— Остался, чертяка! Остался! — задыхаясь, проговаривал он, подбегая к оврагу. В промоине были свалены бетонные обломки, арматура и другой мусор. Ванька, рискуя переломать ноги, сбежал на самое дно — здесь у него были особые приметы. Наконец, понятное кругом и близкое. Вот и берёза, на которую они лепили канат для качелей. Она загрубела и стала много толще, но это точно была она! Вот обрыв, отвесно вздымающийся со дна — он стал дряблым, и не таким отвесным. Вот ключ, выбивающийся из-под борта оврага — совсем уже хилый, да и пованивал он теперь.
Ванька шёл дальше, обходя грязь и горы мусора. Радость от узнавания родных мест постепенно сменилась разочарованием. Даже этот, казалось, неперелопаченный кусочек был изрядно испоганен. Он шагал в сторону бывшего кладбища. Оно раньше примыкало к оврагу, но сейчас, Ванька увидел издалека, вокруг этого места всё было застроено. Вот овраг расползся долиной, и его перегородила очередная дорога, а чуть правее по ходу Ванькиного движения стояли берёзки. Он понуро, без особой надежды сунулся туда, перебежав дорогу. На пути возникли заборы и прочие преграды. Ванька настырно двигался к цели и преграды перелез.
Почти ничего не осталось. Одна бетонная плита со сбитой надписью. Ванька её не узнал. Он ужаснулся, представив, как курочили кладбище, когда шла стройка. Присел рядом на кочку, вздохнул. И ему резко захотелось домой. А ведь ещё он думал отыскать место, где стоял их дом. Но настроя уже никакого не было, хотелось только туда, к себе, в понятный и чистый мир. Где кладбище на месте, мусор весь на участке в компостной куче, а вместо гор асфальта и бетона, благоухающие поля и несрубленные деревья. Он встал и побрёл вниз, к пруду. Обогнул последнее на пути здание и вышел в парковую зону. Рельеф был знакомый, лишь деревья были там, где их не было, и не было там, где они были. Овраг при «впадении» в пруд был сильно заболочен и попахивал нечистотами. Ванька тропой (в прошлый раз тропа была более «цивильная») пришёл к плотине, с некоторым волнением пролез в среднюю арку и с радостным вздохом вылез уже в Шипилове.
— И особо даже не загулял, — сказал он, довольный благополучным возвращением.
— Опять, едрёна-корень, лазиете тут! Я вас! — дядя Егор был на месте, и вновь Ванька нашумел ему под руку. Ванька опрометью ринулся на дорогу, не дожидаясь, пока ему всыплет сердитый рыбак.
Он шёл к дому и думал, взмахивая лениво сорванной травинкой. «Как-то невесело в том мире. Всё чужое…, - тут же оборвал себя, — а какое оно должно быть? Родное, что ли? — усмехнулся, — не, это понятно. Но всё какое-то неправильное, что ли. Если это то, что тут будет когда-то… то разве оно и есть — светлое будущее? Как-то несветло совсем. Ну, может, ещё разок с ребятам сгоняю, а так, довольно! Тоска там зелёная» Так, в задумчивости добрёл до калитки. Тут были и отец с матерью, болтали с соседями.
— О, Иван! Ты чего смурной? — отметил Пётр.
— Да так. Задумался, — уклонился от ответа Ванька.
— Ванюш, иди, умывайся и скоро уж ужинать будем.
— Вань, не хочешь вечером на рыбалку? С дядь Васей собираемся, — предложил отец.
— Да я лучше почитаю.
— А, это да, это, брат, полезно.
Но Ваньке не читалось. Он вынес на лужайку перед домом овчинку, и улёгся, упёршись взглядом в темнеющее небо. Комар был ещё незлобный и сильно не докучал. Бабушка возилась где-то в огороде, а вот дед подошёл, присел на крыльцо. Закурил папиросу.
— Чего, Ванюшка, задумался?
— Думаю, чего с деревней-то теперь будет, коли Москва наступает? Так ничего и не останется?
— Да, выходит, что так, ага. Что ж думаешь, они ораву эту цельную, которая на заводы, фабрики и институты понаехала, в избах, что ли, будут селить?
— Так ведь жалко ж, дед, — Ванька жалостливо посмотрел на деда.
— Жалко ему! Думаешь, мне не жалко было, когда дядьёв твоих на фронт забирали? Жалко. А ничего нельзя поделать — война.
— Так сейчас не война!
— Так и на фронт никого не забирают! Подумаешь, построят дома кирпичные или какие там. Не умирал от этого никто ещё.
