– А вот это они здорово, – буркнул Клэй. – Голема так просто не завалишь.
Четверо стражников, вооруженные до зубов, вели тщедушного тролля в тяжелых железных оковах. Массивные лапы тролля были обрублены по локоть, а культи прикрыты серебряными нашлепками, чтобы конечности не отрастали заново. Два стражника время от времени тыкали зажженными факелами в монстра, который зыркал голодными черными глазами на толпу зевак.
Вслед за троллем появилась полуодетая красотка, волоча на поводке огромную обезьяну, черно-рыжую, полосатую, как тигр. Красотка улыбалась, приветственно махала зрителям и то и дело поглаживала обезьянью шерсть. Обезьяна довольно склабилась.
Внезапно толпа испуганно притихла. Клэй взглянул направо и увидел еще одну телегу, почти перегородившую улицу. Помост на десяти каменных колесах волокла шестерка волов, а на помосте высилась клетка со стальными прутьями толщиной в мужскую ногу. Сквозь прутья виднелись клочья спутанной жесткой шерсти, металлически поблескивала чешуя…
– Ох, преисподняя Морозной Матери… – выдохнул Гэб, схватив Клэя за плечо.
Тут Клэй наконец-то и сам разглядел, что именно «Всадники бури» приволокли из Жути. В клетке сидела химера. Живая.
Клэй тяжело сглотнул, чувствуя, как в животе тяжелым комом собирается не то страх, не то восхищение. Или и то и другое. Как бы то ни было, ничего подобного он уже давно не ощущал. Кто-то (наверное, Гэбриель) однажды сказал, что по большей части все существа рождаются на свет, чтобы жить, и лишь немногие – чтобы убивать. К этим немногим относились и химеры.
Тварь, запертую в клетке, видимо, опоили каким-то дурманным зельем – змеиный хвост безвольно свисал сквозь прутья; огромные, размером с дом, крылья были сложены на спине; львиная и баранья головы обмякли, и лишь драконья заинтересованно разглядывала все вокруг. Мощные челюсти дракона стягивал железный намордник, из ноздрей валили клубы дыма; желтые глаза с узкими полосками зрачков злобно сверкали из-за прутьев клетки, словно чудовище находилось не внутри, а снаружи.
– Убили бы, и дело с концом, – ошеломленно пробормотал Гэбриель.
– Так ведь ради показухи, – напомнил ему Клэй, который и сам разделял недоумение приятеля.
Наконец по улице покатил возок «Всадников бури». Пятеро наемников стояли на помосте, устланном роскошными покрывалами и усыпанном сокровищами. В раскрытых сундуках всеми цветами радуги переливались груды самоцветов и драгоценностей, там и сям сверкали россыпи золотых монет. Ради вящего устрашения толпы возок окружали стражники со зловещим оскалом и копьями наперевес. Девушки, наряженные нимфами – то есть полуголые, – сгребали с края возка медные монетки и швыряли в толпу. Клэй заметил, что золото и серебро заботливо вывалили в самую середину помоста.
Наемники выглядели очень молодо, но потом Клэй припомнил, что ему самому едва минуло восемнадцать, когда Гэб подбил его на первую работенку. Доспехи наемников, хоть и чересчур нарядные, с виду были вполне годными, а вот краски на лицах ребят было побольше, чем у «Стальных сестриц». Стайки девчонок проталкивались сквозь толпу поближе к обочине и поднимали истерический визг, когда возок проезжал мимо.
Клэй усмехнулся, вспоминая, как они с приятелями после первой вылазки в Жуть устроили торжественный проезд по этой же улице, похваляясь добытыми трофеями; впрочем, помнилось все смутно, потому что все упились вдрабадан; Муг так вообще все проспал, а Матрик упал с возка в толпу и объявился только три дня спустя.
– Все, с меня хватит, насмотрелся. Пойдем отсюда, пока нас не затолкали. Пора навестить Келлорека, – раздраженно сказал Гэбриель; его дурное настроение, скорее всего, объяснялось приступом застарелой ревности.
Клэй покрутил головой, разминая затекшую шею – а все потому, что полчаса в одну сторону пялился, придурок, – и сказал:
– Ну, пойдем. А где он обитает?
Гэб кивнул в сторону южного холма с недостроенным храмом на вершине и болезненно поморщился, как преступник при виде виселицы:
– Вон там.
