко зовут, как же твоё имя, если не тайна?
Росья так и обмерла.
«Дарко, Дарко», – забилось у неё в голове. – «Вот и гость…»
– Дарко, не пугай девицу, отпусти, – вступился светловолосый мужчина. – Не видишь, побледнела, что мел.
– Прости, – обратился вновь Дарко к Росье, и взгляд его невольно скользнул по ней, отчего той так неловко сотворилось на душе, что в пору сквозь землю бы провалиться.
– Хорошо, – ответил он, будто самому себе, и чуть склонился, глядя с высоты. – Будь осторожна, такой красоте нужен догляд. Уведут, – сказал и, ухватившись крепко за повод, тронул лошадь.
Остальные последовали за ним, поочерёдно впечатывая любопытные взгляды в Росью.
Она и не смотрела на них, наблюдая, как комья грязи отскакивают от копыт лошадей. Всадников быстро скрыл полог деревьев, и только тогда Росья бессильно привалилась спиной и затылком к стволу дерева, чтобы отдышатся. Поход в Калышань теперь не мыслился. Росья отпрянула от сосны и быстрым шагом пошла обратно к Елице.
Росья сначала пошла шагом, а потом сорвалась на бег, глядя, как грозно чернеет над ней небосклон – ещё немного, и распорется утроба, и на несколько саженей уже ничего не будет видно, а моросящий дождь обратится в ливень. Стоило поторопиться. А ведь уже за это время была бы в Калышани – рукой подать, там бы могла у кого из прях переждать стихию. Видно, не суждено ей ныне туда попасть.
И в самом деле, через пару вёрст настиг ливень, да такой, что не убережёт и толстый кожух. Подобрав мокрый подол ставшего и без того неподъёмным платья, Росья перешла на быстрый шаг. Холодные капли били по лицу ледяными струями, туман застилал глаза, ледяные ручьи сбегали к шее за шиворот, и не разглядеть что-либо впереди, лишь пузырящиеся лужи под ногами. Идти по стёжке стало невозможно, и Росья свернула с пути на траву, но и там грязь набивалась на подошвы сапог, затрудняя и без того тяжёлые шаги. Несколько раз она поскальзывалась и чудом удерживалась на ногах. Сердце билось, как у испуганной лани, но ненастье не пугало её, дрожь пронимала от другого. Вновь и вновь припоминала она вопросы чужака. На купца не похож – молод ещё, для сына какого-нибудь зажиточного землевладельца слишком богат. И что понадобилось ему в Елице?
Совсем скоро она промокла насквозь, до исподней рубахи, и ставшая непомерно тяжёлой одежда только мешала идти, давила, прилипал к голове плат.
Добралась до спуска и тут-то задумалась крепко. Верно, боги уберегли – послали другой дорожкой, а она, неразумная, возвратилась. Кто знает, что на уме у чужаков богатых. Но ведь бабка Бреслава не упомянула, чтобы остерегалась она гостя. Или о другом госте толковала? И те, кого она видела и слышала в своих видениях, никак не связаны со словами ведуньи? Да и с того мига, как ей открылось провидение, боги больше не являли ничего. Росья даже намеренно пыталась призвать себя к прорицанию, но ничего не выходило.
Мысли путались, но Росья упрямо шла к селению, будто не она сама, а что-то тянуло её к родному терему. Елица вскоре завиднелась за беспросветной туманной пеленой средь древесных стволов, неизменно проседая в мутном киселе, только выглядывали оконца из глубины. Всадников нигде не было видно, и даже если оставались следы, до дождём в миг всё размывало.
Сама не своя от тягостных дум, что вихрем кружились в голове, Росья чуть не упала, проехавшись с холма к низине, благо успела ухватиться за колышек плетня, едва не шмякнувшись в лужу и не вырвав плетень с корнем, замерла, оглядывая пустынные улицы – нигде не видать всадников, ни в дальней стороне у мельника, ни на единственным постоялом дворе. Уж было отлегло. И тут же встревожилась – неужели мимо проехали?
