Шер сзади спросила:
— Чего?
— Ой! — На этот раз будто кто-то сдирал с него скальп. Он полуобернулся и нежно хлопнул Шер по плечу. — Перестань тянуть меня за волосы!
Она склонила голову набок:
— Золотистый, тебе мерещится. — Она вытянула руку, а другая всё ещё оставалась у него в заднем кармане. — Я тебя не трогаю.
— Ну, трогала… Ой! — Он схватился за затылок. — Кто-то меня кусает! — Он наклонил голову: — Посмотри! У меня там что-то в волосах!
— Стой спокойно! — приказала Шер.
— Крис? — спросил Рон низким и напряжённым голосом. — Крис, это ты?
Тот самый голос. Носовой, хрипатый.
— Бежим! — сказал Крис Шер. — Бежим скорее отсюда!
— Крис! — крикнул Рон и побежал за ними. — Крис!
Когда они забежали за угол, на лице Криса отражалась обида. Он, запыхавшись, остановился под уличным фонарём и наклонил голову.
— Наверное, это большой паук, найди его… Ой! Он меня кусает!
— Стой спокойно!
Она стала разбирать его волосы.
Издали донёсся рокот.
— Дождь будет, — буркнула Шер. — Этого только не хватало.
— Ой! — завизжал он, дёргаясь от боли. — Быстрее давай!
— Не вижу… Эй! Стой!
Ослеплённый паническим страхом, Крис побежал наугад, обхватив голову руками.
***
В своём доме рядом с дорогой, Джина Андерсон никак не могла заснуть, ничего не помогало, и она ворочалась в кровати. Джина скорее притворялась спящей, нежели на самом деле.
Она знала, что уже поздняя ночь. И знала, что завтра ей нужно рано вставать, чтобы пойти на работу. Поэтому она ворочалась в постели, решительно призывая к себе сон.
Несколько месяцев назад, в субботу утром, она встретила своего приятеля Автолика, известного под прозвищем Короля воров. Джина знала, что от него разит перегаром и вид у него ужасный, и сделала несколько небрежных шутливых замечаний насчёт того, что он вчера украл. Обычный грек махнул бы рукой, сказал бы что-нибудь невинное — не зря же все дома в Амфиполисе разделяют заборы, но Автолик её удивил. Гречанин на минуту прислонился к стене, глядя на Джину с не поддельным сочувствием, и сказал:
— Я король воров и этим всё объясняется. Я этим живу. Я не говорю вам, как вы выживаете. Но я поступают так, как считаю нужным. Конечно, я мог бы найти работу, но батрачить на кого-то не в моей компетенции. Я сам себе хозяин.
Джина чуть не рассказала ему о том воровстве, которое она ведёт каждый день. Нет, это не дни стали невозможными — ночи. Ночи, когда вертишься и мечешься, когда принимаешь всякую дрянь, чтобы быть способной к работе. Или пьёшь, чтобы перестать чувствовать. Или ищешь чего угодно, только бы избавиться от постоянной, неослабевающей тревоги.
Страх подползал и не отпускал. Страх, что она окажется одна, если не придёт Бритни. Она просыпалась в ночи, звала дочь, звала мужа, и проверяла их комнаты снова, снова и снова. И рыдала в подушку.
Четыре года жизни в аду, ночь за ночью. Но она была человеком, привычным к тяжёлой работе, и знала, что плакать в подушку — не поможет. И хотя Джина больше всего на свете хотела рассказать этому почти незнакомому человеку всю свою печальную историю, она только что-то промямлила насчёт того, что просто тоскует по дочери. И отвела глаза, притворяясь, что не хочет говорить на эту тему. Но она хотела. Очень хотела. И ей пришлось быстро повернуться и уйти, пока гречанин не увидел её слёз.
И только спустя некоторое время они действительно законтачили. Они обсуждали поведение детей, самоубийства, бегство из дому и способах предотвратить это. Джина знала, что Торговая Палата не хочет это обсуждать, но в Амфиполисе побегов из дому и самоубийств среди молодёжи была очень настораживающей.
Тогда эту роль ≪зануды≫, как это называли военные, поручили ей. Она сама настаивала, уверяла, что справится, что не воспримет это слишком близко к сердцу. Она раздавала свитки с информацией о национальных ≪горячих линиях≫ и новом Приюте Беглецов, организованным Роном де Марко — местным жителем, у которого собственный сын был в бегах. Давно пора было уже что-нибудь такое сделать. Может, если бы такой приют существовал, когда сбежала Бритни…
В школу вошёл какой-то парень и спросил:
— Бритни не появлялась?
