Руяна, что пристроилась рядышком, тоже прильнула ухом, расширив до невозможности глаза, и уж очень смешливой выглядела она.
– Может, не надо? Грешно, – прошептала.
Росья шикнула, прижав палец к губам, и забылась, услышав другой голос – спокойный и глубокий. Голос Дарко.
– Бреслава – матушка жены моей, – голос отца был напряжённым. – У нас она жила, так почитай уже осьмую зиму в чужих землях скитается, если не померла ещё, – отозвался Доброга не лестно, видно, до сих пор обиду держал, что покинула Бреслава дом.
– Почему тебе, княжич, понадобились мои дочери? Разве в княжестве твоём красавиц мало?
Росья притаилась, замерло дыхание, и пальцы задеревенели.
– Девицы верно не просты по крови своей. Не стану скрывать, потому и дороги. Ныне невест ведающих мало, а нам с братом жёны нужны не ради богатства, но мудрости.
Отец к удивлению Росьи довольно кашлянул, понравился ему ответ Дарко.
– Опоздал ты, – вдруг промолвил Доброга. – Старшая… с мужем уже со своим в другую деревню ушла, только почитай как четвёртый день, а Росья… Росья младшая мала ещё на выданье.
Повисла тишина, и так давила она Росье на уши, что в глазах потемнело, и жарко вмиг сделалось, даже ладони закололо.
– Ну, так и нам некуда спешить, – подал голос Дарко. – Пусть зимует у нас в каменных теремах, а к осени и венчаться можно.
Отец ещё больше посуровел, верно, не доверился словам княжича.
– Вот приезжай вновь к осенним дедам, – не уступил отец и не иначе из своей на то выгоды.
– Не могу я, путь не близкий, в поход мы с братом сбираемся в волыньские земли, а дочка твоя пусть поживёт у нас, попривыкнет. Ей-то сподручнее так, нежели сразу, не зная ничего, в чужой дом да под венец. Выкуп за невесту сразу могу отдать.
Снова повисло тягостное и неумолимо долгое молчание. Росья заглянула в щель. Вдруг тот, что сидел спиной, отложил ложку, полез за кафтан, выуживая оттуда что-то, положил на стол, – оказался узел, брякнули в нём никак куны?
Отец, испытывающий молчанием гостей, не спешил с ответом. И Росья сама страшилась думать о том, чего хотела больше услышать – отказ или согласие.
– Обожди, не так сразу. Подумать мне нужно, – сказал, наконец, Доброга, но в голосе его веяло растерянностью.
Оно и понятно, на такой драгоценный выкуп он бы мог семью кормить до старости лет, что же будет ещё и после венчания? Такое богатство любому голову затуманит. Доброга ещё держался.
– Ты думай, – спокойно ответил Дарко. – Ждут меня заботы, посему надолго не могу задерживаться.
Росья увидела руку отца, она, будто чужая, не его, потянулась за платой, подобрав узелок, взвешивая.
– Вот что. Ты, княжич, сделай милость, погости ночку. А утром приду с ответом. Мне нужно с женой посоветоваться да с дочкой обмолвиться. Завтра… если не соглашусь, увидишь своё добро тут, на этом самом месте. Тогда и не серчай.
– За гостеприимство и великодушие хозяина, – ответил только Дарко, раздался многозвучный стук.
Упрямо и сердито сжала губы Росья, разозлилась. Коли так невест сговаривают, как товар какой-то, ей не по сердцу это, и верно лучше бы она не слышала речей таких. Она оторвала от двери приросшие похолодевшие руки, отпрянула.
– Ну чего там, Росья? Чего слышала?
Часто и глубоко дыша, Росья перевела затуманенный гневом взгляд на чернавку. Не знала, что и ответить, сердце галопом стучало внутри, будто табун лошадей.
«Вот и явился гость», – пронеслось, как раскат грома в голове.
Руяна хмурилась, смотря на помрачневшую Росью, и в чёрных глазах разгоралось далёкими звёздами беспокойство, стекленели, как бусины сделались, не малый страх в них застыл.
– Руяна, отнеси ягодного отвара наверх, – проронила Росья, возвращаясь в натопленные сенцы.
– Всё сделаю, – настиг уже на лестнице озадаченный ответ помощницы, но чернавка так и осталась простаивать в сенцах.
Оказавшись у дубовой двери, Росья, толкнув её, вошла в светлицу. Рыжая всё дремала на лавке, пряча нос – к холоду, знать. Тихо пройдя к сундуку, откинула крышку и вытянула сорочку – не даром она ей попалась сегодня. Скинув мокрую одежду и свернув, положила ее в плетёнку. Потом неспешно переоделась в чистое, расплела косу, встряхнув потяжелевшими влажными волосами, рассыпая их по спине.
