========== Пролог ==========
Безвременье
Когда идешь по сосновому лесу, по мху, и упругим веточкам черники, они так и подбрасывают ногу - то ли помогают, то ли прогоняют, не поймешь. Черника отчаянно пачкает руки и язык, он становится черным и сразу вспоминаешь Умберто Эко и его монахов-отравителей. Бывает ведь так же, как в том монастыре - чем дальше ты читаешь, тем больше яда входит в тебя. Он расползается по сосудам, медленный и тяжелый как свинец. Он убивает время, превращая его в серый студень. Он зажигательным стеклом приближает к глазам разноцветный мох, превращает его в географическую карту давно исчезнувших земель. Да полно, полно - были ли когда эти земли?
Владычица идет сторожко, ногу прокатывает колесиком, с пятки до носка. Убирает с лица отросшие волосы - непривычно длинные. Идет по едва заметной в разноцветном мху тропинке, по лесному сосуду. Течет в сосудах кровь - значит, жива земля. Жив лес, живы замшелые валуны у старого дуба - дубу не с руки было рости прямо, не давало ему место рости вверх, вот и разошелся ствол натрое по-над самой землей, вытянулись тоненькие еще веточки, старательно огибая место. Будто трехпалая рука держит дрожащий густой лесной воздух. Бережет. Греет зимою, холодит в зной. Держит старый дуб в ладони с заскорузлой корой всю эту землю. Весь этот мир, пропитанный густым грибным духом, прелой хвоей и сосновой смолой.
Владычица у дуба - цел дуб, и трещина, опоясывающая его спиралью, цела; не шелохнется, не ворохнется дуб, только жесткие буреющие по осени листья жестяно шелестят. И камни у дуба, что на след кошачьей лапы смахивают, целы. Будто выше дуба кот по лесу ходил и след оставил - четыре пальца и подушечка. И полосы буровато-багряного мха на земле - будто след от когтей. Ходил кот вкруг дуба, землю лапами драл, когти острил.
Закачались молоденькие елочки там, где тропка убегает в сосновую, еловую глухомань и теряется в ней. Будто прошел кто. И синеватый туман блазнит над оконцами ярко-зеленого, будто фломастером вырисованного мха - в тумане видятся крылатые кони, огнептахи, гиппогрифы с острыми гребнями на головах, амфисбены с дразнящими раздвоенными жалами, колышутся, переливаются, расплываются и исчезают, превращаясь в дымку над болотными оконцами.
Пролетел ветер. Владычица встала под высокой сосной, вверх глядит - сосны как мачты, ходят, красят небо, облака разгоняют. Под пальцами сосна дышит, дрожит, подрагивает как больное животное. Сосна больна, древоточцы да гниль борят ее, отбирают силу. Но крепка еще смолистая плоть, могучи ветки - гоняют они облака, шумят парусами, ствол мачтой ходит.
Владычица ест чернику горстями, ягоды доверчиво ложатся в ее ладонь и тонкая красная змейка, вильнув хвостом, проползает у самой ноги. Владычица дышит всею грудью - здесь можно слушать, здесь можно забыть далекую серую…
========== 1. Страшные истории ==========
Наши дни
…серую мостовую, которую моют унылые дожди, никак не назвать радостным и вдохновляющим зрелищем. Особенно утром - даже если сентябрь, даже если пятница. Даже если прижимистый и жадноватый начальник расщедрился на то, что он всегда называл “эта новомодная хрень”. Тимбилдинг.
Лина Голдина не очень хорошо понимала, как можно строить команду, если команды попросту нет, но спорить с начальством ей не хотелось. Она любила походы, любила туризм, хоть и на дилетантском уровне - совсем уж грязная походная “романтика” вызывала у Лины брезгливость. Она любила ощущать, как изменяется пространство вокруг, теряться в нем. Проехаться же за счет фирмы в место, куда сама бы вряд ли решилась поехать, Лина была тем более не прочь. Поскольку на нее возложили организационные обязанности, она вольна была сама выбирать маршрут - для большинства ее коллег городишко Володарск и сельцо Сурьево были всего лишь точкой на карте, им было все равно куда ехать, да и директор турклуба Анатолий Степанович, с которым Лина обсуждала маршрут, ничего против Володарска не имел. Что же тянуло в Сурьево саму Лину, объяснить не смог бы никто, включая ее саму.
