– К черту вашу нежность и ваше спокойствие! Нужно разнести этот мир к чертям собачьим! Уничтожить женщин и мужчин и особенно их детей – этих выродков и недоносков! Только искусство имеет право быть, а все остальное нам не нужно! – взорвался желчный сосед слева и начал бить по физиономии любителя нежности и спокойствия.
Было немало и других бурных и меланхолических высказываний, и все они делались возбужденными голосами крепко выпивших людей, искренне друг другу симпатизирующих. Пили много, не закусывая. Пьянка вступала в самую силу, азарт достиг своего предела. Дерек еще раз зафиксировал, что спорившие были просто статистами сна, возникавшими из дыма, что их обличия постоянно менялись: грузная пожилая дама превращалась в плюгавого господина в очках, тот – в свеженькую девицу лет восемнадцати, а та, в свою очередь, – в усатого спортсмена в зеленой футболке…
Из соседних помещений доносились отголоски разговоров, взрывы смеха и крики негодования, кое-где дело принимало серьезный оборот, откуда-то долетали угрожающие возгласы и стоны, где-то звучала музыка. Неожиданно в мирный спор окружавшей Дерека компании ворвался вопрос появившегося откуда-то тщедушного старичка:
– Господа, не подскажете, где здесь пещерка?
Никто не мог помочь старику в поисках искомой пещерки, и, убедившись в этом, он ушел в открытую дверь, откуда, чуть не опрокинув его, ворвался растерянный богатырь чуть ли не двухметрового роста, кричащий на бегу:
– Скажите скорей, где здесь церковь, ведущая к пробуждению?
На этот вопрос тем более никто не знал ответа, и богатырь побежал дальше. Не успел он испариться, как появился плотный лысый мужчина, одетый в борцовскую майку. Он все время оглядывался и повторял одну и ту же фразу:
– Мне нужен учитель, который учит, как умирать. Мне нужен учитель, который учит, как умирать. Мне нужен учитель…
Никто не знал, где найти такого учителя, и лысый также удалился. На смену ему, тяжело дыша, вбежали двое бегунов, одетых в розовые трусики, и, перебивая друг друга, почти что одновременно прокричали:
– Мы хотим в казармы!
– Где здесь казармы?
После чего, они убежали, а в комнате уже готовились к своему номеру новые искатели.
Дерек пошевелился. Он вспомнил об Альфа-пилюле, и в сердце у него появилось пространство, похожее на пустой пузырь. Спор о женщинах и искатели пещерок, церквей, казарм и мистических наставников ему порядком наскучили, и он подумал, что неплохо бы ему посмотреть на то, что происходит в других частях самсоновского лофта.
– Эй ты, заткнись! – злобно крикнул ему сидевший напротив него загримированный мужчина с густыми бровями, хотя Дереку казалось, что он ничего не говорил.
4
Дерек начал настойчиво пробираться к одной из дверей, за которой, как ему казалось, слышны были звуки старинного струнного инструмента, мандолины или гитары альгамбры. В дверях он споткнулся о стопку книг, и начал их перебирать. Имена авторов сердцу его ничего не говорили: Джонатан Свифт, Эдгар Алан По, Говард Филлипс Лавкрафт, Станислав Лем, Артур Кларк, Роберт Шекли… Бесполезные книги создавали нагромождения, и Дерек ногой отодвинул их с прохода и прошел дальше.
Он вошел в соседнюю комнату и прикрыл за собой дверь, чтобы спокойно послушать музыку, которая действительно там исполнялась. Музыкант стоял на возвышении и был поглощен своей игрой. Согнувшись, он, не отрываясь, смотрел на свой инструмент, бил по струнам, ласкал его деки, припадал к нему и тут же от него отстранялся. Он ничего и никого вокруг не видел, кроме своей гитары, накручивая пронизывающую, проникающую вглубь сознания тему, сомнамбулически повторял ее опять и опять. И присутствующим тоже хотелось отдаться музыке, слиться с ней, стать ею. Только через какое-то время Дерек увидел Грега и Бориса, медитирующих в компании молодых людей с отрешенными лицами.