Глава 7
Заплыв с акулами
Посреди Келлорекова особняка почему-то красовался ставок, точнее, лужа, но с такой чистой водой, что сквозь нее можно было разглядеть белые и синие плитки пола. В ставке не было ни рыб, ни лягушек, ни кувшинок, ни зарослей камыша, ни стрекоз – вода и вода.
– А это что еще за фигня? – недоуменно спросил Клэй.
Гэбриель промолчал. Он неловко сидел в плетеном кресле у края ставка, сгорбившись под гнетом каких-то печальных мыслей.
«Еще бы, – подумал Клэй. – Мало того что придется выпрашивать меч, так Келл, поганец, еще и жену его Валерию умыкнул…»
Самой Валерии приятели пока не видели, но, когда слуга вел их к ставку, ее голос прозвучал где-то в глубине дома, и Гэбриель едва не застыл на месте, будто мышь, заслышавшая совиное уханье.
Джинни обучила Клэя умению отыскивать хорошее в самых поганых случаях: если дела шли худо, то всегда находился кто-нибудь, кому было еще хуже. Клэй взглянул на согбенную спину Гэба, на его нервно подергивающиеся пальцы – и почувствовал себя самым счастливым человеком в этом доме.
Во всяком случае, до тех пор, пока не появился Келлорек. Внушительное брюхо посредника колыхалось под складками ярко-синего шелкового одеяния, толстую шею обвивали тяжелые золотые цепи, на пальцах блестели перстни с яркими самоцветными камнями, а в ушах сверкали крупные серьги; в общем, даже королей хоронили в нарядах поскромнее.
– Привет, ребята! – воскликнул Келл, неуклюже приобнимая Клэя и Гэбриеля одновременно.
Поседевшая борода Келлорека, некогда жесткая, как щетка, была умащена благовонными маслами и заплетена в аккуратные косички. От румяных щек посредника веяло ароматами сандалового дерева и весенней сирени, однако же они не забивали едкого запаха пота. Верхняя челюсть с торчащими зубами так сильно выдавалась вперед, что Келла (разумеется, за глаза) называли Орком.
Наконец Келлорек разомкнул объятья, отстранился, ухватив Гэба и Клэя за плечи, и осклабился от уха до уха.
– Надо же, Золотой Гэб и Пузочес собственными персонами, – провозгласил он. – Легенды во плоти! Короли проклятой Жути! Купер, ну ты и здоров, чисто конь. А ты, Гэб, малость подустал. И постарел. О боги Грандуаля, что с тобой стряслось? В запой ударился? Или царапкой балуешься? Или ненароком черногниль подцепил? Ох, чур меня, чур!
Гэбриель хотел было улыбнуться, но улыбки не получилось.
– Я просто устал. И постарел. И… – Он замялся, побледнел еще больше и робко добавил: – Мне надо поговорить с Валерией… и попросить тебя об одолжении.
Келлорек подозрительно взглянул на него и снова добродушно ухмыльнулся:
– Эх, время терпит, да и торопиться незачем. Сначала освежитесь с дороги, пивка выпьем, чего-нибудь съедим… Вы же не откажетесь от угощения, правда?
– Мы подыхаем с голодухи, – выпалил Клэй.
– Ну да, ну да… – Келлорек хлопнул пухлыми ладонями. – Вы пока поплещитесь в бассейне, а я на стол соберу.
Гости недоуменно посмотрели на него. Келл повел рукой в сторону ставка.
Клэй оглянулся, уставился на ставок и пожал плечами.
– Ну вот же бассейн. Поплавайте, – предложил Келлорек и, звякнув золотыми побрякушками, выразительно махнул рукой.
Клэй внимательно оглядел ставок:
– А куда плыть-то?
– В каком смысле? – удивленно спросил Келл.
– Это целебный источник? – уточнил Гэб, разминая руку и морщась от боли. – У меня локоть тут…
– Да пошел ты на хер со своим локтем, – не выдержал посредник, который никогда не отличался особым терпением: его зубастая ухмылка часто без всякой причины сменялась безудержной злобой. – Никакой это вам не источник, и не ставок, и не долбаная купальня морской нимфы! Это бассейн хренов, вот что. Бассейн, ясно вам?! В нем плавают и плещутся. Называется «культурный отдых».
Клэй сообразил, что сейчас лучше не предлагать Келлу самому прыгнуть в бассейн, но до Гэба это пока не дошло, и он уже раскрыл было рот… Клэю пришлось резко столкнуть друга в воду; Гэбриель отчаянно забарахтался, фыркая и отплевываясь, а потом вылез из бассейна, как мокрый пес на речной берег.