- Трудностей там нет - ровно, лесок, болотце небольшое и не топкое, пара холмиков. Погода обещается не жаркая, сухая. Пустынно, да. Летом-то там всякие чудики трутся, каменные “вавилоны” изучают. А сейчас, поди, кроме старух и стариков в Сурьево у вас на маршруте никто и не попадется. Дам двух гидов, ну снаряжение наше тоже, обустройство, продукты завезем, чтобы много с собой тянуть не нужно было - я ж понимаю, люди вы штатские, не походные. Для отдохнуть этот маршрут вокруг Сурьево - самое нужное место.
- Одно только, - сказал Анатолий Степанович когда все детали были оговорены, - группа у вас невелика, а у нас есть еще человечек, который в Сурьево хотел пойти. Парень тихий, спокойный, опытный походник. Возьмете с собой?
- Анатолий Степанович, только чтобы без водки и пьяных песен под гитару, - брезгливо поморщилась Лина. Она уже почувствовала себя важным клиентом - в “Ариэле” они брали путевки еще на ее прошлой работе. Терять Лину Анатолию Степановичу было не выгодно - в их небольшом городе клиентами не особо поразбрасываешься.
- Да ну что вы! - замахал руками директор турклуба. - Мадс веган - какая водка, о чем вы!
- Иностранец? - услышав странное имя, спросила Лина.
- Да нет, нет, наверное, - доказывая своей репликой все величие и непредсказуемость русского языка, отвечал директор. - Он Максим, но… ну называет себя Мадс, что я могу поделать. Подсядет к вам в Володарске, на вокзале. Оттуда до Сурьево - первая часть маршрута, в Сурьево ночлег, баня, осмотр “вавилонов”…
- Да-да, мы это уже уточнили, - согласно закивала Лина. Встала и по привычке оглядела стол. - Так, договор мы подписали, счет вы мне вышлете на рабочую почту.
Она украдкой глянула на маленький фонтанчик, стоящий на полке - так славно плескалась в нем вода, так успокоительно журчала…
***
Когда-то, в незапамятные времена
… вода под лопастями весел так и журчала, скатывалась с них тяжкими свинцовыми каплями. Драккар шел вверх от устья к Сурьягарду, продвигался против течения тяжело, и рубахи воинов, сидевших на веслах, быстро взмокли и потемнели от пота.
- И - оп! И-оп! - задавал ритм Торир Ормсон. - Веселей! Еще! У Сирта отдохнем. Конунг щедр и варит превосходное пиво.
- Если только нас не собираются кормить на пиру птиц Одина и поить ливнем града лука(1), - пробормотал себе под нос сидевший на корме Эгиль. - Что за радость - идти на пир к бьярмам, если это не пир клинков?
- Слово конунга для тебя пустое слово, Эгиль? - у Торира слух был острее, чем у сторожевого пса.
Свейн молчал - еще ни разу ему не приходилось грести так долго и так напряженно. Он чувствовал, что ладони, привычные более к рукояти меча, чем к рукояти весла, растерты почти до крови, но скорее умер бы, чем признался в неудобствах.
У деревянной пристани их ожидал большой отряд бьярмов, они беспорядочно попрыгали в воду и, поймав брошенные с кормы и носа концы, помогли вытащить драккар на мелководье. Впервые видевший бьярмов, Свейн удивлялся тому, что они вовсе не были песьеголовыми или поросшими шерстью карликами, как ему о том рассказывали - обычные люди, одеты в простые рубахи, лишь на немногих кожаные или железные доспехи и круглые шлемы. Выглядят бьярмы щуплее викингов, но карликами их никак не назовешь.
И в граде, рубленом из бревен, с каменным основанием не было ничего особо диковинного - если не считать его странной семиугольной формы. Только вот баня, которую истопили для гостей, была горячей настолько, что Свейн сразу ощутил себя вареным раком. Другие, верно, были того же мнения - на полоке сидели всего-ничего, а потом с воплем выбегали и со всего размаху кидались в маленький став, куда били студеные ключи. За тыном, которым был обнесен двор, слышалось хихиканье и перешептывание, иногда поверх тына возникала лохматая детская головенка со встрепанными вихрами, вскрикивала что-то по-птичьи и снова скрывалась.
- Конунг Сирт меньшую дочь завтра замуж выдает, - пробормотал Торир, когда викинги, вымывшись и переодевшись, шли через двор в отведенное им жилище. - Говорят, любимую. То-то и гостей созвал.
