Не самое плохое занятие, если ты не представляешь из себя ничего особенного. Я оглядела спины трехсот с лишним выпускников и подумала: «Какой прекрасный способ это понять!» Если бы мышь по имени Макс Блэк полностью захватила меня, я бы встала на свой складной стул и крикнула бы, что мы все ничего не значит. Я бы взбежала на сцену и проорала бы это в микрофон. Я превзошла бы все глупые речи, которые там сегодня говорили. Я бы рассказала о том, какие мы, люди, на самом деле. О том, что мы просто стая животных и думаем только о себе. Я бы назвала свою речь «Вы все – обыденность».
========== Выдать предъявителю ==========
– Ты слышала, что я крикнул? – спросил папа.
– Столько лет планировать, что будешь кричать на моем выпускном, и крикнуть: «Кексик!»… – ответила я, обнимая его. Папа вручил мне открытку.
– Открыть сейчас или потом? – спросила я. Мы встретились взглядами. Послание от папы: «Его предок однажды убил человека ради крутого яйца. Его жена была беременна и хотела есть. Она родила девочку».
– Как хочешь. Но если откроешь сейчас, может, она заставит тебя улыбнуться. – Только тут я поняла, что не улыбалась. Интересно, сколько времени. Возможно, все тринадцать лет. Я старательно подняла уголки губ, сунула палец в небесно-голубой конверт и надорвала его по верхнему сгибу. На открытке стояло: «Моей выпускнице…»
На ней красовалась черно-белая фотография выпускника, а внутри лежал чек на пятьдесят тысяч долларов. Как только я увидела, какая сумма вписана после «Выдать предъявителю…», я захлопнула открытку. Потом приоткрыла ее снова и заглянула внутрь. Число «пятьдесят тысяч» никуда не делось.
– О боже… – выдохнула я. Папа прижал меня к себе, обнял и чмокнул в макушку. Я не знала, что делать, поэтому взяла открытку и положила ее в большой квадратный карман платья из «Пыльного котла», а потом обняла отца покрепче. Потом я задумалась, на что можно спустить пятьдесят тысяч, потом мне стало все равно, а потом я подняла голову от папиного плеча и поймала взгляд какой-то старушки. Послание от чьей-то бабушки: «Ее правнук уйдет из дома и перестанет общаться с семьей… а потом он найдет лазейку в Акте о Равноправии, и вокруг этой лазейки закрутится целый водоворот безумия».
– Это слишком много, – сказала я папе. – Я не могу столько взять.
– Можешь и возьмешь. Твоя мама хотела, чтобы у тебя были эти деньги. Ты не знала ее, но, я уверяю тебя, именно этого она и хотела. А с матерью не спорят.
Мне хотелось добавить: «А то она засунет голову в духовку и тебе придется до конца жизни питаться обедами из микроволновки». Вместо этого я просто ощупала открытку сквозь плотную ткань платья. Вместо этого меня замутило, потому что цинизм не работал. Моя мать умерла. Умерла тринадцать лет назад, и это было грустно. Не только для меня, но и для папы. Я снова обняла его – по-настоящему, безо всяких хлопков по спине или шуток. Папа обнял меня в ответ. Мы впервые обнялись как двое взрослых или как-то так.
– Нам нужно будет много всего обсудить, – прошептала я ему на ухо.
– Хорошо, – ответил папа.
– Я немного запуталась, но, думаю, все будет в порядке, – я отстранилась и посмотрела папе в глаза. Послание от папы: «Его сестры редко ему звонят. Его друзья тоже».
Я хотела прочесть его будущее. Мое будущее. Что угодно в доказательство той глупости, которую я только что произнесла: что я запуталась, но все будет в порядке. Но в глазах папы не было никакого будущего.
– Думаю, с этим чеком взвесить свои возможности будет проще.