Не припозднилась и Руяна, принеся отвар. Вкусный аромат ягод вмиг заполнил светлицу, Росья приняла питьё, поданное заботливо девкой, стараясь унять прошибившую дрожь. Лицо обволок пар. Прикрыв ресницы, сделала острожный глоток, и мгновенно получше стало. Вдыхая глубоко запах лесных плодов и грея руки о черепяную плошку, она подняла взор на замолкнувшую чернавку.
– Если отец позволит, поедешь со мной? – вопрос вырвался просто и как бы невзначай, но душа зашлась от одной мысли, что Доброга согласится отдать дочь, и волей-неволей, придётся покинуть Елицы. А Руяну здесь ничего не держало. Родственники немногие её живут далеко за рекой, и за пазухой у неё деток нет. А в огромных палатах будет где развернуться, хотя такая жизнь суетная, где народу больше, чем тли на дереве, что порой и на улице не разойтись, тяжела будет деревенской простушке. Однако чернавка вдруг просияла, и залегла во взоре искра любопытства.
– А что бы не поехать? – встрепенулась она, ожив. – Велишь коль, так вещи соберу, а как же.
«Вот кому радость…»
– Останься со мной, – попросила лишь Росья и, отставив плошку, устало откинулась на постель, смежив веки.
– Разберу пока вещи Станиславы, – только и услышала она.
Под покоившуюся ладонь подлезла кошка, приластилась. Росья погладила её по мягкой шёрстке. А тяжёлые думы уносили далеко. Чернавка всё же несколько раз выходила, благоразумно не стала лишний раз тревожить притихшую хозяйку болтовнёй, хотя Росья ощущала, что той так и не терпится рассказать новости о происходящем внизу. Потом Руяна вновь вышла, но на этот раз надолго, видно готовила к ночлегу места для гостей. И как бы ни пыталась Росья поверить, а всё не могла, что под одной кровлей будет с знатными гостями, да какими – с самим Дарко Мстиславовичем и его людьми. Выходит, тот, кого она видела в своём видении, был старший сын князя. Росья пыталась припомнить его черты, каким узрела его в видении, но не выходило, только остался в памяти пронзительный взгляд карих глаз, в глубине которых сверкал иней. А взгляд Дарко окутывал. В его глаза хотелось смотреть неотрывно. Росья смутилась от собственных дум, вспыхнуло лицо жаром. Она заворочалась, но княжич никак выходил из головы, и его грудной тягучий голос беспрерывно звучал далёкими отголосками где-то на краю дремлющего сознания.
Очнулась Росья тогда, когда ливень прекратил колотить по запертым ставням, и поняла, что день уж закончился – смеркалось быстро. Руяна запалила светцы, принесла ушат разбавленного в кипятке травяного настоя, заставив подняться хозяйку. Не умолкая, рассказывала о гостях да богатстве их и о том, как повезло Росье.
Росья же, чувствуя непомерную, сама не ведая от чего, тяжесть на плечах, опустила ступни в горячую водицу. Всё пыталась унять клокотавший страх внутри, трепетала, что осенний лист. Неведенье страшило. И уж скорей бы отец принёс утешение. Руяна, видя беспокойство хозяйки, взялась расчёсывать волосы, напевая тонким голосом заговор на крепкий сон.
Доброга возник на пороге, когда Росья уж укладывалась в постель. Отец был задумчивый и угрюмый. Чернавка, быстро управившись со своими обязанностями, торопливо поклонилась хозяину и выскользнула из светёлки.
Повисло тягостное безмолвие. Росье сделалось неловко от его внимания и от всего того, что обвалилось на неё так неожиданно и не ко времени. Он качнулся, как дуб от ветра, и пройдя к скамье, опустился, уперев один кулак в колено.
– Слышала, поди, всё? – задал отец вопрос густым басом, взглянув на неё из-под насупленных бровей.
Росья кивнула, виновато отведя глаза, но отец не был зол на неё, что ослушалась и не заперлась у себя сразу.
– И что помолвишь?
Росья выдохнула. Что тут сказать, разве её слово что-то изменит? Отец уже принял решение, взяв выкуп. И чтобы облегчить и развеять его душевные противоречия, Росья всё же осмелилась сказать:
– Ныне настало сложное для нас время, и верно, угодно так богине-пряхе… – она смолкла, чуя, как сердце и вовсе перестало стучать – уж не подумает ли отец про неё, что она сама навязывается в невесты к княжичу?