На Джину нахлынули боль и… да, и стыд. На минуту она лишилась дара речи. Она мямлила, заикалась, потому что не хотела и не могла делиться с этим милым ребёнком своей личной мукой.
Но тут Автолик, сидевший в дальнем углу класса (король воров посещал иногда школьные заведения), прокашлялся и сказал:
— Насколько я понимаю, приют ищет пожертвования? Может быть, организовать сбор средств в их организации? Или в другой подобной э-э… благотворительной организации? Это дело очень достойное.
Разговор ушёл от Бритни, но мальчик всё глядел тревожными глазами. Джина хотела потом с ним поговорить, но потеряла из виду в водовороте людей, устремлявшихся к выходу.
К ней подошёл Автолик и спросил:
— Как вы себя чувствуете?
И пригласил на чай.
И они стали говорить, вторгаясь на очень опасную территорию, хотя гречанин вёл себя очень по-гречески: отстранённо и чуть настороже. Защищая свой собственный мир. И ладно. Джина всё равно никогда не умела рассказывать о своих чувствах. Может, поэтому и ушла из дому Бритни…
Вот тут Джина вспомнила, где она слышала Автолика. Точнее, читала. В свитке. Женщина была убита, и труп найден в крови её любовника. Этим любовником был Автолик.
Противная история.
Это дело вела не она, но узнав, что к ней причастен Автолик, Джина немножко покопала вокруг. Ничего не всплыло. И, кажется, ничего и не всплывёт. Автолику она о своём расследовании не сказала, но этот человек протянул ей руку, и Джина хотела сделать ответный жест. Нет, она ничего не скажет (если он сам не заговорит), пока не найдёт чего-то, что может помочь. Она никогда не говорила Автолику о том, как долго после убийства женщины король воров оставался главным подозреваемым.
Теперь, вспомнив доброту Автолика и то, как мало осталось у неё друзей после распада семьи, Джина решила воспользоваться предложением Автолика заходить в любое время, когда захочется поговорить. Она посмотрела на часы — почти четыре утра. Даже у короля воров-гречанина доброе расположение может иметь границы.
Автолик был королём воров несколько лет. Дочь Джины он не знал. Когда Бритни ушла их дома, Автолик ещё не жил в Амфиполисе. Он не мог знать, каким ужасным ребёнком была Бритни.
Сегодня был её день рождения. Ей исполнилось девятнадцать. Это если она ещё жива.
Молясь, чтобы это так и было, Джина Андерсон выпила хорошего вина в честь дня рождения дочери. Она молила о том, чтобы Бритни объявилась снова.
Один раз. Только один раз за последние четыре года. Через полтора месяца после бегства Бритни в дверь постучали. Один раз.
Стив глянул на Джину и затаил дыхание. Не отводя глаз, он подошёл к двери, откашлялся и хрипло выдохнул:
— Кто там?
На крыльце никого не оказалось, лишь под ногами валялась смятая записка. От слов Бритни, которые были написаны чернилами, Джина упала в обморок.
— Мам, у меня всё отлично. Я жива. Скоро опять напишу.
Джине не удалось увидеть Бритни. Никогда в жизни она не чувствовала такой обиды.
Больше Бритни не писала.
Стива тоже не стало — погиб в уличной драке.
А Джина всё ждала у крыльца, чтобы увидеть лицо своей девочки.
Она глотнула ещё вина, мысленно оценивая степень своего опьянения. Если утром что-нибудь принять, чтобы встряхнуться, всё будет хорошо. Ладно, не хорошо. Хорошо уже никогда не будет, но работать она сможет.
Она поставила бутылку и снова перевернулась на постели. Нет сна. Она подумала о кинжале. Подумала о бутылке. Подумала о своём ребёнке. Затем она встала, оделась и вышла на улицу. Она дошла до дома короля воров и постучала в дверь.
С первого стука дверь распахнулась, будто человек по ту сторону двери ждал.
— Король воров, э-э… Автолик? — тихо сказала Джина. — Извините, я знаю, что уже поздно…
— Отнюдь, — очень вежливо ответил гречанин. — Я только что поставил чайник на огонь.