Росья, больше не раздумывая, бросилась бежать к терему, не заботясь о том, что всё платье её до колен забрызгано грязью.
«Сестрица бы выругала за бабкино платье-то».
И вся она, как мышь, мокрая и дрожащая с задворок влетела в калитку. С главных ворот не решилась, отчего-то предчувствуя, что гости остановились у отца на дворе. И сталкиваться с ними в таком виде уж не желалось ей, хоть должно было быть и всё равно. Росья провела по лицу холодной ладонью, вытирая с ресниц влагу, почуяв, как пальцы пахнут грибным духом, и сама она пахнет вся лесом. Невольно и на свой наряд обратила внимание – уж верно приняли они её за дурнушку, посмеялись, поди, встретив такое пугало в лесу.
Росья разозлилась: – «Да чего это я, в самом деле!»
Она у себя дома, на родной земле и пахнет именно ей, и ничего в том постыдного нет!
На пороге её встретила перепуганная вусмерть чернавка, побледневшая, что поганка. Росья не успела оправиться, в груди так и подскочило сердце, пропустив удар, показалось даже, что терем покачнулся.
– Что стряслось, говори же?! – не выдержала она, вцепившись в плечи чернавки.
– Да ты заходи скорее, чего мокнешь-то под дождём, – запричитала она, утягивая Росью в натопленные сенцы. – Чего ж раскрымшись, захвораешь ведь.
Росья и не заметила, что платок её давно слетел с головы, и косу хоть выжимай, как, впрочем, и всю одежду. Руяна, сокрушённо качая головой, принялась стаскивать с хозяйки неподъёмный кожух, сапоги, полные воды.
– В баньку бы тебе… она уже топится… – тревожно сетовала она. – Ты пока погрейся, я сейчас воды горячей ушат налью, ноги попаришь, отвара сделаю травяного с ягодами, – тараторила она, и Росья отчётливо различила в голосе её сильное волнение. – Идешь тебя носило-то, лебёдка?
По её болтовне Росья поняла, что или ничего и не случилось, или скрывала она что-то. Неужели и впрямь путники не добрались до деревни, свернули в чащу дождь переждать, а она-то, дурёха, пустилась, не помня себя, за ними? Росья омрачилась, подумав о матушке. Вельмира будет недовольна, что дочь не принесла кудели. Не доверится больше. Сделалось совсем скверно, хоть в пору плакать.
– Не нужно в баню, ноги попарю и всё, – отмахнулась она, плюхнувшись на скамью, разматывая мокрые онучи, чувствуя, как тьма внутри сгущается.
«Выходит, всё же ждала гостя, что бабка Бреслава ей напророчила?»
– Как же не нужно? – встрепенулась Руяна и склонилась. – У нас гости, да какие знатные, – шепнула она, и по плечам Росьи так и пошёл морозец. Она резко повернулась к Руяне и медленно поднялась с лавки.
– Гости? А чего молчала?! – шикнула она, сдавливая в гневе голос.
– Дык, – растерялась искренне чернавка, круглое моложавое лицо вытянулась, карие глаза сделались испуганными.
Росья укорила себя, что зря набросилась на неё, всё та в первую очередь о хозяйке побеспокоилась.
– Отец велел тебе, как вернёшься, в светлице запереться, седеть там, пока он не дозволит выйти, – вытянулась чернавка. – А коли потребует выйти, так не в таком же виде, хоть волосы успеть просушить.
Росья долго смотрела на неё глазами, полными непонимания, осознавая всё, что сказала Руяна. Мало-помалу смысл её слов начал прокрадываться, от чего внутри постепенно смерзалось сердце.
– Зачем выйти?
– А за тем, милая, что жаних к тебе приехал, вот. Дождалась ты своего счастья, и какой жаних! Сын князя Мстислава из града Дольна, – сказала она, деловито подбоченившись.
В глазах Росьи совсем потемнело.
«Какой жених? Как?»
Дурно в миг сделалось, ком тошноты подкатил к горлу, с шумом втянула скудный воздух и отвела глаза от чернавки, запоздало понимая, что дрожит от холода, хоть печь дышала в лицо жаром.
