– Барабан – на шею, – уточнила Зойка. – Не хотел в кино – так и не приглашал бы тогда. Говорил – фильм хороший… Я сто лет в кино не была. Или – сейчас даже в кино просто так не приглашают? Как в ресторан какой-нибудь…
В это время в комнату к девчонкам вошла Зоина мама с металлическим подносиком, на котором стояли чашечки с чаем и вазочка с печеньем и конфетами – и поставила это всё на письменный стол.
– Спасибо, Марь Иванна! – поблагодарила Машка, и тут же набросилась на печенье.
Мама – бочком, бочком, и вышла. Но, судя по выражению лица, суть беседы её заинтересовала.
А Жорику безумно захотелось сладкого, и он еле сдерживал свои неестественные для нормального кота желания.
Потом он не выдержал и подошел поближе к Зое, запрыгнул к ней на колени – и стал тереться мордочкой о её руку, мурча и стараясь заглянуть ей в глаза. Тогда девушка почти машинально развернула конфету – и сунула её коту в пасть. А тот взял лакомство в зубы и проворно спрыгнул под стол. Там он старательно прожевал конфету. «До чего же вкусно! Как в детстве», – кот ел с видимым удовольствием на наглой мордочке.
– Зой, а ты что, кошек – конфетами кормишь? – удивленно спросила Машка.
– Не кошек, а только моего Масика. Он – странный кот. Финики ест, бананы, конфеты шоколадные, а также соленые помидоры и консервированный горошек, фасоль и кукурузу.
– Ты бы ему витаминчиков каких кошачьих купила. По-видимому, ему витаминов не хватает.
А потом, Машка вдруг стала серьезной, и даже напряженной.
– Зоя, а как ты отнесешься, если я тебе сообщу, что в субботу, то есть завтра, я пригласила к тебе гостей? – спросила Машка. – Понимаешь, у меня нельзя; мама ногу сильно ушибла, и лежит теперь. А папа срочно пишет научную статью. А тут мне предложили послушать, как я играю на гитаре. Хотят взять в свою команду: выступать будем, в Доме работников просвещения. В рамах работы с молодежью. Поэтесса будет одна, еще – бард, тоже женщина. Говорят, уломают еще одного парня. Вместе все соберемся. И выступим. И ты, если хочешь, присоединяйся.
– Не хочу. Некогда мне, еле учиться успеваю.
– Ну и ладно. Мы просто у тебя посидим. У тебя же мама на поселок едет, к родне?
– Да, на выходные.
– Я принесу чего-нибудь к чаю. Мы у тебя посидим, поиграем, стихи может кто почитает. А ты просто слушай, отдыхай. Развеешься с нами немножко.
– Ну… Хорошо.
– Вот и ладненько. Давай лабу делать по физике. Ты методичку взяла в библиотеке?
Они долго писали лабораторную по физике. А Жорик игрался с бумажками от конфет, которые скинул на пол. «И почему мне это… так прикольно?» – подумал он. – Кажется, я начинаю думать и вести себя как кот».
Когда Машка ушла, Зоя еще долго писала что-то в своей тетради, а Жорик свернулся у нее на коленях, нахально пользуясь своим кошачьим положением. А когда было уже совсем поздно, он залез к Зое на стол и нагло развалился у нее на учебнике. Потом – сладко потянулся, проведя коготками по книжке.
– Да, кот, ты – прав! – засмеялась Зоя. – Пора мне заканчивать – а то я уже заморачиваться на учебе начинаю.
Она взяла гитару, побренькала немного, и затянула песню: «Со мною вот что происходит, ко мне мой старый друг не ходит»… Пела она очень проникновенно – хотя вряд ли к ней не ходил какой-то старый друг. Скорее всего, просто «разнообразные не те» страшно надоели.
– Зоечка, ты бы лучше на скрипке сыграла – давно не бралась! Я тебе говорила, что трудно будет тащить сразу и дневной вуз, и музыкальное училище – заочно, – это неожиданно в комнату вошла Зоина мама, тихо приотворив дверь. – Но раз уж впряглась – то держись!
Зоя подскочила к маме, тихо поцеловала в щечку.
– Конечно, мама! Я сейчас возьму скрипку и сыграю, Вивальди, твою любимую! – сказала Зоя.