Комментарий к Пролог.
Амфиполис тут современная деревня, в которой проживают все персонажи, задействованные в фанфике.
========== Глава 1 ==========
Комментарий к Глава 1
Персонажи тут работают в деревенской школе учителями, а по ночам убивают всякую нежить из Подземелья Ада.
Потерявшиеся…, но не забытые. Потерявшиеся…, но не забытые.
Зена проснулась с лицом, мокрым от слёз. Неужели ей снова снилось, что она на дороге?
Она лежала неподвижно, крепко зажмурившись, чувствуя боль, просто поддаваясь ей ещё только на один миг, позволяя ей жечь себя. Потом она вытерла слёзы. Если быть с собой очень честной — а именно такой она была последние месяцы — она знала, что ей это не снилось.
Она надеялась, что слёзы вылечат очень глубокую рану, врезавшуюся прямо в душу. Ту боль, которая терзала её, даже когда она улыбалась.
Так много погибших друзей. Ей вспомнилось лицо Лайкуса.
Даже сейчас мама отчаянно цеплялась за мысль, что Зена совершила какую-то ошибку и поэтому стала Воительницей. Будто Сирена обвиняла её в чём-то, считая, будто пожизненная битва с силами тьмы послана в наказание. Потому что, если судьба Королевы вампиров постигла тебя за плохой поступок, может быть, если ты его исправишь, приговор будет смягчён.
Очень далеко от истины.
Зена знала, что некоторых никогда не касается никакая порча. Когда многого не ждёшь, получаешь всё, что хочешь: мужа или жену, хорошую работу, детишек. Покупаешь в магазине симпатичные магнитики с надписями и лепишь их на холодильник.≪Стоит потратить время, чтобы понюхать цветы≫, ≪Поцелуй повариху≫, ≪Во что веришь — того достигнешь≫. Эти люди ходят в церковные храмы или имеют хобби, как мистер Кэлхун, живущий через дом, который полдня раскрашивает картинки по цифрам. Готовыми картинками он очень гордится, но на самом деле он только наносит краску по нарисованным контурам на свитке. Даже цвета не выбирает. Краски в тюбиках продаются вместе со свитками, и на тюбиках стоят номера.
В жизни Зены ничего подобного не бывало. Не было не единого места, где надо было бы оставаться в пределах очерченных границ.
Бывают люди, у которых жизнь полна радости. Как этот художник, Майкл Кассатт. Он наверняка очень счастливый отец, раз рисует все эти портреты отцов с детьми. Зена легко представила себе, как этот художник купает пухлого младенца или укачивает его на руках.
Потом перед ней возникла Тина Стангатовски, разлетающаяся в пыль.
Нет, не жалость к себе заставила Зену плакать во сне. Она — Королева вампиров, одна на всё своё поколение, стоящая между силами тьмы и остальным человечеством. Она это приняла и с этим жила. Для неё это был своего рода экзорцизм — дать себе возможность почувствовать эту боль и попытаться выпустить её наружу. Отпустить. Но иногда она ощущала, что с каждой слезой теряет больше, чем боль. Она теряет способность глубоко любить, страстно желать…
Зена глубоко вздохнула и остановила плач. Больше она не могла выдержать — сейчас. Просто всегда самое тёмное время — перед рассветом. По крайней мере, так сказали бы люди вроде мистера Кэлхуна или знаменитого художника, рисующего детей. Но для Зены мир становился всё темнее и темнее, а рассвет с каждым днём наступал всё позднее.
В небе раздавались громовые раскаты, угрожая ливнем. Она подумала: а в самом ли деле это гром? Или это предвестие неизвестного ещё зла, спускающегося на землю, с которым ей придётся биться?
Но не это заставляло её плакать. Она приняла свой долг Королевы вампиров. Она не искала способа от него избавиться, не пыталась сбежать.
Больше не пыталась.
Молча смотрела она на то, что осталось от её прошлой жизни. Миссис Гордо, плюшевая свинка и другие мягкие игрушки. Бабочки на дверях и японские зонтики. Кто-то из маминых подруг сказал, что комната очень милая. Разумеется, не догадываясь, что в шкафу стоит сундук с двойным дном, а в нём флаконы святой воды, головки чеснока, вылитые из серебра меч и шакрам с кинжалом и много-много острых отточенных кольев.