Вся злость Келла мгновенно испарилась, и он расхохотался, утирая слезы, невольно брызнувшие из глаз.
– Ты прав, – сказал Клэй. – Я уже отдохнул на славу.
Верно говорили, что Келлорек гадок, как двухголовая жаба, но верно было и другое – мерзкий толстяк знал толк в еде.
Наевшись до отвала, Клэй погрузился в блаженный дурман дремоты, вдвойне желанной еще и потому, что к трапезе решила присоединиться Валерия (тоже в дурмане). Выглядела она полусонной, все больше отмалчивалась, то вздыхала, то пристально разглядывала фасолинки в кленовом сиропе или легонько стучала столовым ножом по окороку в медовой глазури и тихонько посмеивалась над чем-то, понятном только ей.
Клэй то и дело косился на шрамы, полускрытые рукавами платья Валерии. Когда-то давно Гэбриель жаловался, что его жена пристрастилась к царапке – дурманному зелью из яда грезочервей, которое наносили на порезы на внутренней поверхности руки, – и, похоже, от своего пристрастия Валерия не отказалась до сих пор: царапины были свежими, алыми и чуть воспаленными.
Сейчас Валерия ничем не напоминала ту, в кого много лет назад без памяти влюбился Гэбриель. Как считали многие, именно из-за нее распалась самая знаменитая банда наемников в истории Грандуаля. Конечно же, это было не так – банда распалась из-за совсем другой женщины, – но, хотя Валерия и не потопила корабль «Саги», днище она продырявила изрядно.
Гэбриель встретил Валерию на Празднике Брани, который устраивали раз в три года на развалинах Каладара, бывшей столицы Державы. Это была своего рода осенняя ярмарка, куда со всех концов Пяти Престолов стекались банды, барды и барахольщики, чтобы весело провести трое суток в бесконечных драках, пьянках и гулянках. Однако же Валерия явилась туда в знак протеста, вместе со своими единомышленниками из партии так называемых Единенцев, которые придерживались весьма идеалистических, хотя и малораспространенных взглядов на возможность мирного сосуществования людей и монстров. Чтобы доказать правоту своих воззрений, они избрали кружной путь и решили поджечь ковчег «Саги» – большой крытый возок, который служил наемникам домом на колесах.
Единенцев вовремя остановили, а Гэбриель похитил Валерию и силой привел на вечеринку, устроенную в ковчеге. В обществе коренастых неотесанных наемников Валерия выглядела совершенно неуместно: высокая, тонкая как тростинка, с белоснежной кожей и золотистой канителью волос, в простецком сарафанчике и с веночком на голове. Клэй сразу сказал, что она – как принцесса среди орков, только его никто не услышал.
Как бы то ни было, Валерия с Гэбриелем поцапались с самого начала. Часто говорят, что противоположности притягиваются, вот как лед и пламя, но отношения Гэбриеля с Валерией, хоть и подстегиваемые разницей их мнений, больше напоминали битву совершенно одинаковых мечей. Охваченных пламенем. В ледяную бурю. Шутливый допрос, устроенный Гэбриелем для развлечения гостей, превратился в бурное обсуждение, затем в яростный спор, а потом в откровенную и очень громкую ругань, после чего Валерия предприняла еще одну попытку сжечь ковчег «Саги», запустив зажженным светильником Гэбриелю в голову.
К утру Валерия и Гэбриель без памяти влюбились друг в друга.
Валерия распрощалась с Единенцами – как выяснилось, очень вовремя, потому что неделю спустя ее бывшие единомышленники отправились на пир к племени диких кентавров, не подозревая, что на пиру будут не гостями, а угощением. Валерия сопровождала «Сагу» в поездках по Жути и постоянно спорила с Келлореком, когда речь заходила о выборе очередной работенки. Гэбриель все чаще прислушивался к советам Валерии о делах банды, что вполне устраивало Клэя и Муга, но не очень нравилось Матрику и очень не нравилось Ганелону, который к укоризненным замечаниям о своем жестоком нраве относился с тем же пренебрежением, с каким гора относится к козам, карабкающимся на ее склоны. Продолжалось это до тех пор, пока в волосах Гэбриеля не появился первый цветок…
Локоть Гэба больно врезался приятелю в ребра, и Клэй осознал, что его о чем-то спрашивают.
– Да. Нет. Что? – пробормотал он, надеясь, что такой ответ всех устроит.