– Ох, доченька! Поздно я тебя родила, дорогая! В тридцать восемь – наверное, уже не надо было рожать. Теперь-то я – уже старая, пенсионерка, а работать приходится. Мало чем помочь тебе могу. А скоро совсем обузой стану.
– Что ты, мамочка! Ты – просто мое солнышко! – ответила Зоя, расчехлила скрипку и заиграла.
А кот лежал на диване, слегка прижав к голове уши. Звуки полились просто чудесные, отчего он не выдержал и издал утробный звук, похожий на «урр» и на «мяу» одновременно.
– Ой, Масику понравилось! – сказала Зоя и засмеялась. А потом продолжила играть.
***
На следующий день, когда ее кот грелся на подоконнике на солнышке, Зоя вернулась из института. Не одна. Вместе с ней вошел прыщавый и конопатый верзила.
– Проходи, Влад! Вот тебе учебник по сопромату, задание – на странице сто одиннадцать, – важно сказала ему Зоя. – Завтра – вернешь. А потом – продли студенческий обязательно, и возьми себе такой учебник в библиотеке, на четвертом этаже. Они там еще есть.
– Ты – что? Правда решила, что я к тебе – просто за учебником? – гыгыкнул Влад. – Ты меня хоть чаем напои! Мама у тебя дома? – спросил он, высунувшись в коридор и глядя в сторону кухни.
– Нет, она сегодня отправилась в поселок – подругу навестить, которая лежит в больнице, – ответила Зоя. – И к родне потом заглянет. А что?
Влад нагло развалился на диване. А кот спрыгнул с подоконника на пол, сел около ног гостя на полу, и стал за ним следить. Зоя вышла на кухню и поставила чайник.
– Слышь, у меня такое впечатление, что твой кот за мной наблюдает, – сказал Влад. – А ты – присаживайся рядом со мной. Ты что, боишься?
– Н-нет! – пролепетала Зоя.
– Я в институт уже после армейки подался, мне уже – двадцать два года. А тебе – сколько? – спросил Влад.
– Девятнадцать.
– Ну, вот. А ведешь себя как малолетка, – и Влад посмотрел на Зою с таким выражением лица… «Я с таким выражением обычно смотрю на птичек на улице», – совсем по-кошачьи подумал Жорик.
Затем Влад поднялся с дивана и стал медленно приближаться к Зое, обнял её, потащил к дивану и завалил.
И тут кот прыгнул. Прямо ему в морду. Выдвинув и распустив все свои когти. И, вцепившись, несколько раз повторил их впускание и выпускание.
– Ай, – завопил Влад, пытаясь его отодрать. И, когда это у него получилось – он весь уже истекал кровью.
Кот вырвался у него из рук и забился под диван.
– Где этот чертов кот? – орал Влад. – Где эта проклятая зверюга? Я убью его!
А Зоя в это время давно уже вскочила на ноги и вооружилась тяжелыми настольными часами на мраморной подставке. Она взяла их наизготовку, в правую руку, слегка заведя ее себе за спину, подняв над головой. Бледная и взъерошенная, Зоя отчаянно проговорила:
– Не смей трогать моего кота! Слышишь – не смей! – и столько решимости было в ее хрупкой фигурке и ненависти в её словах, что Влад попятился к двери и воскликнул:
– Сумасшедшая! Она – бить меня хочет! Дура! И кот у неё бешеный! – и, с этими словами, он исчез из комнаты. И чуть погодя, хлопнула входная дверь квартиры.
Зоя пошла, накинула на дверь цепочку, села на диван и разревелась: сказалось недавнее нервное напряжение.
– Придурок! – бросила она в сторону двери.
Кот вылез из-под кровати и стал тереться мордочкой о её руку. Она погладила его по выгнувшейся спинке и улыбнулась:
– Единственный настоящий рыцарь встретился мне в моей жизни. И тот – просто мой кот! Спасибо, Масик…
***
А вечером заявилась Машка с кучей гостей. С ней была девушка с косой челкой и длинными карими волосами, с сильно подведенными стрелками и пирсингом на крыльях носа. Она была с гитарой.
– Даша, – представилась она.
Была также дама за тридцать, важная и надменная, со слегка раскосыми, но серыми глазами на крупном, крестьянско-русском лице.
– Это – известная в городе поэтесса, Лиза Котельщикова, – кивнула в её сторону Машка.
