========== 1. ==========
Где-то в Дании.
Эрик каждый день выходит с ней погулять в парк. Прогулки — это хорошо. Он не доктор, но именно прогулки и свежий воздух помогали ему в свое время собрать себя по крупицам, после того как Чарльз мягко и вежливо выкинул его из своей жизни. Нина — его кровь, прогулки помогут и ей.
Еще чуть-чуть и шок пройдет, она начнет двигаться, как раньше, ее душа снова вернется в тело. Все поправимо. Главное — питание, покой и свежий воздух.
Так Эрик говорит себе, и ему становится спокойнее. Он не хочет везти Нину к Чарльзу. Тот, нашел бы душу на церебро быстро, но за это заставил бы их остаться. Окружил бы заботой бесшумно и задушил бы ей молниеносно, как лавина в Андах. Надо обождать. Если Эрик вернется сейчас, слабый и проигравший, Чарльз окончательно его раздавит своей теоретической гуманностью.
Пока надо нагулять силы. В парке, в порту, так чтобы не далеко от гостиницы.
Парк ему нравится. Здесь они с Ниной теряются в толпе. Здесь они никому не интересны.
Они приходят каждый день, сразу после обеда, и остаются на лавочке до вечера. Эрик никогда не смотрит на часы. Он всегда слышит, как сзади хозяин карусели щелкает замком. Рабочий день заканчивается. Скоро стемнеет и похолодает. Это сигнал к тому, что пора уходить, чтобы завтра прийти опять. И послезавтра. Он готов приходить сюда каждый божий день, если это поможет победить оцепенение Нины.
Но сегодня Эрик засиживается дольше обычного, задумавшись над тем, на сколько конкретно у него хватит денег. Он не силен в планировании, но силен в своем упорстве и любви. Но как долго он еще сможет не терять надежду и прятаться с Ниной от мира и Чарльза?
Уйдя глубоко в себя, Леншерр не обращает внимание на то, что уже некоторое время сидит на лавочке не один. Рядом с ними пристроился посторонний. Сразу уходить невежливо. Надо соблюсти разумную паузу, чтобы не привлекать внимания резкими движениями. Леншерр бросает на соседа незаметный взгляд.
Незнакомец почти одного возраста с Эриком. Но представительнее. Можно сказать, почти богатырского телосложения. Он явно чувствует здесь себя уверенно и привычно.
Вдруг неожиданный сосед отработанным жестом достает из кармана пачку сигарет и, выбив рукой одну, протягивает Эрику. Тот отрицательно качает головой.
— И правильно, — говорит мужчина, — мне тоже надо бросить, но мне столько всего надо бросить, что… — потом печально качает головой и закуривает.
После первой затяжки с наслаждением закрывает глаза.
Леншерр ни слова не понимает по-датски, но по тону догадывается, что опасности нет, и расслабляется. Вот уже целую неделю он и Нина отгорожены стеной языка, горя и проблем, от всего мира. Немного доброжелательной незнакомой компании им не помешает.
— Я вижу вы тоже часто сюда приходите, — датчанин продолжает говорить, совершенно не беспокоясь о том, улавливает ли его угрюмый сосед смысл произносимых слов. — Я вот не могу без этого места. Воспоминания. Когда-то здесь было весело. Атлантида была очень веселой.
Эрик улавливает имя и прослеживает за кивком головы грузного незнакомца в сторону карусели. «Наверно, его жена здесь работает», — решает он про себя.
— А малышка ваша очень миленькая. Как ее зовут?
По указанному на Нину пальцу Эрик догадывается о смысле вопроса. Гладит склоненную на плечо голову.
— Dziękuję.* Нина.
Он не хочет говорить по-английски. Польский менее приметный язык, и есть очень высокий процент вероятности, что отстанут после первой же фразы.
— Очень приятно, а как вас зовут? — теперь датчанин тычет пальцем в его сторону.
Эрик понимает, но говорить не собирается. Но надо сохранить рамки приличия.
— Dziękuję.
— Очень приятно познакомиться, господин Джэкуе!
Видно, бравому датчанину скучно, и он отставать не собирается.
— А меня можете называть Deiz ar Varn*, можно просто господин ар Варн.