Свейн увидел дружинников приехавших на пир чужеземных ярлов, их диковинные шапки, блестящие черные глаза, услышал гортанный говор.
- Это ярл Урра с берегов Атиля, из Хамлидгарда. Так глазами и стреляет, - прошептал Эгиль, который был не только отменным скальдом, но и знал больше языков, чем было пальцев на руках, и оттого становился во всех походах толмачем.
Красивый стройный черноусый молодец и впрямь устремлял горячий взор темных глаз куда-то в высоту рубленого дома с маленькими узкими окошками.
- Конунгову дочь высматривает. Они тут все за ней как коршуны следят, - продолжал шептать Эгиль. - Сиртово богатство покою не дает, да и девица, говорят, хороша как сама Идунн. Думаю, на свадебном пиру мира и покоя будет несколько менее, нежели хотелось бы Сирту-конунгу.
Свейн тоже успел заметить, как неприязненно смотрели чужеземные ярлы друг на друга и, напротив, с надеждой - на окна высокого обиталища прекрасной княжны. Только один, молодой, с курчавой темно-русой бородкой и веселыми светло-карими глазами, румяный и пригожий, был спокоен. Чем и вызывал вдвое больший гнев остальных.
- А вот и Арслан. Ярл ясов и жених прекрасной Ойны, - напоследок сказал Эгиль.
***
Вечером явился отрок из дружины Сирта-конунга и сказал, что гостей из Северной земли просят не побрезговать княжеским пиром. Торир ответил благодарностью и оставшееся время принялся в последний раз пересматривать то, что викинги привезли конунгу в дар.
- Тролли бы побрали тебя, Эгиль, - ворчал хёвдинг. – Ты так спешил промочить горло, что мы забыли на судне часть даров. Молись теперь, кому хочешь, чтобы бьярмы все не разворовали!
- Я помолюсь Локи, - примирительно отвечал Эгиль. Кивнул Свейну: - Пойдем-ка, поможешь принести.
Свейну не слишком хотелось идти к пристани, но возражать Эгилю он не стал – уже то, что его, безбородого юнца, пригласили на княжеский пир вместо со старшими хирдсманами, было почетно.
Почти стемнело, белесая северная ночь была промозглой, и лес вокруг бьярмского града казался шевелящимися в тумане руками огромного зловещего существа. Эгиль шел по тропинке как медведь, ступал грузно, сразу на всю стопу, хозяйски топча сухие веточки и сосновые иглы.
Тропинка вильнула под горку и пошла петлять по кочкам. Свейн не помнил, чтобы они шли в град по болотцу, но тропинка была одна, а Эгиль шел уверенно. Стояла странная тишина, даже звуки шагов глушились туманом, который полз промеж болотных кочек. Не шевелилась ни единая веточка на ставших совсем тощими и корявыми соснах, которые жалко топорщились на пагорбах. Свейн приготовился было сказать, что они, верно, как-то свернули в другую сторону и что надо бы поворачивать назад, как вдруг сосны и кочки словно раздвинулись, и оба викинга оказались в ложке. Низинка вся была укрыта туманом, только здесь он был не так густ, как на болоте и отливал синевой при свете едва пробивающегося сквозь облака месяца. Затылок стало ломить, а все тело словно сковала усталость. Хотелось прилечь вот прямо тут, на сочной сырой траве, серебряной от месяца, и пусть укроет этот сладковатый туман, завесит очи, заползет в мысли и уляжется там так же хозяйски, как лежит в этом ложке.
- Нельзя! – Свейн почувствовал, как его тянут вверх. Эгиль словно клещами вцепился в его руку, и Свейн понял, что уже ложился на землю и почти засыпал. – Нельзя спать, малый! Идем! Надо идти, это, видать, здешние тролли нас водят. Идем-идем!
- Никак, заблукали, молодцы? – раздался женский голос. Туман будто расступился, пропуская маленькую старушонку в белом длинном платье. Седые волосы ее были заплетены в две косы и лежали на плечах. – Пойдемте-ка, корабль ваш тут, рядом. Вот и тропиночка к нему.
Как завороженные, оба викинга двинулись вслед за старушкой. Стало холодно, будто кто вдруг подул студеным, так что прихватило морозцем верхушки травок и тонкие сосновые иглы.
