========== Пролог. ==========
В свои полные двадцать восемь лет Зена была отлично знакома со смертью. В каком-то смысле смерть была её жизнью.
Ветер подул справа, и ночной бриз донёс солёный запах моря. Это должно было быть приятно, но Зена не обратила внимания. Листья шелестели над головой, и где-то на севере, на типовых чистеньких придеревенских улицах, прилегавших к лесопарку, мужчина кричал на свою собаку, чтобы та перестала лаять.
Зена заинтересовалась, почему лает пёс.
В любой другой деревне это наверняка было бы не более опасное, чем соседский ребёнок на роликах. В Амфиполисе заставить собаку подать голос мог ужас, выползший из тьмы на свет уличных фонарей.
И Зена обязана была его уничтожить. Таково её призвание. Она — Воительница. Она — Королева вампиров.
Деревня Амфиполис в стране Греции как магнитом притягивала те неисчислимые ужасы мира, которые рациональный человеческий разум просто отрицал. А они ещё как существовали.
Мёртвые. Нежить. Тьма. Зло. Затаясь на древних кладбищах в ожидании хищных воскрешений, в лесопарках и на игровых детских площадках, Королева вампиров выискивала мёртвых мертвецов, демонов и даже вервольфов. Однажды она и сама умерла. На миг — до своей реанимации.
Воскрешения…
Как считала сама Зена, она была знакома со смертью слишком близко. Но в чём-то смерть была её жизнью.
Зена затаилась в темноте между деревьями у западной ограды лесопарка и слушала. Не лай собак, не бормотание прохожих людей, не шум ветра в деревьях. Она слушала звуки, выдающие присутствие мертвеца.
Вампира или вампирши.
Кто-то или что-то подстерегало людей в лесопарке. Если Амфиполис был Подземельем Ада, то лесопарк — его охотничьими угодьями. В регулярных обходах Зены это был традиционный пункт остановки. Но в последнее время обходов стало недостаточно. За прошлую неделю в лесопарке растерзали шестерых. Прикреплённый к воротам свиток извещал, что лесопарк закрывается в десять, но его никто не читал. На правила все плевать хотели, и крестьяне то и дело лазили через ограду компаниями или парочками.
Убийства были слишком жестокими даже для вампира. В этих убийствах была ярость, и ни Зена, ни её Король воров Автолик не могли определить её источник.
И вот Зена сидела и ждала. Автолик говорил, что она почувствует близость вампира. Может быть, это только воображение, но ей казалось, что чьё-то приближение она ощущает. Зло. Тьму. Опасность. Жажда крови. Но чтобы она ни чувствовала, ей не удавалось поймать это в фокус, сузить направление. Зена уже просидела в лесопарке часа два и не видела никого, кроме знакомых по деревне крестьян, принявших слишком много тёплого вина.
Она начинала тревожиться и злиться на себя. Ведь пока она тут сидит, этот мертвец может совершать очередное убийство. Просто ждать мало. Надо его искать, охотиться за ним, как он или она охотится за своими жертвами. Совершённые убийства напоминали вампирские, лишь вместо обескровливания жертв находили частично или полностью обглоданными или обгрызанными.
Зена сказала себе, что посчитает до ста и уйдёт.
Вопль раздался, когда она досчитала до семидесяти одного.
— Вовремя, — буркнула Зена и рванулась через лесопарк на звук.
Она перепрыгнула через деревянную скамейку, растоптав поросль жёлтых цветов, название которых не могла вспомнить, и бросилась наискось к деревьям в центре лесопарка возле озера.
Ночной воздух снова прорезал -крик испуганной женщины, забывшей о всякой женской гордости. Крик человека, которого убивают.
Ветви хлестнули по лицу. Зена выскочила из-за толстого ствола старого дуба. И вот мертвец перед ней: губы растянуты над бледным окровавленный горлом бродяжки, глаза которой уже заволокло смертью. Труп лежал на земле посреди поляны. Вампирша скорчилась над ним, как собака над костью.
До своей смерти вампирша была девчонкой не старше одиннадцати или двенадцати лет. Зене показалось, что она её узнала. Может быть, видела когда-нибудь, как она идёт в школу.
Тот случай, когда ничего не скажешь.
Вампирша повернулась к ней, ярко сверкнув огромными жёлтыми глазами. В тусклом свете луны блеснули окровавленные клыки. Девчонка бросилась на Зену, скрючив пальцы с когтями.