Дым от сигареты господина ар Варна поднимается ввысь, как будто он знает туда дорогу. Эрик поднимает глаза. Солнечный свет пробивается сквозь серость не то весеннего, не то осеннего неба, раздвигая скучные и угрюмые облака.
— Мои друзья умерли, Атлантиды больше нет, — продолжает господин ар Варн низким, глубоким голосом, не заботясь о собеседнике, его внимании, и даже его присутствии. — Я уже сбился со счета дней. Дни тоже сбились. А имеет ли их счет значение? Я вот понял, что самое тяжелое — это пережить горе первый раз. А потом уже легче. А на третий раз уже можно выработать иммунитет. Вот только одиночество остается навсегда.
Магия незнакомых слов заставляет Леншерра прислушиваться и кивать. Эрик не понимает их смысла, но откуда-то точно знает, что этот человек никогда не станет рыться в его голове, чтобы найти и вытащить на всеобщее обозрение окровавленные трупы врагов и любимых. Это не Чарльз. Совсем не Чарльз.
Но Deiz ar Varn замолкает так же внезапно, как и начал говорить. Только теперь Эрику хочется, чтобы он продолжил неторопливую и успокаивающую болтовню. Это снимает напряжение. Эрик устал от одиночества. И прокуренный бас ему нравится.
— Я раньше не был таким говорливым, мои друзья понимали меня без слов. Я вам, наверное, надоел?
В тот самый момент, когда господин ар Варн задаёт свой вопрос, он кладет руку на плечо Эрика.
Леншерр внутренне дергается, наклоняется вперед, прикрывает и крепче сжимает сидящую с отсутствующим видом Нину. В голове проносится паническая мысль: « Он здесь не просто так. Он заберёт у меня Нину под предлогом… да под любым предлогом!».
Господин ар Варн смущается, понимая, что сделал что-то непозволительное, и медленно убирает руку с плеча Эрика.
— Я всё говорю, говорю… Но уже смеркается. Мне пора.
И он поднимается, раскланивается, направляется прочь и растворяется среди прохожих.
Сердце Эрика тут же успокаивается, несмелая улыбка трогает губы, и он ослабляет объятия. Им тоже пора возвращаться в отель.
Комментарий к 1.
* спасибо
* Deiz ar Varn - означает Апокалипсис по-датски
========== 2. ==========
Эрику не холодно. Эрик не голоден. Если бы он остался один, он не стал бы есть вообще. Да и жить бы, наверное, не стал. Но он был не один, и ему нужны были силы. Не те силы, что были у Магнето. Он отказался от них в том злосчастном лесу, он больше не хочет иметь с ними ничего общего — они ни разу не принесли ему радость, ни разу никого не защитили. Ни Чарльза, ни Рейвен, ни Магду.
Сейчас ему, Эрику Леншерру, нужны простые человеческие силы, чтобы заботиться о Нине. Нине тоже нужны силы и нужен отец. Поэтому Эрик ест, хотя вкус пищи во рту больше напоминает картон. Харч встает поперёк горла, а тошнотворные потуги сопровождают каждый насильно проглоченный кусок.
С питанием Нины дело обстоит еще хуже. Ему почти не удается заставить ее глотать. Ему кажется, она худеет у него на глазах, истончается, уменьшается, исчезает в своем замкнутом мире. Если так пойдет и дальше, придется положить ее в больницу на интравенозное питание… Но тогда и психиатрическая лечебница неизбежна.
Нет! Он будет стараться обойтись без белых потолков и мягких стен, пока есть хоть крохотная надежда!
Эрик осторожно гладит Нину по голове. Он все не может привыкнуть к тому, какая она тихая, застывшая, безразличная. Кроме телесной оболочки ничего не осталось от его веселой и ласковой девочки. Чарльз? Сможет ли он найти ее душу? Он видит всех мутантов. Но потом он остается в их голове навсегда. Как остался в его. А это страшнее «желтого дома».
Чарльз понимает, как работает мозг, но за своим обаянием скрывает, что не понимает, как работает душа. Он прекрасно играет в шахматы, но движения человеческой души остаются для него тайной за семью печатями. Эрик не может до него достучаться, каждый раз разбивает костяшки о рассуждениях о дружбе, порядочности и любви, но ни разу не заметил саму дружбу, не находил порядочность, а вместо любви обнаруживал панический страх привязанности.