- Пойдемте, вас, небось, давненько дожидаются, - бормотала старушонка, то и дело оборачиваясь. Свейн силился не закрывать глаза и смотреть на землю, а не на блазнившую впереди них белую фигурку. Он чувствовал, что сердце его превращается в холодный комок, и едва передвигал ноги, бредя вслед за Эгилем. Они прошли ложок до половины, когда месяц вдруг вынырнул из-за облаков и сноп его света, неправдоподобно яркого, упал на полускрытую туманом тропинку. Свейн, которого этот лунный свет ожог как удар хлыста, встрепенулся. Прежде, чем тучи, будто спохватившись, снова почти скрыли месяц, юноша успел заметить блеснувшее болотное оконце у самых ног Эгиля. Он вскрикнул и дернул товарища назад. Эгиль успел вступить в оконце только одной ногой, которая сразу ушла вниз. Он потерял равновесие и тяжело завалился на спину, увлекая за собой Свейна.
Как завыло, заухало вокруг! Старушка, обернувшись, застонала, как надломленная сосна, стон ее перешел в визг, а руки стали удлиняться, удлиняться, тянулись они к упавшим, шевелились ставшие страшно длинными пальцы с черными когтями. От одного взгляда на ее лицо Свейна сковал такой ужас, что он почувствовал, как дыбом встают волосы – никогда еще он не видел таких пустых, огромных тянущих в себя глаз, и рот старухи разинулся черным провалом, вытянувши челюсть, так что все лицо ее искривилось и будто потекло вниз.
И снова месяц выглянул, ударил светом. Старушонка в бессилии погрозила кому-то кулаком, закрутилась на месте, вытянулась высоким бледным столбиком, грибом-поганкой на тонкой ножке, и провалилась в водяное оконце. Только беловатый туман взвился над болотом и потек куда-то в темнеющий неподалеку лес.
Едва переведя дух, Свейн и Эгиль бросились прочь из ложка. Не разбирая дороги, они бежали по кочкам, и все слышался им за спиной страшный визг. И месяц прыгал за ними в облаках, то выныривая, то скрываясь. Снова низинка, снова ног не видно в болотных туманах. Свейн мотнул головой, отбрасывая упавшие на лоб волосы, вгляделся в тропинку. Эгиль схватился за меч, его била мелкая дрожь.
И тут налетел ветер, вскружил, разогнал туманные заплески, с шипением они убрались в лес и под кочки, а в проломленную ветром облачную брешь хлынул свет месяца. И оба викинга увидели, что стоят над самой пристанью, а внизу покачивается их драккар.
- Пожалуй, нам не стоит говорить о том, что мы видели, - это было первое, что сказал Эгиль, когда они с нужной поклажей шли по дощатым мосткам с корабля обратно на берег. – Бьярмы все колдуны…
Свейн ничего не ответил. Он и сам не мог решить, по правде была та страшная старуха или это им только примстилось от сладковатого болотного тумана. Облака пропали, месяц победно сиял в белесовато-лиловом небе, а ветер слегка пошевеливал ветки и ласково оглаживал Свейна по голове.
- Не вы ли люди Торира-северянина? – послышалось впереди. Голос был не то детский, не то девичий.
- Мы из дружины Торира, - ответил Эгиль. Он сбросил наземь поклажу и взялся за меч. Впереди засмеялись.
- Экий грозный витязь! Ты от леса до града пройти не можешь, не вынув меча?
На тропинке впереди показалась тонкая девичья фигурка. Свейн вдруг ощутил тот же липкий страх, что и в болотной лощинке.
- Сгинь, ведьма! – крикнул он, всматриваясь в идущую им навстречу.
- Не видывала я еще, чтобы гости так говорили с хозяевами, - ничуть не сердясь, засмеялась девушка. – Проводить вас хотела, короткой дорожкой. Чтобы чего с вами не случилось.
- Сами дойдем, - буркнул Эгиль, поднимая свой тюк.
- Да вы сами и сюда-то еле дошли! – девушка подошла ближе. Теперь видно было, что одета она не так, как бьярмки, нет на ней тяжелой вышитой блузы, островерхого головного убора с богато украшенными бляшками над ушами. Платье простое да платок, из-под которого сбегает на плечо длинная коса. Платок надвинут так, что лица почти не разглядеть. Только глаза блестят из-под него – большие, светлые. Погибельные глаза.
– Дивно мне, что вы от бабушки ушли почти целехоньки, - почти шепотом добавила девушка, словно говоря сама с собой. – Дивно. Не бывало еще такого.