Я оглядела других выпускников и их родителей: вряд ли кто-нибудь еще выйдет отсюда с пятьюдесятью тысячами долларов и пророчеством о второй гражданской войне. Вряд ли кто-нибудь из них постоянно остро чувствовал, что может вот-вот умереть. Из собравшейся толпы то и дело доносились вопли радости, облегчения и футболистов. Кто-то все время пытался пробиться сквозь толпу, и между нами с папой постоянно ходили люди, не забывая спрашивать, можно ли тут протиснуться. Как будто остальные семьи держались друг за друга слишком крепко, а между нами можно было проложить дорогу.
– Ты не против, если я пойду отсюда? – спросил папа минуты через четыре.
– Не против.
– Не мое это все, понимаешь? – Он имел в виду людей. Люди были не его.
– Я тоже скоро ухожу, – ответила я. – Верну только все это – и домой.
Я стояла, все еще отказываясь признавать, что у меня в кармане лежит пятьдесят тысяч, и оглядывалась по сторонам. Я искала Элли, но ее здесь не было. Даже если она по-прежнему сидела за задними креслами, нас разделяло слишком много людей. Меня все еще преследовали видения от летучей мыши. Послания мне не нравились, но я хотела узнать побольше. О следующей гражданской войне. О будущем галактики. Об ужасах прошлого. Я скакала по чужим вечностям. Я попросила Макса Блэка показать мне для разнообразия что-нибудь смешное или радостное.
«Ее отец был знаком с Джоном Кеннеди».
«Его двоюродный дед был политиком и помог отменить сухой закон в своем штате».
«Его дальний потомок будет отвечать за дизайн интерьера первой орбитальной станции под названием “Линкольн”. Он пропустит на чертеже вторую “л”».
«Ее внук откроет ген глупости и сядет в тюрьму за предложение запретить его носителям размножаться».
«Его внучатая племянница будет матерью человека по имени Недрик Святоша, который развяжет Вторую Гражданскую войну. Война расколет нашу страну на две части: в одной – Новой Америке – будет править Недрик, посредством своих друзей в правительстве и кучи оружия, которое будут присылать ему группировки со всего мира, которым выгодно будет разрушить самую могущественную страну земного шара; другая – Старая Америка – получит поддержку почти всего цивилизованного мира, потому что наблюдать, как великая страна скатывается до уровня дикарей, слишком страшно. Ну и потому, что святош никто не любит».
Вторая гражданская война? Что может заставить нас снова устроить этот кошмар? Я переводила взгляд от человека к человеку и узнавала все больше подробностей, чувствуя себя всемогущей и беспомощной одновременно. У меня была бесценная информация. Или нет. Или я просто спятила. Я наполовину Дарла, наполовину летучая мышь. Или бог.
Что бы это ни было, стоя в духоте на забитой людьми парковке, я решила собрать все послания и написать историю будущего.
========== Представляешь, Глори? ==========
История будущего заканчивалась так же, как все начиналось. Я увидела конец всего две ночи назад, когда смотрела на Юпитер. История будущего началась с огромного взрыва, в сравнении с которым 9700-фунтовая атомная бомба «Малыш» – не микроволновка и не телефон – казалась микроволновкой или телефоном. Можете называть это большим взрывом или как вам удобнее. Все мы сделаны из звездной пыли и в звездную пыль обратимся, таков большой космический перевертыш. Мы рождаемся и уходим. Все мы можем однажды оказаться летучей мышью в банке из-под огурцов. Если нас смешать с пивом, мы начнем вызывать галлюцинации и желание рисовать на руках черным маркером.
Историю будущего придется писать совсем не так, как я привыкла вести ежедневники. Мне придется отфильтровать кучу белого шума из моих видений и выделить главные факты. Нужно написать то, что однажды поможет людям понять, что происходит.
Прежде чем я успела выйти из кафетерия, ко мне подошла Стэйси Каллен и обняла меня, как будто мы были лучшими друзьями. Мы вместе ходили в первый класс, а теперь вместе закончили школу.