Еще был парень с афропрической, тот самый Денис, о котором у Зои шла вчера беседа с Машкой. Он увязался в гости с другом, мрачным длинноволосым блондином в черном, с бледным лицом и с татуировками в восточном стиле на обоих руках.
– Игорь, – назвался блондин. – Стихи пишу. В стиле рэпа.
Зою заметно для кота передернуло.
Потом Лиза Котельщикова запрыгнула с ногами на Зоин диван, Игорь и Денис устроились прямо на паласе. А Машка уселась в кресло, взяла гитару и начала играть и петь.
Даша стояла у окна и курила, выпуская дым в форточку.
Зоя, хорошо зная Машкины песни, решила покинуть гостей и вскипятить чайник. За ней на кухню просочился и её верный рыцарь… Жорик запрыгнул на кухне на подоконник, и смотрел, как Зоя нарезает колбасу и сыр, принесенные Машкой, на бутерброды, перекладывает конфеты в вазочку и заваривает чай.
Потом они вместе вернулись к гостям.
– Неплохо, но банально. Я такого рода стихи пишу лет с десяти, наверное. А первое стихотворение написала в два года. Так трудно жить, когда так рано всё уже прошел! – Лиза Котельщикова улыбнулась, и состроила Игорю глазки. – А вообще, когда я была в Москве, меня, как талантливую поэтессу, познакомили с Ахмадулиной, и она мне сказала, чтобы я оставалась в провинции. «Поэты рождаются в провинции. В Москве поэты умирают», – сказала она, и посмотрела на меня с завистью. Да, у нас такой прекрасный город! У вас, Маша, нет песен о нашем городе?
– Нет.
– Обязательно напишите. Будут на любом вечере в ходу. А ещё – про осень и про весну. Будут приглашать – всегда должно быть что-то актуальное. По сезону.
– Ладно вам, Лиза! Хорошая же у Маши песня. Вот, если я спою – вы в кресле перевернетесь, – заявил Денис и запел гроулингом что-то по-английски.
– Ну почему! Неплохо, – восторженно заявила Лиза. – Но, Маше так петь не советую.
– Почему? – спросил Игорь. – Есть же и женский гроулинг.
– Давайте, я прочту вам одно стихотворение… Я его читала самому Гребенщикову, когда была в Петербурге. Мы с другом отыскали его квартиру. И позвонили. Я была тогда совсем юная, и он так на меня смотрел… «У Елизаветы два друга: конь и тот, что во сне»… Это он про меня написал, – и она начала читать стихотворение, как раз-таки про осень. По сезону.
«Кажется, её совсем занесло на поворотах. Лишь бы совсем не завралась», – подумал кот… Который когда-то был Жориком.
– Эх… Как быстро летит время, – грустно сказала Даша. – Мы вот сидим, веселые, живые, а… Еще недавно, был у меня друг. Тоже – бард. Две недели тому назад, я узнала, что его больше нет. Или бросился под машину, или – несчастный случай. Такие вот дела. Наших всё меньше, устала считать, кто ушел, и плакать.
– Да ну! Надо жить – и радоваться, слышали про позитивную философию? Я встаю по утрам, и говорю себе, какая я красивая. И талантливая. Так я и стала действительно талантливой, – Лиза фальшиво засмеялась.
Никто не заметил, как кот выскользнул в приоткрытую дверь, и снова ушел на кухню. Снова заскочил на подоконник и уставился в окно, на голые осенние деревья, лишенные листьев, и глухую кирпичную стену дома напротив.
Он подумал о том, что в своё время, как говорят, везде был официоз. Начинающим талантам было не пробиться, и, чтобы создать своё искусство, они создали андеграунд. Не напечатанную нигде поэзию, бардовскую песню. Впрочем, вслух читать стихи в кабаках – не ново; такое было и во времена Серебряного века поэзии. И что-то при этом ушло безвозвратно. Наверное, то таинство, когда ты один на один с печатными строками. Или – рукописными, чернильными буквами писем.