Очень мило.
На ночном столике стоял портрет Джоксера и Габриэль. Она слабо улыбнулась. Второй Габриэль в мире не найти, и Джоксеры тоже встречаются не чаще. Милые друзья. Ей с ними хорошо.
Она услышала голоса и слегка поморщилась. У мамы в этот час гости? Или в доме есть что-то, чего в нём быть не должно?
Повинуясь рефлексам Королевы вампиров, она спрыгнула с кровати, натянута халат и сунула в карман серебристый кинжал. Быстрыми неслышными шагами пошла по коридору, останавливаясь и пытаясь предупредить любую возможную опасность.
Она услышала плачь — надрывный, идущий из глубины души. Знакомый плач.
— Мам? — позвала она тихо.
Побежала вниз по лестнице, потом из передней вышла в кухню.
Сирена в плиссированном халате, со спутанными волосами, стояла лицом к Зене. Она обнимала мужчину в чёрном плаще, а тот безуспешно всхлипывал. Зена видела, что этот мужчина цепляется за мать и едва держится на ногах.
— Ангус, её найдут, — сказала Сирена и в упор посмотрела на Зену.
Зена не знала, что делать. Неловко помявшись, она вышла из кухни на цыпочках и остановилась у лестницы.
— Сирена, она такая маленькая! Слишком маленькая, чтобы сбежать! Что-то с ней случилось. Что-то плохое, я знаю, знаю! — Мужчина почти кричал. — Боже мой, Тина!
Зена застыла на месте. Её захлестнуло чувство вины, и ей пришлось напомнить себе, что она не виновата. Девочка, которой была когда-то Тина Стагнатовски, была давно мертва, когда она пронзила серебристым мечом ходячий труп. Не ребёнка этого мужчины она уничтожила. Но она знает, что с ней случилось, и никогда не сможет сказать этого её отцу. Мистер Стагнатовски так и сойдёт в могилу, гадая, что случилось с его милой девочкой. Каждую ночь он будет подходить к окну смотреть, не бежит ли она по дорожке. Он будет вздрагивать от каждого шороха. Всю оставшуюся жизнь.
Зена могла избавить его от этой муки. Она могла сделать это прямо сейчас.
Сердце её гулко билось. Она сошла на одну ступеньку. Ей не полагалось говорить о Подземелье Ада, об ужасах и опасностях, от которых она защищала людей. Будет ли мистеру Стагнатовски лучше, если он узнает правду? Поверит ли он Зене? Или предположит, как её мать когда-то, что она сошла с ума?
— Мы разместим ещё объявления, — ласково сказала Сирена. — И я схожу к Рону де Марко в приют. Если она появится, то они попросят её с тобой связаться.
— А если нет? — уныло спросил мистер Стагнатовски. — Если она не понимает, как мы её любим и как по ней тоскуем?
Всегда ли тоскуют по тем, кто сбежал? Зена ощутила, как на глазах вновь выступают слёзы. Усилием воли она подавила их и стала смотреть в даль, вспоминая дорогу и путь домой.
Она глянула на стеклянные проёмы окон.
Солнце уже встало.
Пора на работу.
***
Зена под хлещущим ливнем перебежала лужайку Амфипольской школы; зашнурованные до колен сапоги скользили по грязной траве. По дороге она ворчала себе под нос. Китайская вышитая блузка промокла, подол длинной юбки был заляпан.
Чуть не выпустив из рук сумку, набитую проверочными заданиями, которые она просматривала накануне, Зена рванула дверь школы и влетела внутрь. Пробежав пальцами по погибшей причёске, она пошла по коридору к учительской.
— Эй, Зена!
Она обернулась и увидела Габриэль и Джоксера. Несмотря на сильный дождь, на Джоксере была лишь потрёпанная кепочка. Может, от дождя она и защищала, но внешний вид Джоксера не улучшала никак. Вообще к его голове никакая шляпа не шла. В своей слишком большой рубашке со сползающими на пальцы рукавами он выглядел нелепо, но ходил так всегда. Зена сильно подозревала, что это такое бунтарское заявление: ≪ Да, я одет шутом, ну и что? ≫.
— Доброе утро серьёзной девушке в плаще и с зонтиком, — поддразнил её Джоксер, не учитывая, что её тоже раздражает его вызов в моде, но она тактично молчит об этом.