— А если огроменными такими домами всё тут кругом застроят так, что света белого не будет? Ежели всё асфальтом этим заделают?
— Это ты хватил — всё! Дерева-то, они, и в городе нужны будут.
— Ну, а если кладбище мешать будет, а?
— Кладбище уж не тронут, эт ты не выдумывай! — дед Андрей даже рассердился. — Чего ты, вообще, завёл? Не слышно ещё пока. Ты ещё вырастить успеешь, своих детей нарожать. Ещё, может, и сам отсюдова уедешь.
— Я?! Никогда не уеду! — вскинулся Ванька.
— Хе-хе, этого, Вань, никто не знает, — усмехнулся в усы дед. — Думаешь, дед мой здесь родился? Ан, нет, с Каширы сюда пришёл. За невестой. Да и осел. А тоже, небось, в детстве не гадал, что сюда его закинет. Вот. Пойдёшь ты в институт какой-нибудь, как отец твой, знаний всяких там наберёшь. Да в Сибирь какую-нибудь и уедешь.
Когда дед сказал про Сибирь, «патриотический» настрой в Ваньке маленько схлынул. Сибирь была для него заоблачной мечтой. По карте он не раз перелезал за Обь, Енисей и Лену. Путешествовал мысленно вместе с Арсентьевым и Федосеевым.
— Ну, если только в Сибирь.
— Вот видишь! Так чего тебе за Шипилово наше тогда держаться?
Вообще, дед Андрей сам удивился своему такому спокойствию относительно предрекаемого невесёлого будущего их деревни. Сам же он воевал с сыном, когда тот заводил разговоры про современные дома, ванные и кухни. Злился и спорил. А вот те раз, сейчас он сам выступил против. Юное поколение и то, вон, сожалеет о деревне, а он, старый, куда?
— Да, Ванюш, — дед неожиданно помягчел. — Грустно это, конечно, всё. Думаешь, меня не держит земля эта? Ещё как! Каждый ведь столбик, деревце родное. Но ведь надо ж понимать, что в стране огромной живём. Строим коммунизм, да. Хотим так сделать, чтобы всем хорошо было. Тут приходится своим, что ближе к телу, и жертвовать. Я-то за себя не жалею, старый уж, пожил. Вот как ты, единственный наш внучок, будешь жить поживать — тут переживания и случаются. Ну, дак, даст Бог, не пропадёшь. Отец с матерью есть, в стране порядок вроде.
Ванька маленько успокоился словами деда. А вспомнил о разговоре лишь осенью, в октябре. А пока он наслаждался вечерним небом, деревенской тишиной и тёплой овчинкой под боком.
— Я это, был ТАМ давеча, — признался Ванька другу.
— Как так был?! Без нас?
Ванька кивнул.
Он с Таней и Андрейкой был вновь возле плотины, они собирались сделать переход. Ванька, терзаемый совестью, решил всё же признаться.
— Друг, называется! — присвистнул Андрейка. Обиженно отвернулся.
— Да, дал ты, Мельников, маху, — выступила и Татьяна. — Как же мы тебе доверять теперь будем, если ты за нашими спинами дела такие творишь, а?
— Ребят, да я ж как лучше хотел. Я в прошлый раз виноватым, знаете, каким себя чувствовал? Вот и решил, что чуть проверю сначала сам. И если уж что, то тогда я один только и пропаду.
Андрейка скептически глянул. Сплюнул.
— Сказать мог бы.
— Да как бы вы меня пустили?
— Не, постой. Ты чего ж, получается, себе прихапал переход, что ли, выходит? — вдруг возмутилась, не желая мириться вторыми ролями, Таня.
Ванька аж обомлел. С этой стороны он никак не думал. Не было совсем в его мыслях именно единоличничать. Совсем наоборот.
— Ты чего, Таньк?! Я ж говорю, для вас же старался. Почву готовил, — беспомощно оправдывался Ванька.
— Почву он готовил… — Андрейка был недоволен, но обиду затаивать не стал. — Ладно, Тань, фиг с ним. Лазил и лазил, чего теперь, обижаться, что ли? Проверим, чего он там наразведовал.
Таня всё ж поджала губы. Кокетничала.
— Так чего, будешь чего рассказывать, или полезем?
Ванька по-быстрому поведал, как и чего он делал в прошлый раз. Упомянул про магазин с книгами, овраг и кладбище.
— Как нет?
— Ну, вот так — одна плита только какая-то лежит и всё.
