Только чует - тело его будто и не его уже, сползает он на пол, на брюхо - а девушка, проснувшись, привстает на ложе и хохочет, скалит зубы.
- Дурачина! Пентюх! Нашла же бабка сторожа, думала, простой дурак, а он и того хуже - дурак с одной нижней головою!
И хочет Харлампий крикнуть, да не может - из горла только шип вырывается, тело все покрылось чешуйчатой кожей, голова сделалась вовсе плоской, а глаза разъехались по обе стороны того, что ранее было лицом. И стала из Харлампия тварь-саламандра, большая, как телок, на низких толстых лапах, с кожею мокрой и с холодной кровью.
Захохотала Ойна еще того веселее, оседлала ползучую тварь и взвилась на ней, и вылетела в распахнувшееся окно.
***
Нету ничего хуже, как увидеть наочное свидетельство того, что планы твои пошли прахом, осыпались тем самым серым прахом и древесной трухой, что вдруг оказывается в сердцевине могучего многосотлетнего дерева, сломленного сильною бурей.
И Финн, вчитываясь в полустертые письмена своей Книги, чуял, как запахом гнили и тлена полнится его жилище. Разграблено святилище, лишается силы великий Громовик, и Черный змей не пал от руки князя Арслана. Однако страницы шептали и иное - старой Наяне недолго осталось. И если выполнил ученик в ином мире его, Финна, наказ - не будет более Владычицы, и силы, которым служит она, уснут. Лишь власть Громовика - явья власть, белая, дневная, - будет царить в мире.
И силой волшбы своей понесся Финн быстрее ветра по-над землею. В тихой долине у древнего кургана увидел он Арслана - тот разметался, будто спящее дитя, разбросал руки. Конь, что бродил вокруг лежащего, то и дело нежно тыкался мордой в неживую холодную ладонь, в плечо, шумно фыркал в неподвижно застывшее лицо, надеясь, быть может, пробудить уснувшего хозяина. Но тот не шевелился, не вздымалась от дыхания грудь. И кровь ран его уже подсохла и не струилась.
Заметил тут волхв оружие Арслана, узнал тотчас же меч, из небесного железа кованый. Наклонился Финн над погибшим князем, меч к себе потянул. Тяжел меч, тянет руку волхва к земле. Пыхтел старый Финн, тщился поднять меч из небесного металла и не услышал, как рассекают воздух сильные крылья, вспарывают наваливающийся на небо закат, и не увидел, как из заката упал на долину черный вихрь. Вьется столбом вихрь - и опускается в долину Черный змей, брат Ойны-княжны. Не в силах двинуться, волхв смотрит, как принимает Черный змей обличье до половины человеческое, скользит к убитому. И замирает над ним, и горем плещет из смарагдовых очей.
- Это ты, волхв, направил его… Тебе содеянное и исправлять!
Затрясся от страха Финн, опалило его темным жаром от змеевых крыльев. Воззвал он к Громовику, молил того о защите - но слаб стал Громовик, зол на волхва, отвернулся от Финна Громовик.
- Говори! - зарычал Змей.
- За степями, за горами дикими… долина… Два ключа в ней… - едва ворочая языком, пробормотал Финн.
- Лжешь! Понесу тебя туда, наберешь воды целебной и оживишь его - а коли нет, то не быть тебе живу!
- Пощади! - от страха едва жив старик. - Долина та… в вотчине бабки твоей… где заря с зарей расходятся…
И не успел волхв ни заклятия защитного сотворить, ни руку с посохом выставить, как снова зашумели черные крылья, подхватил его Змей и взвился в поднебесье.
Безвременье
… словно растягивало каждую миллисекунду, замедляя движения и мысли. Слава, ринувшийся вслед за Свейном и поволокшим его плетистым нечто, поймал себя на том, что ему почти хочется, чтобы этого неведомо откуда взявшегося парня просто… не стало. Слава словно в замедленной съемке видел, как гибкие плети впились в тело, в руки, ноги своей жертвы, стискивая их с нечеловеческой силой, как Свейн быстро терял силы, пытаясь вырваться. Как затягивалась петля на его горле - медленно, почти сладострастно.
“Неужели я любуюсь… неведомый монстр душит, убивает живого человека… этого красивого юношу… я любуюсь… мне нравится, как петля выдавливает из него жизнь… неужели я такой? Такой?!”
Слава с усилием стряхнул с себя наваждение. Нет, он не такой! Не такой!