Как хорошо, как спокойно! Дерек чувствовал легкое опьянение, пустоту под сердцем и страх. Присел на длинную скамью вдоль стены. Вспомнил отца, каким он его знал, когда был ребенком. У отца напрягались брови и верхняя губа, когда он пытался решить трудную задачу. Сейчас Дерек пробовал решить трудную задачу. Он принял решение, но не чувствовал в себе готовности примириться с этим решением – понимал, что пилюля смоет память об отце и о сорока годах прожитой им жизни. Ужасался и дрожал от этой мысли. Увидел кувшин и стакан, налил, выпил. Крепкий напиток ударил ему в голову. Франсуа Рабле, Джонатан Свифт… эти имена он тоже не будет помнить. Зато страх ушел из его сердца. Он решительно встал и направился к выходу. Сомнамбулическая музыка продолжала звучать в нем наплывами, а он уже осматривался в новом пространстве, присматривался к новым фигурам и лицам.
Здесь тоже пили что-то крепкое, и вошедшему Дереку предложили порцию. Дымили сигарами и сигариллами. Дерек сделал изрядный глоток, закурил сигарету и прислушался к разговорам. Говорили две группы в двух разных углах. В ближнем углу доминировала женщина с резким простуженным контральто. Обладательница хриплого голоса, скорее всего, была воровкой, проституткой, наркоманкой, уголовницей, бомжихой или какой-нибудь другой обитательницей социального дна. Ее голос говорил слушателям о том, как круто с ней обошлась жизнь и как мало осталось в ней невинности и мягкости. Голос говорит о нас больше, чем то, о чем мы рассуждаем, подумал Дерек и перешел в другую группу беседующих.
Он не успел присесть в предложенное ему кресло и пригубить от налитого ему напитка, как через комнату начали пробегать знакомые и незнакомые ему искатели всевозможных церквей, пещер, казарм и убежищ. На этот раз они пробегали маленькими группами и большими стадами, не останавливаясь и не останавливая своих жалобных выкриков:
– Пещерку! Церковь! Коммуну! Убежище! Конвейер! Казарму! Учителя!
Последний из бегунов зацепился за взгляд Дерека и не умчался с другими, а остановился, переминаясь с ноги на ногу, отдышался, откашлялся и попросил Дерека стать его духовным руководителем и вывести из лабиринта жизни. В ответ Дерек налил ему вина и тот благодарно выпил и присел рядом с обретенным спасителем. Он смотрел на Дерека большими доверчивыми глазами, не отводя глаз и не моргая, так что последний, почувствовав себя неловко под этим пристальным взглядом, положил ему руку на голову и повернул эту голову в противоположную сторону. Так тот и остался сидеть, а Дерек смог, наконец, обратиться к беседе, которая текла в этом углу, не прерываясь по пустякам.
Темой оживленного разговора была незавидная судьба людей, обреченных смерти. Дерек прислушался к разговору и туда же обратил свою голову его последователь.
– Что есть смерть? Смерть – это пробуждение. С человека снимается все наносное, все полученное в течение индивидуальной жизни, и в абсолютной темноте возникает внутренний мир несчастного животного, не способного выразить себя и за себя постоять. Ужас!!!
Это говорил седовласый юноша, глядя перед собой невидящими глазами и гальванизируя себя и безмолвных слушателей надрывным голосом и жалостливыми словами. Его внимательно слушала группа безвольных людей, опустив глаза и погрузившись в описываемое говорящим состояние. Но Дереку эти рассуждения были не по душе.
Дерек заметил, что тщетно ищет возможности отвлечься от мыслей о предстоящем событии, но любой разговор недолго удерживает его внимание, а пустота под сердцем напоминает ему о неотвратимом. С этими мыслями он покинул боящихся смерти и двинулся дальше теперь уже в сопровождении своего последователя.
В соседней комнате спорили об искусстве. Там Дерек обнаружил Иону и Самсона, занятых азартным поглощением напитков и флиртом с двумя истеричными девицами. Девицы были взвинчены выше всякой меры и требовали от своих компаньонов решительных действий, например, поединка на пистолетах или шпагах. В руке Ионы был пистолет, а у Самсона – шпага, но ни один из них не был готов исполнить прихоть незнакомок. Отбросив в сторону орудия смерти мужчины обнялись. Девицы тоже последовали их примеру, однако при этом забыли о мере и начали страстно целоваться. Мужчины смотрели на них с изумлением, но быстро потеряли к ним интерес и растворились в сигаретном дыме.