Зена завела руку за спину и вытащила из ножен серебристый меч.
— Давай, малышка, — шепнула она. — Мамочка зовёт, пора домой.
***
Хотя Зена никогда не стремилась стать Королевой вампиров, она, к собственному удивлению, обнаружила, что в этой работе оказалась мастером. Когда-то её ужаснула бы даже мысль о том, что она способна на насилие, а тем более на убийство. Но тогда она не знала, что в мире есть вещи, заслуживающие смерти, и только смерти. Миру нужна Королева вампиров. И Зена оказалась Воином.
Её матери было весь и весьма непросто примириться с этим. Зена скрывала от мамы правду сколько могла, а Сирена старалась не замечать очевидных свидетельств, которые могли бы открыть ей истину.
Но в конце концов дьявол вырвался из мешка — почти в буквальном смысле. У Зены не оставалось выбора, и она рассказала всё матери. В определённом смысле это было облегчением — отпала нужда в предлогах и оправданиях. По крайней мере, мать перестала удивляться, почему дочь, часто посещая лесные окрестности, еле-еле справляется с домашними хлопотами. Но в других отношениях это была катастрофа. Нельзя сказать, что Сирена восприняла правду стоически. Далеко не так.
После той ужасной ночи Зена на какое-то время уехала из деревни. Но теперь она вернулась, вернулась навсегда, и им с матерью, хочешь не хочешь, приходилось преодолевать возникшую неловкость во взаимоотношениях.
Они избегали разговоров на эту тему самым тщательным образом. Чтобы уклониться от расспросов матери о том, куда она идёт и какие ужасы могут ей встретиться, Зена чаще всего входила и выходила через окно. На дерево — и в открытое окно. И с каждым разом лазить было всё легче и легче.
***
Зена спрыгнула в свою тёмную спальню — там на краю кровати сидела мать. На миг Зене вспомнилась ужасная ночь, когда она вошла в комнату, а там её ожидал последний мамин любовник, Ной. Та ночь кончилась физическим насилием — для Ноя. Воспоминание смыло, когда Зена заметила на лице матери печаль и увидела, что в руках она держит приз, который девятилетняя Зена выиграла на соревновании по боевым искусствам.
— Здравствуй, Зена, — сказала мать.
— Мам, — отозвалась Зена, стараясь не встречаться с ней взглядом. — Знаешь, я уже давно собираюсь тут прибраться. Честное слово, завтра обязательно…
Зена осеклась, когда мать встала и зажгла свечу.
На лице Сирены видны были следы слёз.
— Всё, о чём я просила, это только, чтобы ты появилась, — тихо сказала она. — Я не говорила тебе, что надеть, не спрашивала, не приведёшь ли ты случайно кавалера военного вида и с мечом на… на бедре. Я просто хотела, чтобы ты пришла.
≪Опять я оказалась никуда не годной дочерью≫, — грустно подумала Зена. Потом посмотрела вниз и тут же об этом пожалела. На краю кровати лежал пригласительный билет на благотворительную выставку в маминой картинной галерее. Крупным жирным шрифтом там было написано:
СПАСЁМ ПОТЕРЯННЫХ.
Далее шёл текст:
В наши не спокойные времена так много молодых людей не знают, куда пойти. И слишком многие из них идут на улицу.
Будьте сегодня с нами на выставке частной коллекции картин Майкла Кассатта. Потом состоится анонимный аукцион некоторых работ для сбора средств в пользу Амфипольского Приюта Беглецов.
Зена судорожно сглотнула. О сбежавших детях она многое знала.
Майкл Кассатт был известен своими портретами отцов с детьми. Когда одна богатая пара из Италии пожертвовала несколько картин Кассатта на этот аукцион, мать Зены пришла в экстаз. Сирена радостно показывала дочери картины, на которых отцы держали детей на руках, купали, укачивали.
— Посмотри на эту нежность, на эту любовь, — говорила мать, глядя на картины увлажнившимися глазами. И от улыбки, с которой она смотрела на собственную дочь, Зене становилось совестно. Потому что она такой матери не заслуживала. Она так часто её подводила.
Сегодня, например.
Сирена взглянула на неё в упор.