— Вот те на! — поразился Андрейка. — У нас там дед и бабка лежат.
И пока они задерживались с переходом, время шло.
— Ага, я ж говорил, она с шипиловскими ошивается! — вдруг услышали голос. Увлечённые разговором, они не заметили, как подошли местные ребята. Предводительствовал Колька Иванов.
— Ты поосторожнее, Иванов! Кто это тут ошивается? — с вызовом спросила Таня.
— Да вот, предательница одна, Танька Митрофанова.
Таня вспыхнула.
Андрейка и Ванька не вмешивались, не понимая, пора защищать или не ещё не время.
— А вы, пацаны, чего тут у нас ковыряетесь, да ещё с нашими девчонками, а? — Колька наступал, за ним толпились с нагловатыми улыбочками ещё с пяток парнишек.
— Земля у нас общая вроде. Аль не знали? — задиристо ответил Ванька.
— Ого, пацаны! Мельник-то борзый у нас. А ежели по сопатке за оборзение?
— Кишка тонка!
Андрейка, поддерживая друга, начал засучивать рукава. Назревала драка. Неравная и жестокая. Танька покусывала губы. Её авторитет рушился с треском, но и подлости она не могла себе позволить.
— Стойте!
Все обернулись к ней.
— Стойте! Мы тут проход открыли.
Ванька с Андрейкой сделали страшные глаза — молчи, дура! Уж лучше пасть в драке, чем сдать секрет врагу.
— Ты чего, Танька?! Молчи!
А борисовские остановили приготовления к битве, заинтересовались.
— Так, так. Чего говоришь, Митрофанова? — Колька стремительно прибирал в руки бразды правления, сталкивая ещё с пьедестала всё дальше Таню.
— Ну это… тут, если пройти под плотиной, то в другой мир попадаешь. Вроде как наш, но совсем не наш. Есть что-то, как у нас, но почти всё другое, — как это было непохоже на Митрофанову Таню. Она лепетала жалко, по-девичьи. Почти что умоляла. Ведь в голове у неё стучало — главное, защитить Ваньку.
— Чего ты мелешь? Сказок наслушалась? — заржали парни. — Надо тебе тоже мозги вправить.
— Ты как с ней разговариваешь? — вступился Ванька.
— Ты чё, Колян, давно от мамки-то отбежал? — поддел, зарываясь, и Андрейка. Бил по больному. Все знали, как загоняет домой Иванова мать.
Тот позеленел.
— Ну, всё, гады, хана вам, — и уже ринулся в бой, когда Таня сунулась между ними.
— Да пойдёмте же, я покажу.
Парни тяжело дышали, быками глядя друг на друга. Кулаки давно уже были сжаты, и лишь каким-то чудом их сдерживала эта девчонка.
— Ладно, чёрт с тобой, показывай, — великодушно позволил Иванов. И они стали спускаться.
— Зря она, — качал головой Ванька. Но сильно расстроенным он не был. Как она защищал именно ЕГО, это не могло укрыться от его внимания, не заслонялось даже яростным конфликтом.
Вся компания во главе с Таней поползла под мостик.
— Э, чего это, разуваться надо? И в воду лезть? Мы так не договаривались, — Колька остановился. В воду ему не хотелось ступать, было прохладно, задувал пасмурный ветерок. Борисовские мрачно глядели на Таню и ребят, которые разулись и ступили на мелководье. — Ладно, чёрт с вами.
Пошли гуськом. Борисовские шли неуверенно и опасливо поглядывали на впередиидущих. Ванька первым подошёл к краю, остановился, поджидая всех. Столпились, собрались кучкой.
— Готовы? — спросил перед решительным шагом, поглядывая на нервничающих компаньонов. — Вместе шагаем. И… раз!
Они ступил разом.
И всё осталось, как было. Никаких громад домов, ни моста, ни дорожек в парковой зоне. Ванька изумлённо озирался.
— Смотри-ка, выселок нет, — сказал вдруг один из борисовских.
— И Дома Культуры не видать, — поддакнул другой.
— Кажись, мы куда-то не туда перешли, — шепнул Ванька другу.
— Ага, точняк. Больше на наше похоже, но тоже не очень.
— Мальчики, куда нас теперь занесло? — испуганно спросила Таня.
— Э, Мельник, куда нас затащил? — Колька храбрился, делал бодрый вид, но в глазах засел страх.
— Так вы не верили, пожалуйста. Проверяйте, — усмехнулся Ванька. Его охватил весёлый азарт. Дорогу назад он знал, а эти, пускай боятся.