В следующем помещении царили восторг и единодушие. Пили стоя и после каждого тоста быстро наполняли сосуды и громко сдвигали их в едином порыве. Выпивали и радостно пели и смеялись. Трудно было понять, что всех их так возбуждало. Дерек и его спутник включились в общую атмосферу. Вскоре Дерек увидел в числе выпивающих, поющих и смеющихся Иону, Грега и Бориса. Воодушевление у всех было полным и совершенным. И Дерек понял, что наступает решающая минута. Он обнял своего последователя для того, чтобы почувствовать хоть какую-то опору. Он выпил полный стакан джина и разбил этот стакан о кирпичную стену. Он крикнул что-то отчаянное и невразумительное. Господи, что же это такое! Неужели он сам добровольно решил с собой расстаться?
5
Внезапно комната опустела. Восторженные участники спонтанного празднества куда-то испарились. Исчез и новообращенный последователь Дерека. Остались Иона и трое избранных – сделавших судьбоносный выбор: Дерек, Грег и Борис. Были ли они друзьями? Была ли у них общая судьба? Чего ждал каждый из них от предстоящего шага?
Окна в комнате были открыты настежь. С улицы прилетел ветерок, навеянный липовым цветом. Блюдце стояло на столе. На блюдце лежали три белые пилюли. В стаканах розовело вино. Оставалось проглотить и запить глотком вина. Получить то, о чем мечтают миллионы романтиков, к чему стремятся тысячи мистиков, аскетов и верующих всех религий: освобождение, пробуждение, спасение! Выйти из мира иллюзий, стать обладателями Истины, войти в Царство Свободы! Высочайшее благо лежало перед ними на блюдечке. Избранники затаили дыхание. Минута наступила.
Москва, 10.03.15
ГОРОД ЖИВЫХ ОТЦОВ
1
Я получил письмо от далекого родственника из города Б.
В письме говорилось о том, что, дескать, отца моего видели в городе. Однако отец мой давно умер. Он умер десять лет тому назад, и его никак не могли видеть в городе Б.
И все же… Я знаю, что они не стали бы попусту мне писать. Кроме того, у меня самого имелись воспоминания о его появлениях после смерти. Он сидел у меня на кухне пил чай и курил – пепельница была полна окурков. Это было после его смерти и, причем, не один раз. Это случалось почти каждый вечер. Да, так случалось не раз, и я не удивлялся, принимая его появления как должное. Я рад был ему и никогда не спрашивал, откуда он приходит и куда уходит. А потом он перестал приходить.
И вдруг несколько месяцев тому назад в канун Нового года я столкнулся с ним в подземном переходе. Там было много причудливых персонажей, многие в карнавальных костюмах, и все ужасно спешили. Надо было пробираться сквозь толпу. И вот мы столкнулись, но людской поток пронес нас друг мимо друга. Невозможно было остановиться. Мы не успели сказать один другому ни слова. Конечно, я растерялся.
Он выглядел отстраненным, отсутствующим, отдавшимся потоку. Глаза полузакрытые, и лицо осунувшееся, небритое. Мешки под глазами. Одет во что-то темное, клетчатый шарф под подбородком. Мы налетели друг на друга и оттолкнулись по инерции, чтобы пройти. Сзади напирали, и я не мог остановиться. Так мы и разошлись.
Что я успел почувствовать в то мгновенье? Практически, ничего. Только через минуту я понял, что случилось, и переместился во встречный поток для того, чтобы вернуться и догнать. Меня опять захватило и понесло. Его нигде не было видно. Это произошло в декабре прошлого года.
2
И вот я отправляюсь в город Б.
Я хочу разобраться, что же там случилось. Вечером я приезжаю в промежуточный город М. по пути в Б. В поезде я беседую с сочувствующим полицейским, но он считает, что моя затея бредовая. Умерший человек умер, и не о чем больше говорить. Но я знаю, что он неправ. Все не так просто, как ему кажется.
Поезда в город Б не идут, добираться до него нужно на автобусе или по реке на катере. Поездка на катере требует дополнительных затрат, а средств у меня мало. Их хватит только на то, чтобы доехать до места. Ну что ж, была–не была, поеду на катере. На обратный путь займу денег у родственников.
Мне кажется, что появление отца в городе Б. поможет мне понять что-то важное. Так уж получилось, что моя жизнь тесно связана с жизнью моего отца. Об этом я расскажу немного позже, сейчас не время. Прежде всего, мне нужно устроиться на ночь в гостиницу и дождаться катера, который отбывает завтра утром.