— Сегодня пришло много людей. Мы много денег заработали для приюта. — Голос её дрогнул. — И многие меня спрашивали, где моя дочь. О, я улыбалась и отвечала, что ты занимаешься боевыми тренировками. Зена, я знаю, что у тебя есть твой…долг, но ты же мне обещала прийти.
Зена уставилась на собственные руки.
— Мам…- сказала она. И больше ничего не сказала. Нечего было больше сказать.
— Ложись спать, — устало произнесла Сирена и пошла к двери.
Подавленная Зена села на кровать, ненавидя собственную жизнь.
— Иногда я жалею… — сказала Сирена почти про себя, стоя в дверях, и Зена замерла.
Жалеет — о чём?
Что Зена вернулась?
Мать вышла в коридор, остановилась, полуобернулась — но не обернулась. Будто не могла больше видеть Зену.
— Приходила одна пара — поговорить с работниками приюта, — сказала она в полголоса. — У них девочка пропала, её нет почти неделю. Зовут Тина. Она в седьмом классе. Они страшно переживают. Ты можешь себе представить, каково это — каждую ночь гадать, где твой ребёнок?
По щекам Зены прокатились слёзы.
Тина. Маленькая Тина Стангатовски. Она вспомнила это лицо. В таверне висел свиток:
≪Пропала девочка. Пожалуйста, помогите её найти≫.
Зена точно знала, где она. Точнее, где она была в последний раз. Сегодня ночью воительница вогнала ей лезвие серебристого меча в сердце.
Мать закрыла за собой дверь.
Много прошло времени, пока Зена заставила себя встать и потушить свечу. Потом разделась и забралась под одеяло.
Было уже больше двух часов ночи, когда она смогла уснуть.
***
Это было в три часа ночи. Час волка.
На пристани Амфиполиса Крис де Марко притулился к деревянному столбу и молча смотрел, как господа раздают свитки о новом Амфипольском Приюте Беглецов. Один из них был одет в старомодный костюм. Другой — в плаще или что-то вроде того. По возрасту они годились Крису в отцы. На самом деле один из них и был отцом Криса.
Отца звали Рон, и он был на вид уже очень не молодым. Курчавые чёрные волосы тронула седина. Крис состроил гримасу отвращения. Мог бы хоть одеться получше. Хорошо бы отец был клёвым и умел хорошо выглядеть, как отец Корделии Чейз. И вообще жить бы, как Корделия. Сколько Крис живёт на свете, столько де Марко и бьются в бедности. Отребье из лесопарка, которые живут в дешёвых домах, где жутко пахнет, — мать Криса работает уборщицей.
Крис считал, что именно поэтому Корделия так унижает его на глазах у всех крестьянских друзей. Габриэль — единственная девушка, которая хорошо к нему относилась. В таверне она как-то сказала Крису, что у неё есть способности к бардовским рассказам. Крис так удивился, что язык проглотил и ни слова не мог сказать. Габриэль, наверное, посчитала его ненормальным.
А потом Габриэль была всё время с Корделией, и потому Крис даже не мог подойти и сказать ≪спасибо≫. Теперь вообще не будет случая. Потому что он, Крис, сбежал.
Крис потрогал кинжал, спрятанный за пазухой. На рукояти было выгравировано ≪КИРИС≫, потому что Бэт не знала, как пишется его имя. Кроме одежды, это единственное, что он взял из дому. Бэтти подарила ему этот кинжал на день рождения.
И ещё — чудесный поцелуй, который видел отец.
А уж что папа сказал про Бэтти…
Крис тронул кинжал и проглотил обиду.
Рон де Марко и его лучший друг, Лекс Джонс, раздавали свитки о том, как надёжен приют, и что туда можно прийти, не называя своего имени. И никто к тебе приставать не будет — это гарантируется.
Может, папа Криса в это и верил, но это была неправда. Приди туда Крис прямо сейчас, его засыплют миллионом вопросов насчёт убийств и всякого другого. ВСЯКОГО другого. Например, что он делал все эти месяцы на улице. Они считали возможным тебя судить, эти дурацкие работники и добровольцы Приюта Беглецов. Особенно эти церковные монахи, которые приносили одеяла и еду. Синеволосая бригада. Ещё не зная тебя, они были уверены, что ты сбежал из великолепного замка, от чудесных и любящих родителей. Что это ТЫ испорченный. ТЫ и есть проблема. Они вполне верили, что твоей семье без тебя будет лучше, и что ты правильно сделал, что убежал. Но иногда в них просыпалось чувство вины или что там ещё, и они пытались тебе помочь.