Эрик вздыхает и просовывает безвольные руки Нины в рукава пальто, повязывает шарф, затягивает шнурки на ботинках, покрывает голову беретом. Свежий воздух — это хорошо. На него можно положиться. С ним-то все ясно и понятно. Он еще поиграет один.
***
Они снова сидят на скамейке в парке. Здесь всегда спокойно. Толпа течет мимо, никто не обращает на них внимание. Эрик кладет голову Нины себе на плечо и начинает тихо напевать:
«Зима пройдет и весна промелькнет. И весна промелькнет».
Слова сами срываются с его обветренных и обкусанных губ. Слова, приходящие к нему из детства голосом матери. Эти слова звучат не только для Нины. Они, как целительный бальзам, заживляют заеды в уголках рта и в уголках сердца.
Эту песню придумали люди, эту песню пела ему мать, эта песня всегда нравилась Нине. Он знает: дочь его слышит. За стеной отрешенности и безразличия она его все равно слышит. Всегда.
«Увянут все цветы, снегом их занесет, снегом их занесет… И ты ко мне вернешься — мне сердце говорит. Мне сердце говорит».
Слова действуют как машина времени, перенося в дни минувшего прошлого, к дому, дождю, лесу, спокойствию, силе. От воспоминаний теперешний Эрик чувствует себя слабым и старым. Постоянно скрываться — это его изматывает; постоянно бояться чужой смерти — это тоже его изматывает. Смерть забрала у него все. Смерть отбросила его на тысячи километров от того, что было для него дорого. Теперь у него есть только Нина и эта скамейка в парке, на которой он еще чувствует себя Леншерром, но не Магнето.
Эрик выходит из своей задумчивости и, продолжая нашёптывать слова колыбельной, озирается по сторонам. Сегодня он один. Грузный человек с большим ртом, в котором пропадает одна сигарета за другой, не пришел. Почему он про него вспомнил? Ему вовсе не нужна компания. Но воспоминание о тяжелой руке на плече неожиданно приятно пригрело сердце.
Эрик дернул плечом, неосознанно провожая воспоминание. Нина открыла глаза и погрузила свой печальный отрешенный взгляд прямо в него. Хоть так. Хоть это. Эрик наклоняется, чтобы и нежно, и благодарно поцеловать дочь в лоб. Хорошо. Немного контакта и безмятежности.
— Я здесь, милая. Я всегда буду здесь. Все уладится. Обещаю тебе. Все будет хорошо.
Нина снова закрывает глаза и засыпает. Она много спит. Во сне она спокойная, в ее снах нет ужаса и боли, в ее снах уютно и красиво.
— Здравствуйте, господин Джэкуэ!
Эрик подскакивает от неожиданности. Прямо напротив него стоит вчерашний говорун. В полный рост он кажется еще массивнее и необъятнее. Гигант протягивает ему руку, и Эрик, убедившись, что малышка не проснулась от столь громкого приветствия, неуверенно отвечает пожатием сильной натруженной ладони.
Датчанин трактует неуверенность Эрика по-своему и продолжает:
— Помните меня? Я господин Deiz ar Varn. Мы с вами вчера разговаривали.
Эрик кивает, опять нерешительно. Человек-скала кажется ему указателем на пустынной ночной дороге, к которому так или иначе предстоит вернуться, чтобы не пропасть. Он немного отодвигается, давая понять господину ар Варну, что они с Ниной ничего не имеют против его неизбежной компании.
Ар Варн не заставляет приглашать себя дважды, усаживается и моментально оказывается с сигаретой во рту. Эрик, невольно следя взглядом за движением его массивных рук, впервые замечает нервные, чувственные, усталые губы своего собеседника, сложившиеся в ухмылку неудачника.
— Посмотрите на них, — буднично начинает говорить господин ар Варн так, будто разговор и не прерывался со вчерашнего дня. — Все спешат, все бегут, и, заметьте, бегут в одном направлении. Куда, спрашивается? От чего? От проблем? От скуки? Они даже не подозревают, что там, куда они так спешат, их, скучая, ждет гроб.
Эрик, как и в прошлый раз, не понимает ни слова, но голос все так же успокаивает, расслабляет, ведет за собой, и, подчиняясь его убежденности, Эрик смотрит в указанном серым огромным пальцем направлении.