– Сколько лет твоей дочке? – повторил Келл. – Как там ее зовут, Талина?
– Талли. Летом девять исполнилось.
– Талли? А полностью как?
– Таллия, – ответил Клэй.
– Ага… – Келлорека интересовал не столько ответ, сколько густая говяжья подливка, которую он старательно накладывал на ломоть хлеба, поверх толстого слоя масла. – А твоя как, Гэб?
Гэбриель, выпрямившись и сложив руки на коленях, сидел напротив посредника и не притрагивался к еде.
– Моя кто? – спросил он.
– Твоя дочь, – прочавкал Келлорек с набитым ртом. – Месяцев семь-восемь назад она наведалась ко мне вместе со своими отморозками, типа банда у них. Хвасталась, что им подвернулась знатная работенка, и без всякого посредника, представляешь? Думала у меня чем разжиться, просила ссудить кое-какое оружие.
– Роза приходила к тебе? – удивился Гэбриель.
Келлорек слизнул подливку с пальцев.
– Я ей обещал подумать, но у меня тут не благотворительная лавочка, ты ж понимаешь. Я коллекционер. Собиратель прекрасных и редкостных вещей. – Он, будто случайно, но, скорее всего, нарочно, взял Валерию за руку; Валерия моргнула, улыбнулась, словно мимо ее носа пролетела бабочка, но так ничего и не сказала. – Короче, ночью эта оторва стащила у меня парочку бесценных раритетов и сбежала. С тех пор от нее ни слуху ни духу.
Гэбриель умоляюще посмотрел на Клэя, но тот поднес к губам кубок и начал долгий, обстоятельный глоток вина; прерывать свое занятие он не собирался до тех пор, пока приятель не объяснит Келлу, что именно произошло с Розой и что они намерены предпринять.
Гэб пустился в объяснения, а Клэй украдкой глядел, как косматые брови Келлорека постепенно ползут вверх, к краю его сальной шевелюры. Валерия слушала молча, с непроницаемым лицом и лишь изредка потирала порезы на руке. При упоминании Кастии глаза Валерии расширились, в них мелькнуло сожаление – невнятное, как стон узника в темнице, – а потом взгляд ее сместился в никуда. Наконец Гэбриель умолк. Келлорек со вздохом подергал бороду, заплетенную в косички, а Валерия изобразила на лице робкую улыбку и пробормотала:
– Очень мило.
Несчастного Гэбриеля будто ножом пырнули. Клэй смутно надеялся, что ошеломление друга перерастет в гнев, но Гэб просто помотал головой и уставился на нетронутую тарелку.
Келлорек кликнул слугу и попросил отвести Валерию в ее покои. Потом в неловком молчании все трое занялись десертом (шоколадный пирог с рубленым миндалем и взбитыми сливками), запивая его сладким красным пивом, после чего Келл вызвался показать гостям свое имение, которое изначально возводилось как великолепный храм Осеннего сына.
– В него вбухали кучу денег, – объяснил Келлорек. – А как построили до половины, кому-то в голову пришла светлая мысль, что храму самое место в канаве. – Те, кто жил на склонах Контова, называли «канавой» собственно долину. – Мол, чтобы возносить богу молитвы, на вершину карабкаться незачем, он и из канавы услышит.
– А зачем вообще нужны храмы? – спросил Клэй. – Куда дешевле взывать просто к небу.
Келлорек посмотрел на него так, будто Клэй предложил тушить пожар, подбрасывая в огонь поленья:
– Как это к небу? Что за хрень ты несешь, Пузочес?!
– Да так, не обращай внимания.
– В общем, – продолжил Келлорек, – когда у жрецов кончились деньги на постройку верхнего храма, я подсуетился и купил все это хозяйство по цене ржавых гвоздей.
Вымощенная камнем дорожка вилась по саду между усыпанных плодами яблонь. Под стенами имения ходили караулом стражники – насущная необходимость, как объяснил Келлорек, поскольку в бывшем храме теперь хранилась обширная коллекция раритетов.
– Ты все еще подыскиваешь работу наемникам? – удивленно спросил Клэй.
– Конечно, – ответил Келл. – Только не так, как раньше. Дело разрослось, в одиночку мне за всем не уследить, поэтому к каждой банде у меня приставлен свой агент для мелких поручений – ну там разобраться с гоблинами или еще что. А крупные заказы я лично передаю тем, кто заслуживает такой чести. Моя доля – половина гонорара, агенту причитается десять процентов, а остальное банда делит между собой.