Однако Доброга только невесело хмыкнул, качнув головой.
– Так угодно… – повторил он дочерины слова. – Да…
Он глубоко задумался, глаза его сделались туманными.
– Ты не Станислава… – ответил он, ещё больше погружаясь в думы.
А ведь так статься может, что этот разговор окажется последним, но Росья не находила слов сказать что-то утешительное, ласковое, как это выходит у матушки. Искала и не нашла.
– Ты там гляди мне, – ответил он невпопад.
Росья поняла, что Доброга тоже искал речи, кои должны стать последним напутствием, и только и вышло, что вскинул он суровый взгляд, выказывая отцовскую строгость.
– Ладно, – сжал он грубыми мозолистыми пальцами коленку, – значит… высыпайся, а завтра в дорогу собирайся. Если обветрит, – отец поднялся, направляясь к двери, но остановился и обернулся.
– Всё же тебе повезло больше. Станислава… – сглотнул он, – непутёвая девка… – он не договорил, замолк, верно, подбирая слова, но не нашёл подходящих. Тяжко выдохнул и вышел.
Росья, казалось, вечность смотрела на закрытую отцом дверь, осознавая, что с этого мига жизнь её поменялась, но что грядёт вместе с этим, ей пока это не раскрывалось. Все её предчувствия сбылись. Вдруг Росья вспомнила, что Дарко упомянул о бабке, значит, он виделся с Бреславой. И невеста им нужна не простая, да только что ценного было в ней, Росья не могла взять в толк. Не умеет даже предсказывать, когда то требуется. А по хозяйству мать хоть и учила её содержать дом, да всем женским премудростям, но куда ей потянуть целую свиту черни, а её, поди, там тьма. Росье сделалось по-настоящему страшно. Вдруг не справится, опозорится только перед всеми, вот стыдоба будет на её голову. Но ещё вдруг взволновало её, кому из братьев она станет женой? Верно, сперва, должен старший венчаться.
Росья, подобрав ноги с пола, забралась под одеяло, долго прислушивалась к звукам. Но внизу, в горнице, царила тишина, все, наверное, уже разлеглись по местам. И снова сделалось нехорошо внутри. Сцапав к себе кошку, затаилась, неотрывно разглядывая озаряемый светом огня потолок, и пыталась вспомнить о бабке хоть что-то.
«Почему дар провиденья именно мне передался?» – вдруг всколыхнулся вопрос.
Матушка – дочь Бреславы, ей и то не передалось по крови, как и старшей Станиславе, так почему Росью настигло это? Слишком мало она знала о бабке и матушку не выспрашивала никогда о ней, не до того ей было. Теперь поздно спохватилась. Ушла ведунья.
ГЛАВА 4. Сговор
Дарко проснулся, почуяв весомую тяжесть от того, что на ноги кто-то забрался. Спросонок чертыхнулся, подумав невольно, что домашний дух балует, оказалась, слава Велесу – кошка. После долгого пути да попарившись в баньке и сытно отужинав, спал Дарко крепко. Оказавшись в тепле и сухости, едва прикрыл глаза, как провалился в глубокий сон. Мягкая постель и просторная лавка показались ему удобнее собственной опочивальни, хотя после слякоти и сырости ему и сеновал показался бы блажью.
Княжич откинул к поясу влажное покрывало – в клетушке, куда его вместе с побратимом вчера отправили спасть, было так жарко, что не только грудь, но и ладони покрылись липким потом. Задышав размеренно, он ощутил после утомительной дороги долгожданную бодрость в теле и утреннюю, вполне ожидаемую весомую напряженность естества. Отгоняя прочь горячившие кровь помыслы, что начали против воли рождаться перед внутренним взором, Дарко тягостно вздохнул, обращая своё внимание на клеть.
Здесь оказалось по-домашнему уютно, ему понравилось у Доброги. Хозяева приветливые и слыли добрыми людьми, что редкость – вольные весьма враждебно встречают пришлых, особенно посланцев больших городищ.
Окинув сонным взглядом стены, Дарко отметил, что терем, добротно сложенный из цельных брёвен, долго сохранял тепло в хороминах даже зимой. Взгляд остановился на притолоке, украшенной диковинной резьбой. Староста Доброга хоть и имел богатый сосновый терем, да только видно, что настали для него тяжёлые времена. На стол накрывала не чернь, сама хозяйка, да и яством не шибко подчевала: ни лещей, ни запечённой щуки, а из питья – квас да сбитень. На постоялом дворе и то стол богаче был, а сомнений не вызывало, что Доброга согласится отдать младшую дочку. Потуги найти пусть и одну внучку бабки Бреславы увенчались успехом. Успел. Приподнятый дух не омрачало и то, что вновь предстоит обратный путь к Дольне под проливным дождём.