Он видит карусель и думает, что Нине будет славно на ней прокатиться. Наклонившись к дочке, прикорнувшей у него на руках, Эрик вновь проверяет, не разбудил ли громогласный датский колосс его малышку. Потому, что сон лечит. Время во сне лечит.
Господин ар Варн замечает, с какой нежностью Эрик гладит руку Нины, и продолжает говорить, но уже тише, печальнее. В его голосе появляется что-то фатальное, надтреснутое, невидимое глазу, но очень важное. Эрик внезапно представляет огромное расколотое дерево, которое питают соки, текущие внутри ствола и скрытые от посторонних глаз. Ар Варн кажется Эрику похожим на такое дерево, в ветвях которого поселились меланхолия, разочарование и боль. Как и в нем самом.
Не отдавая себе отчета в том, что он делает, Эрик внезапно кладет руку на могучее плечо точно так же, как датчанин сделал это вчера вечером, смотрит тому в глаза и заставляет себя улыбнуться.
Господин ар Варн отвечает неуклюже. Становится совершенно очевидно, что улыбаться для них обоих является непривычным и странным упражнением. На несколько секунд тишина повисает над скамейкой в парке. У великана блестят глаза, без сомнения, от холода и сигаретного дыма.
— Я никогда не любил это место. Я всегда хотел быть подальше от него. У меня была мечта. Как-нибудь я вам о ней расскажу. Но все осталось в прошлом… Уже уходите?
Начинало холодать. Это вывело Эрика из транса, и он вспомнил, что ничего не положил с собой из съестного, а если Нина проснется, то ему нечего будет дать ей перекусить, если она вдруг начнет канючить. Она никогда не канючит. И именно поэтому нужно все делать так, чтобы даже не давать ей к этому повода. Не так уж много у нее осталось желаний, чтобы позволять ей расстраиваться. Он может предугадать их все, как волшебник. Но для этого надо поспешить и поскорее вернуться в гостиницу.
Здоровяк явно разочарован, он ведь только-только разошелся. Эрик протягивает руку. Тот пожимает ее, потом опять неловко и некрасиво улыбается.
— До завтра, господин Джэкуе?
Эрик непроизвольно кивает.
========== 3. ==========
На следующий день Эрик с Ниной на руках прогулочным шагом направляется к уже привычной скамейке в парке. Толпа обтекает их, как чумных, бессознательно чувствуя силу и скрытую угрозу, которая исходит от взгляда, осанки, и даже от походки Леншерра. Людской поток становится все гуще. По нарядной толпе, в которой детей даже больше чем взрослых, Эрик понимает, что сегодня выходной.
Дойдя до «своей» скамейки, Эрик сажает Нину рядом. Скамейка превращается в маленький остров посреди нарядного шумного человеческого океана. Отец и дочь одинаковым отрешенным взглядом смотрят на целеустремленно проходящих мимо людей, греются в лучах еще не весеннего солнца и не замечают, как идет время.
— Время как река: бывают бурные времена, бывают спокойные. И рано или поздно, если долго сидеть на своем острове, тебя или смоет волной, или враг твой проплывет мимо тебя. Мое время прошло. Все мои друзья сгинули в этой пучине.
Господин ар Варн словно материализуется из воздуха на своей половине скамейки.
— Добрый день, господин Джэкуе!
Эрик делает над собой усилие. Он перебарывает недоверие, которое все равно никуда его не приведет, и говорит на английском, впервые доверяя настоящей интонации своего грустного голоса этому человеку, странному в своем наивном постоянстве:
— Здравствуйте, господин ар Варн, — потом негромко, но уверенно добавляет: Эрик.
Гигант сначала удивленно смотрит, потом делает неловкое в своей искренней радости движение губами.
Эрику становится тоскливо. Он не любит, когда с ним случаются неконтролируемые вещи. Сила обязывает контролировать каждое движение души — иначе можно опять наворотить таких дел, что даже Профессор не поможет. И он вроде бы уже научился контролировать. Магда помогала, и получалось ведь. И тут на тебе! Опять двадцать пять! Он понимает, что готов схватить Нину на руки и пойти куда угодно, хоть на край света, за этой несуразной улыбкой. Поди пойми, почему.