– Глори, ты представляешь? – воскликнула она со слезами на глазах. Я молча уставилась на нее. Ее послание было ужасно. – Понимаю, понимаю. Я тоже не знаю, что сказать, – продолжала она. – Это так круто!
– Ага, – ответила я. – Круто.
– Оглянуться не успеешь – и ты уже закончишь колледж, выйдешь замуж и все дела.
– Ага, – буркнула я, не отрывая взгляда от ее вечности. Стэйси запнулась и покраснела:
– Прости. – Я понятия не имела, за что она просит прощения. Это мне не следовало лезть в ее будущее.
Послание от Стэйси: «Ее старший сын умрет мгновенной смертью от лобового столкновения с пьяным водителем, который отрубится за рулем на шоссе 422. Это случится среди лета. Два ее младших сына никогда не оправятся от его потери. Младший переедет в Айдахо и ни разу не приедет домой. Средний подарит ей двух внучек, и их украдут во время Второй Гражданской войны – при правлении Недрика Святоши это станет нормальной практикой».
– Глори, прости, пожалуйста, – повторила Стэйси.
– Да все в порядке, – ответила я, мысленно оплакивая ее внучек.
– Я не хотела тебя унизить. – Тут я поняла, что она говорила про колледж. Видимо, нормальные люди на выпускном думали о чем-то таком. О будущем. Об учебе. О семье. О взрослой жизни.
– Ты меня и не унизила, – ответила я и ощутила в кармане открытку с пятьюдесятью тысячами долларов. – Я просто еще не определилась и решила дать себе свободный год. И все.
Стэйси быстро кивнула, глядя в сторону двери за моей спиной:
– Ладно, хорошо, удачи, – снова обняла меня и ушла.
Я стояла и смотрела, как толпа выпускников отдает свои мантии, строит планы на колледж, будущее, семью и взрослую жизнь. Все выглядели довольными своим местом на конвейерной ленте жизни. Они не подозревали, что впереди Вторая Гражданская война.
========== История будущего Глори ОБрайан ==========
Меня зовут Глори О’Брайан, и я пишу эту историю, потому что скоро случится кое-что важное. И плохое. Я немного об этом знаю. Не могу сказать вам, откуда, но я знаю некоторые вещи и хочу записать их сюда, чтобы кто-нибудь потом тоже смог их узнать.
Сейчас 2014 год. Плохие события начнутся лет через пятьдесят. Судя по тому, что я видела, а видела я не все, начнется все с Акта о Равноправии… вернее, с лазейки, которую в нем найдут. Акт о Равноправии – это государственный закон, по которому работодатели в ком-то веки будут обязаны платить мужчинам и женщинам за одну и ту же работу одни и те же деньги. Этот акт – или какое-то его подобие – зрел в умах некоторых депутатов с конца двадцатого века, но зарплаты так толком и не сравнялись.
Лазейка в этой законе будет очень простой. Как штат может не платить женщинам за их работу? Естественно, можно законодательно запретить им работать. Прекрасно. Пройдет всего месяц, и в одном штате выдвинут Акт о Защите Семьи. Через неделю губернатор примет акт, и всех женщин, даже сенаторов, выгонят с работы без права апелляции. Отныне в этом штате они не смогут легально работать. Даже официантками. Даже стриптизершами. Даже распространителями косметики «Avon». Губернатор провозгласит торжество семьи.
========== Большинство не может с этим смириться ==========
В моей машине сидела Элли. Не знаю, как она пробралась туда, потому что машина была заперта. Элли все еще выглядела полубезумной: еще бы, она сидела в моей машине посреди душной парковки и даже не открыла окна. Внутри было, наверно, градусов сто.
Я открыла дверь и села на водительское место:
– Привет.
– Пусть это уже закончится! – ответила Элли.
– Я вижу гражданскую войну. И всякое такое. Сегодня видела межгалактическую битву на фотонных торпедах. Круто, скажи?
– Я вижу вещи, которых не хочу видеть.
– Например?
– Голых людей.
– Голых людей?