Хорошее здесь было место. Тишина, лес дремучий, всё пролески да лощины, разрываемые озерцами и реками. Деревеньки встречались редко, да и те с малой горсткой народа, а то вовсе заброшенные. Видно, уходили племена всё глубже в лес. Дарко и не знал, что на сотню вёрст к северу от Дольны такая глухота дремучая. Здесь всё было диким, даже избы венчались резными коньками в виде странных животных, то и вовсе настоящими черепами волов и лошадей. А народ каков? Да взять хотя бы ту девчушку, что попалась им по пути окрест Елицы, когда бескрайний лес оборвался и появился просвет. И откуда она взялась? Не побоялась путников, ведь как смело смотрела, и в одиночку, без охраны надёжной, ходить в кущи да в непогоду не страшно ей. Дарко припомнил большие зелёно-серые, как лесные дебри, глаза юницы на влажном от мороси бледном лице – заглянешь в них и одуреешь. Хороша. И всё же странным казалось, что путница и в самом деле живой человек. Может, морок, навеянный Берегиней, или сама благодетельница и есть?
Дарко встряхнул головой, и потёр ладонью глаза, сглотнул, понимая, что дико хочет пить.
За не такое уж и долгое время пути многое успело приключиться: то медведь выходил на тропу, здоровый, пышущий лесной силой, с мокрой от мороси шерстью и листвой в ней (пришлось рогатины доставать, что бы отпугнуть увальня), то лось с рогами пудовыми. Звери дикие будто преграждали путь всадникам, появляясь не пойми откуда. Но благо, беда обошла, и сам Хозяин не попыталась их остановить и запутать.
Послышался храп у противоположной стены. Полад очнулся на миг, продирая глаза, но вновь отвернулся к стенке. Что ж, было только раннее утро, и можно было подремать ещё, но Дарко вконец проснулся, сел, слушая раскатистое мурлыканье. Не терпелось проверить горницу и убедиться в том, что староста не вернул зарок.
Опустив ноги и ощущая ступнями такой же тёплый пол, он протянул руку и погладил рыжую кошку.
– Чья будешь? Как там звать твою хозяйку? Росья?
Дарко ухмыльнулся и поднялся, подбирая со скамьи рубаху. В тишине оделся и, бросив взгляд на Полада, который и не собирался просыпаться, подпоясавшись, вышел из клети. Горница пустовала, залитая утренним холодным светом, что проникал в хоромину через бычьи пузыри небольших окон. Стол, как он и думал, пустовал, только ждал своего часа печёный хлеб, накрытый вышитым рушником, да крынки с молоком и квасом в резных берёзовых чарках, любовно выставленных для гостей. Дарко даже прошёлся, чтобы окончательно убедиться, что зрение его не подводит – нигде не было узелка с зароком.
«Попалась краса», – довольно хмыкнул он и направился к выходу.
В сенцах хлопотала над печью молоденькая чернавка, помешивая в чугуне, судя по запаху, ячменную кашу. Завидев Дарко, она было застопорилась, кругленькое лицо вытянулась, растерянность вместе с робостью скользнули в тёмных глазах, но быстро очнувшись, поздоровалась. Княжич не стал смущать своим присутствием её и спешно вышел на крыльцо.
Утро встретило его хмурившимся небом, в котором ворочались немереной тяжести тучи, но дождя не было. Небольшой двор уже заметно подсох за ночь, к обеду так и вовсе тепло разгуляется. Ныне везло неслыханно. Дарко под пение петуха и лаянье где-то за околицей пса прошёл к выставленной наружу бадье. Закатав рубаху до локтей, опустил руки в дождевую воду, сложив ладони лодочкой, зачерпнул, плеснул в лицо. Прохладная водица враз ободрила. Стало совсем хорошо, хоть в пору прямо сейчас в дорогу снаряжаться. Сдёрнув полотно с гвоздя, отёрся. Скрипнула дверь, и на порог выскользнула чернавка, всё так же смущённая, в руках ведро. Девица, пряча глаза, чуть ли не бегом припустилась со двора, в мгновении ока скрылась за калиткой, только и мелькнул подол юбки. Дарко встряхнулся. Вот ведь неурядица! На прислужниц стал засматриваться!