— Я домой хочу, — залепетал самый маленький из борисовских, готовясь захныкать.
— Чего это вы? Забоялись никак? А щас, как местные выйдут из вон тех домов, а? Будете права качать? — Ванька совсем разошёлся. Таня и Андрейка удивлённо глядели на него.
Колька хмуро огляделся.
— Ладно, ваша взяла. Давайте назад вертаться. Не нравится мне тут.
— И можно будет нам лазить у вас и не будете к нам приставать? — скорее надо было выторговать выгодные условия.
— Не будем.
— И перед Таней извинишься? — Ванька обнаглел.
Колька со злостью взглянул на него. Тут во дворах залаяла собака. Колька вздрогнул, оглянулся. Буркнул в сторону Тани:
— Извини.
— Идёт! Давайте, парни. Пойдёмте за мной.
Ванька двинул в сторону от Борисова, на другой берег. Он быстро понял, что попали они теперь не вперёд по времени, а шагнули назад. Было ли наличие борисовских тому причиной, погода или день недели, он не знал. Но знал, что наделают они серьёзный переполох этом мире и, как не любопытно ему было (да и в глазах Андрейки читался азарт), слово надо было держать. Да и, с другой стороны, не хотелось ему такой оравой таскаться по «незнакомым» местам. Но вот ориентироваться в этом мире прошлого было гораздо проще. Деревьев было побольше, а полей поменьше. Но всё читалось и просматривалось привычно. Разве что дома стояли не совсем там. А в не которых местах и вовсе был лес.
— Лучше не рисковать. Столкновения с местными нам ни к чему. Надо идти к шипиловской плотине. Там и выведу, — пояснил он остальным. — Поэтому по этому берегу пойдём.
— Так это ж до чёрта идти! — план Кольке не понравился.
— Не, ну ты можешь по этому берегу, я не заставляю, — усмехнулся Ванька.
— Да не, я так… Пойдёмте, что ли, парни? — спесь с Кольки давно слетела.
— Ты чего-то, Колян, совсем оробел, — поддел его Андрейка.
— Ладно, потом поговорим, — озлобился Иванов.
— Поговорим, поговорим, ага.
Они шли то по самому берегу, то облазили крутые места по леску. Поглядывали на другую сторону, узнавая и не узнавая.
— Да, деревьев-то тут поболе, — отметил Ванька, остановившись и вглядываясь через пруд.
— И сами деревья большие такие, — согласился Андрейка. — Интересно в деревню всё же пролезть.
— Интересно, но, видишь, опять не в этот раз, — Ванька кивнул на «нагрузку». Борисовские, расхристанные, перемазанные, устало плелись сзади. — Тань, ты как?
Таня понуро и молча брела вместе со всеми. Многовато было для неё сегодня событий. И не самых приятных. Куда подевалось былое высокомерие и надменность. Сейчас она хотела опять домой.
— Да надоели мне ваши путешествия, не пойду больше с вами, — плаксиво заявила она.
— Ну, ладно. Не пойдём больше. Ты не грусти, скоро уж придём.
— Ага, вот, когда придём, тогда и поговорим. Не нравится мне тут.
Таня будто чувствовала. Они вышли на каширский тракт — здесь это была накатанная грунтовка — и повернули налево. Возле плотины высилась мельница.
— О, мне дед про неё рассказывал, — узнал строение чуть ли не радостно Ванька. — К ней нам и надо. А потом и под неё.
Остальные робко пошли по обочине дороге за предводителем. Рядом вышагивал Андрейка.
— Она ведь ещё совсем недавно стояла? До революции, что ли?
— Да вроде и после немного простояла, — обсуждали друзья мельницу.
Она возвышалась форпостом на южном берегу борисовских прудов, оттеняя плотину, делая её внушительнее и массивнее, чем они привыкли видеть. Возле мельницы сновал народ. Крестьяне в рубахах и люди явно побогаче, одетые с сюртуки. Распродавались остатки муки.
— Нам надо по берегу, в среднюю арку просочиться, — тихо объяснил Ванька новичкам последующий путь.
— Чего-то стрёмно как-то. Там эти… чужаки ходят, — выразил опасения будто уже и вовсе трусоватый Колька.
— Какие ж они чужаки? — усмехнулся опять Андрейка. — Самые, что ни на есть местные. Даже и нам они родные, скорее всего.
— Какие на фиг, родные? Мои родные сейчас ужин накрывают. В избе. А здесь каменный век какой-то!