– Погоди, – вдруг опомнилась она, припоминая, что в видении своём слышала, как тот мужчина, который стоял спиной, сказывал что, нашёл их. Стало быть, за старшей сестрой приехал, поняла Росья, но чернавке сказала другое: – Не позовёт меня батюшка. За Станиславой они приехали, а мне, – Росья стрельнула на неё горячим взглядом, – забыла сколько зим? Чего мелешь попусту?
– Так и што? – округлила глаза Руяна по-простецки. – Так наоборот, чем не невеста? Ценнее от того во много раз Станиславы.
Росья фыркнула. Руяна всегда недолюбливала сестру старшую, та тоже всё пыталась чернавку поддеть да поторопить, ругалась за её нерасторопность и глупость несусветную. Руяна хоть и была немного старше Станиславы, но терпеливо сносила её упрёки да недовольства, хотя у неё и выбора-то не было. Росья считала девку вовсе не глупой, напротив хлопотливой, заботливой. Пусть и не грамотна, но дело своё верно исправляет, да и душевного тепла в ней намного больше, чем у сестрицы. Росья припомнила, как назвала Станислава её сухарём – вот уж сболтнула, не подумав, а ей осталось в памяти обида.
«Право, чего она разволновалась, отец ни в жизни её не отдаст раньше срока. Или отдаст?»
Росья посмотрела на дверь в сторону горницы. Послушать бы, о чём толкуют. Чернавка будто мысли её прочла, тоже глянула в ту же сторону.
Росточком она была невелика, потому Росья поглядела поверх её головы, пытаясь высмотреть в дверях отца.
– Где они? – поежилась Росья.
– В горнице, – кивнула Руяна. – Как они к воротам-то давеча подъехали, Вельмира велела стол собрать, приказав всё выставить, ничего не жалея. А соседи глаза та вытаращили, когда такая рать к нам подъехала. Теперь зависть задушит, покоя не даст, чего это гости к старосте-то приехали.
Да, теперь толков много будет в деревеньке. А ведь и хорошо, что приехали, теперь-то всё, может, и сладится. Как бабка Бреслава сказывала: «Бедствовать не будете». Всё сходится, но если Руяна ничего не напутала, и приехали они за невестой, то стоило затревожиться. Однако внутри уверенность возрастала, что батюшка не отдаст Росью. Но почему бы не отдать, это же не сын мельника – княжич. Снова Росью начало трясти, и сама не понимала, от чего – чувства смешались.
Росья втянула в себя горячий воздух, шагнула было в клеть, но Руяна за рукав её поймала, преградила дорогу, не пустила.
– Куды!? – шикнула она.
– Я только посмотрю.
– Сказано же, не велел батюшка, – упёрлась чернавка. – Неча тебе там делать.
Отвязаться от Руяны было не так-то просто, но в самом деле Росья и не собиралась выходить к ним в таком виде.
– А матушка где?
– С ними она.
– Я только послушаю, о чём толкуют.
Руяна замялось было, но сдалась, любопытство взяло вверх.
Росья, оставаясь босой, в таком же сыром и запачканном платье, тихо прошла по недлинному переходу, ведущему к горнице, остановилась у приоткрытой двери, откуда сочился свет и звучал грубый голос отца. Глянула на чернавку – та, казалось, перестала дышать, прильнула к притолоке. Сначала Росья пыталась высмотреть что-либо, но увидела только край стола. Матушка, верно, очень постаралась, не смотря на наступившее тяжёлое время, не поскупилась, выстелила перед гостями и скатерть вышитую. На стол поставила резную посуду да богатое, что ещё оставалось у них в запасе, съестное, да питьё пряное в скуделях да ендовах. Ещё Росья увидела чей-то локоть на столе да краешек плеча, но не поняла, кто из мужчин сидел спиной к ней. Отбросив попытки что-либо рассмотреть, затаилась, вся обратилась в слух, улавливая приглушённые переговоры мужчин.