И вот я иду по булыжной мостовой, поеживаясь от сырости, тянущейся от реки. Сумрачно, ветрено. Небо обложено тучами без просветов. Начинается дождь. На улице ни души, не у кого спросить дорогу. Впереди на углу появляется силуэт мужчины, что-то очень знакомое. Боже, да ведь это же он!
Я не успеваю опомниться, как мужчина входит в какую-то дверь. Добежав до угла, где исчез знакомый силуэт, я обнаруживаю стеклянную витрину кафе. Стремительно распахиваю дверь, и что же? В кафе полумрак, но я вижу: он сидит в глубине у стены лицом ко мне и смотрит, как я иду к нему. Наконец, я рядом с его столиком – на меня смотрит угрюмое незнакомое лицо с белесыми глазами. От этого взгляда мне становится не по себе. Я выбегаю на улицу.
Через четверть часа я подхожу к гостинице – четырехэтажному зданию с рядами одинаковых балконов вдоль фасада. Дождь припустил, и я промок до нитки. Понимая всю нелепость своего поступка, я плачу за номер и тут же в кассе на последние деньги покупаю билет в город Б.
В номере раздеваюсь наголо и залезаю под горячий душ. Мне кажется, я никогда не согреюсь, так я продрог. Моя одежда сушится на батарее. Я думал, что после душа я мгновенно усну, так я устал, но едва голова коснулась подушки, сон бежал меня.
В памяти опять проигралась сценка в кафе с незнакомцем за столиком. Взгляд его глаз почти без зрачков обжег меня снова, и я подумал, что эта встреча – свидетельство моего перевозбуждения и что нужно взять себя в руки. Я начал равномерно дышать, считая вдохи и выдохи – так я делаю, когда хочу успокоиться. Но глаза незнакомца продолжали царапать мне душу. Все-таки какое-то сходство было, хотя у отца взгляд иной – ясный, с искоркой юмора.
Убедившись, что мне не заснуть, я включил свет и подошел к окну. Окно смотрело во двор безлюдный и черный, освещенный светом из окон гостиницы. Дождь перестал, но зато усилился ветер, гулявший в зарослях ольхи и образующий из веток и листвы причудливый хаос. Тонкие ветви ближнего дерева то заносило вверх, и они напоминали взметенные руки с раскрытыми ладонями и длинными пальцами, то сносило в сторону, выламывая и выворачивая их как в пытке.
Взглянув на часы, я увидел, что еще нет девяти – вечер только начинался. Потом я почувствовал голод, и стал шарить по карманам мокрых брюк в поисках случайно завалявшихся денег, но ничего не нашел. Вспомнил, что в оплаченный номер входит завтрак, так что нужно только дождаться утра. И я снова лег в постель, придвинул к себе пепельницу и закурил. Что еще мне оставалось делать с мокрыми брюками и пустыми карманами? Я курил и холодно анализировал ситуацию.
Когда я родился, отцу было под сорок, и я был его любимцем. Я был избалован и им, и мамой. Позже я стал мечтательным подростком, погруженным в игру воображения, от которой, кажется, до сих пор не избавился окончательно. Я рано ушел из дому и жил самостоятельной жизнью, отстаивая свой незрелый идеализм от реальности, которая плотно обступала меня со всех сторон. Теперь я понимаю, что оставил родителей без внимания в годы, когда моя помощь была им особенно нужна. Надежды отца на меня не оправдались. И матери тоже. Я жил далеко от них, в другом городе, потом поступил в столичный университет, изредка навещая их и тяготясь их обществом. Мне было 30, когда отец неожиданно умер. Ему не было еще 62-х. А потом я много лет жил заграницей, и за это время умерла мама.
Конечно же, чувство вины не оставляло меня все эти годы. Проявлялось оно в частности в повторяющихся картинках, которые я видел с удивительной регулярностью перед засыпанием. Вот и сейчас я закрыл глаза, пытаясь заснуть, но заснуть мне, как всегда, не удалось. Тогда я встал, начал ходить по комнате, пробовал читать, смотрел в окно. Устав, снова лег в постель, и опять появились причудливые персонажи в карнавальных нарядах и среди них мой отец, танцующий с дамой вальс. Я долго удерживал это двойственное состояние полусна-полубодрствования, следя за развитием событий. Я заснул только под утро.