Андеграунд тоже имеет свои тяжелые рамки, не менее узкие, чем прокрустово ложе «системы»; такие же железные установки свой – чужой и толкание локтями соперника; такое же «так писать нельзя», без объяснений почему, и позицию, когда выставлять себя – норма… В андеграунд так же, как и в систему, не принимают чужаков, тех, кто не смог стать понятным, своим в доску, раскованным, с которым нельзя легко поболтать или выпить. Неформальный мир стал так же бездушен, как и творческий официоз. Мы скатились за пределы письменной культуры; она стала дописьменной… Вернее, постписьменной: не достаточно уже просто писать, чтобы тебя знали; нужно ещё и тусить. Приплясывать с песнями своего сочинения – или же ездить по различным литературным сборищам. Не у всех есть возможность и желание. Сколько у нас таких неприкаянных душ? «Я ушел от закона, но так и не дошел до любви» – как поет БГ… «Так и я остался вне времени и пространства, со своими прочитанными книгами, просмотренными фильмами и собственными рукописями, которые не горят в столе или никому не нужных файлах. Со своей исторической наукой и недописанной диссертацией. Как капитан Немо, на глубине своей комнаты, за двадцать тысяч лье отсюда. А теперь я и вовсе… кот».
Сюда на цыпочках пробралась Зоя, придвинула стульчик поближе к окну, села в темноте.
– Масик! И ты здесь? Как мне они все надоели…, – прошептала она и погладила кота. – Со своей кичливой поэзией. Наверное, я злая. И просто хочу спать. Свернуться клубочком. Носом к стенке… Или – поиграть немного на скрипке. Одна.
Глава 4. Новая жизнь
Кошачья вальяжность выветрилась с него, как вчерашний день. Беготня, суетня, отчеты и план по новым методичкам, подготовка к лекциям и семинарам, попытка на всякий случай разобраться в жориковой диссертации – вдруг, научный руководитель позвонит и назначит встречу… Всё это закрутило бывшего кота, постепенно превращая его в реального «препода».
С ребятами он был мягким, но строгим, спуску не давал; излагал материал, должно быть, не столь глубинно и интересно, как настоящий Георгий Владимирович, но доходчиво, последовательно, со схемами и комментариями для лучшего запоминания, и с массой необходимых для некоторой разрядки и отдыха, анекдотов, так сказать: говорил про исторические загадки, смешные случаи с великими людьми или странные события, зафиксированные историческими свидетельствами.
Стал замечать за собой склонность к чтению фантастики, фентези и эзотерики – и увлекся этим в свободное от работы время, для отдыха. В библиотеке этого добра было изрядно.
Чисто преподавательская работа его не сильно напрягала, хотя он понимал, что по-настоящему он не силен в материале, находясь чуть дальше рядового студента, и «плавает» слегка. Ему, по существу, срочно необходим был кот. Черный, с белым пятнышком на грудке. Кроме того, что его нужно было отыскать – также необходимо было ему вернуть человеческий облик…
«Думаю, стены и обстановка помогут в этом. И, быть может, полное соответствие времени суток и условий… Вечер, пассы, – размышлял тот, кто и сам недавно побывал в шкуре кота и знал, как это непросто. – Но главное, конечно – его отыскать. Чтобы он жив оказался. Жизнь кота – не такая уж простая штука, если ты оказался на улице. В особенности, если до этого был человеком домашнего склада, интеллигентным книгочеем… Жориком, в общем».
Он был… непонятно, кто. И каков его социальный статус? Бывший кот, а ныне – преподаватель. Для простоты, он стал, даже мысленно, называть себя «Жорик». Ведь он, здесь и сейчас, замещал Жорика, жил в его комнате в общежитии и проводил за него занятия. Это действо напоминало ему театр одного актера. Но он неплохо вжился в эту роль. Иногда ему даже казалось, что Жориком он был всегда. Только, у него что-то случилось с головой, и ему привиделся странный бред. А еще, он ничего не помнил о своей жизни до тех пор, как куда-то исчез его серый кот. С другой стороны, иногда ему казалось иное… Что он сам был этим серым котом. Даже, им когда-то и родился. Только, почему-то внезапно стал человеком. Но многие привычки поведения кота у него до сих пор сохранились.
А так… Если оставить в стороне вечный вопрос, кто мы, откуда и куда идем, то будни преподавателя всё более и более становились для него привычными.
Например, только что он провёл очередную лекцию по культурологии. Посвященную христианству. И его лекция стояла в расписании аж четвертой парой. Последней… И студенческая разморенная усталость так и парила над аудиторией. И потому, некоторые студенточки, даже сидя на передних партах, откровенно наплевали на Жорика и приводили в порядок свои ногти, или причесывались и подкрашивали глаза, глядя в маленькое зеркальце, положенное на парту, или посылали кому-то сообщения.