— Эй, Золотистый!
Крис обернулся и увидел девушку в чёрном плаще. Это была Шер, прозванная так за седую прядь. Она утверждала, что увидела как-то встающего из могилы мертвеца, этот мертвец когтями выцарапывался из земли и рвался к Шер, раскрыв пасть, полную острых больших зубов. Так это было или нет, но седая прядь у неё откуда-то была.
Шер и дала ему эту кличку — Золотистый. Ей было не меньше девятнадцати, а ему шестнадцать. Она была его напарницей. Они вместе воровали. Понемножку — так, чтобы прокормиться. У бедных они не воровали никогда. А только у таких, как Корделия Чейз. Или даже у таких, признавался сам себе Крис, которые были похожи на отца. Или этого дурака Лекса в старомодном костюме, папиного лучшего друга из храма. Рон и Лекс. Так забавно, что у обоих короткие имена.
— Что стряслось? — спросил он у Шер.
— Что-то тут творится, друг, — сказала она ему.
Когда она называла его ≪друг≫, он вспоминал, что они просто друзья. Иногда это его слегка огорчало, но заставляло помнить, что он обещал самому себе. Скажи она ему когда-нибудь, что любит его, он бы испугался, потому что это значило бы, что она его оставит. Так действует на людей любовь.
Папе удалось заставить Бэтти Лопес его бросить.
Шер рассказывала:
— Жуткая суматоха там, в лесопарке.
Почти каждую ночь они спали в лесопарке. Бывало, что они находили тихое местечко или заброшенную хижину, но лесопарк был лучше всего, и многие из уличного населения устраивались там на ночь.
— Что за суматоха? Почему? — спросил он, улыбаясь, когда она сунула ему руку в задний карман штанов и поцеловала в лоб. Может, они и не любовники, зато — команда. Она ему по-настоящему нравилась, и это одна из причин, по которой он никогда не вернётся с улицы. Бэтти родители не любили, а Шер они стали бы ненавидеть. А он никогда не бросит её здесь одну.
— Говорят, нашли ещё тела. — Она щёлкнула зубами, будто что-то ела. — Какой-то неизвестный их обгрыз.
Он покачал головой.
— Ужасно.
— Я думаю, надо нам куда-нибудь отчаливать.
Ему стало страшно. Шер когда-то уезжала из Амфиполиса на несколько лет. И вернулась только за неделю до того, как они склеились. Крис не знал, почему его так пугает мысль пересечь границу Греции. Оставаясь в стране, он был вроде как дома. Не то чтобы ему хотелось домой. Но, как он узнал, мир не намного лучше заднего двора его дома.
— Но мы-то пока ничего не видели. Я думаю, ерунда всё это. Военные придумали, чтобы мы туда не совались.
На её лицо набежала тень — то ли боль, то ли неприятные воспоминания — он не знал, что именно, почти всё, что происходило у Шер внутри было от него скрыто. Пусть она не была его девушкой, но он был единственным в мире человеком, перед которым она могла открыться, с кем могла поделиться. Она ему в этом призналась ещё при знакомстве, когда они копались в мусоре Амфипольской таверны, собирая объедки. Он тогда только две ночи как сбежал, и было ему так плохо, что он даже подумывал вернуться.
Сейчас, стоя у Криса за спиной, она дёрнула его за волосы, чуть наклонив его голову назад. Может быть, она с ним заигрывала, но тогда он не знал, что сказать. Они уже полгода были вместе на улицах, и она ничего подобного не делала. Говорила, что называет его ≪Золотистый≫, потому что нашла на мусорке, как закопанный клад. Она говорила, что он ≪найдёныш≫. Была она самой симпатичной девушкой из всех, кого он знал, и рядом с ней он отдыхал душой.
Она дёрнула сильнее — так можно было и пару прядей выдернуть.
— Эй, ты! — крикнул он и тут же добавил: — Извини, но мне больно.
Он всегда был с Шер очень вежлив. Она не обязана возиться с таким сопляком, хоть он выглядел старше своих лет и часто сходил за взрослого. И за то, что она с ним рядом, он был ей безгранично благодарен. Если бы не она, сейчас бы его уже не было. Сомневаться не приходилось.