Я оглядела Элли: на ней был ее любимый сарафан, но она не застегивала пуговиц. И не надела лифчика. Если задуматься, я никогда не обращала внимания, носят ли в коммуне лифчики. Может быть, они тоже атомные бомбы.
Я опустила глаза на свое платье из «Пыльного котла» и носки до колена. Мне никогда не стать такой, как она, но я и не стремлюсь. Мне нравится, какие белые у меня ноги. Я собиралась беречь их от солнца и все лето просидеть в чулане, становясь Дарлой.
Я не помнила, какие у Дарлы были ноги, но на ее фотографиях ее ноги тоже были белыми. А еще у нее торчали колени. Только сегодня, сидя после выпускного в машине с Элли, я поняла, что мои колени тоже торчат. Если задуматься, ни у кого в журналах, в рекламе или по телевизору не было ни бледных торчащих коленок или платья из «Пыльного котла».
– Что нам делать? – спросила Элли. – Не могу же я всю жизнь избегать людей. – А я могла. До конца своих дней ни с кем больше не общаться было бы прекрасно.
– Просто расслабься. Все будет хорошо. Это случилось ради чего-то большего.
– Ради чего мы могли свихнуться? Что за бред? Я подхватила чертовых вшей от какого-то идиота с какой-то великой целью? Мне почти восемнадцать и я еще не закончила школу – тоже с какой-то целью?
Я развернула машину:
– Если не можешь расслабиться, просто помолчи. Или можешь меня поздравить и сказать что-то подходящее случаю. Или хотя бы что-то не такое безумное. Потому что ты вовсе не сошла с ума. Я тоже это вижу, не забывай. Ты ничего особенного собой не представляешь.
– Я ничего собой не представляю? – с побитым видом переспросила Элли.
– Я ничего собой не представляю, ты ничего собой не представляешь. Можешь с этим смириться? – ответила я. – Большинство людей не в состоянии.
– Черт.
Я задом выехала с парковочного места, подъехала к выезду с парковки и застряла в идиотской пробке из выпускников, которая образовалась, пока мы мило болтали со Стэйси Каллен. Надо было уехать с папой, он наверняка уже добрался домой, переоделся в свою вареную рубашку и мешковатые пижамные штаны, сидит на диване и работает.
– Поздравляю, – наконец проговорила Элли.
– Спасибо.
Я вспомнила, что скоро Элли перестанет быть моей подругой. Что я собиралась как-нибудь от нее избавиться. Что она не знала моей главной тайны – я становлюсь Дарлой.
Я указала на ее исписанные руки:
– Как ты до этого додумалась? «Обрети свободу, будь смелее».
– Не знаю, – ответила Элли. – Это был подарок от мыши. Помнишь, в субботу вечером.
На минуту повисло молчание. Потом Элли предложила:
– Надо кому-то рассказать.
– Нам все равно никто не поверит. – Я припарковалась и стала ждать, пока пробка рассосется. Я взяла камеру и сняла руки Элли. Снимок я назову «Последствия летучей мыши».
Когда я вырулила на узкое шоссе, ведущее к нашим домам, Элли начала говорить общими фразами, а я принялась выстраивать в голове хронологию событий. Если во время Второй Гражданской принесут в жертву внучек Стэйси Каллен, то это должно случиться где-то в конце двадцать первого века – зависит от того, кто когда заведет детей. Бедные девочки выглядели совсем молодыми, как большинство родственников в видениях, – как на картинках из жизни Востока, где девочек-подростков продают мужчинам. Да, определенное сходство имелось.
Мне было страшно, однако затея систематизировать свои видения казалась мне достойной – даже если у нас просто галлюцинации от мышиного праха. И в конце концов, чем мне еще заняться? До появления Макса Блэка будущее казалось скучным и я ничего о нем не знала. Заглядывая в будущее после летучей мыши, я как будто смотрела на негатив, на пачку фотобумаги, на банку с эмульсией, на кисть или на ванночку с реактивом. Нужно было столько всего сделать, столько всего!