- Меч… Лина, меч! - заорал Слава, сдирая в кровь пальцы, пытаясь хоть немного ослабить петлю на горле Свейна. Лина кинулась ему на помощь. Вдвоем они пытались сорвать тонкие гибкие ветки с рук, с ног и горла задыхающегося парня. Но ветки были прочнее альпинистского троса, и даже нож не резал их. Все усилия привели к тому, что петли веток еще сильнее впились в тело Свейна, подтаскивая его к огромному корявому древесному стволу. Дерево казалось чудищем, изогнувшимся в муках, и это чудище жаждало разделить свои муки с уже теряющей сознание жертвой.
- Нет… - ровным, словно чужим голосом произнесла Лина. Слава удивился ее ненатуральному спокойствию.
- Мы так ничего не добьемся, - пробормотала Лина и добавила решительно. - Отойди!
Слава неожиданно для себя подчинился. Может, ей тоже нравится… смотреть, лизнул с изнанки подленький язычок злорадства… Но Лина неожиданно властно прикоснулась к бурой иссохшей коре дерева и, с усилием вдохнув и выдохнув, как можно мягче произнесла:
- Отпусти его, пожалуйста! Ты сердишься за утку? Поверь, мы просто хотели есть, мы не имели дурных целей. Мы просим прощения! Отпусти его…
Слава посмотрел на нее так, будто пытался и не мог поверить своим ушам. И глазам также - потому что петли явно ослабли. Они по-прежнему держали Свейна, но уже не врезались так яростно в его тело. Словно дерево решило взять паузу и послушать говорившую.
- Мы не хотели оскорбить тебя, - продолжала Лина. - Мы просим прощения!
Она повторяла одни и те же несколько фраз снова и снова; вдруг раздался тяжелый вздох, и петли ветвей, выпустив свою жертву, втянулись в корявый ствол дерева. И синеватый туман пропал, рассеялся, будто всосался куда-то под корни.
- Благодарю тебя, - все так же мягко, но властно и очень серьезно сказала Лина. Провела рукой по коре. И только после этого бросилась к сползшему к корням дерева Свейну - тот натужно кашлял, с хрипом ловя воздух, пытаясь отдышаться. На светлой коже его проступили багровые следы от ужасных удавок, а запястья были стерты в кровь.
- Убираемся отсюда! - крикнул Слава. Но Свейн, который уже почти оправился, словно не слыша его, медленно поднялся с мокрой земли и, чуть прихрамывая, пошел в заросли. Слава с Линой, не понимая хорошенько, чего он хочет, на всякий случай отошли подальше от страшного дерева. Правда, дерево сейчас казалось вполне безобидным. Славе даже почудилось, что оно смотрит им вслед - печально, как старик на молодых, которые - вот уже в который раз, - уходят, оставляя его в одиночестве.
Свейн появился из кустов, держа в одной руке подстреленную утку и свой лук, а в другой - амулет. Лина забормотала извинения - бросившись спасать его, она обронила амулет и совсем о нем позабыла.
- Думаешь, одной утки нам хватит? - брякнул Слава и прикусил язык. Свейн неспеша надел амулет, выправив волосы и заботливо упрятав металлический кружок под рубаху, а потом оглядел заросли.
- Не хватит.
И Лина повторила за ним:
- Не хватит. Точно. Если еще и Устюмов вернется…
Свейн двинулся вперед, аккуратно отодвигая ветки ивняка. Лина шла за ним, и Славе все больше казалось, что между этими двоими устанавливается какая-то незримая связь. А может, уже установилась?
Снова раздался шелест крыльев, снова вскинут и натянут одним точным, плавным движением лук. И снова ушла стрела, настигла утку, пронзила и обрушила в приречные заросли. На сей раз Свейн сам отправился было за добычей, но Слава, которого все еще мучила совесть за то, что он почти желал парню смерти, заявил, что каждое ведомство должно заниматься своим делом. А его дело сейчас - поработать охотничьим псом.
Когда он возвращался с уткой в руке, ему вдруг показалось, что Свейн и Лина о чем-то увлеченно беседуют. Но приблизившись, за шлепаньем собственных шагов он услышал только шелест камышей и перешептывание листьев на прибрежных кустах. Свейн и Лина просто стояли рядом. Удивительно свои в этом чужом, колючем и злом мире, подумал вдруг Слава. Удивительно свои. Особенно Лина.
- Как тебе пришло в голову просто попросить?.. - Он решился спросить Лину об этом только вечером, когда все поели и устраивались у костра. Свейн, как и в прошлую ночь, отошел от костра чуть дальше остальных. Едва заметно отделяя себя от них.
- Мне вдруг припомнился психологический практикум в институте, - помолчав немного, ответила Лина. - Преподаватель заставил нас разбиться на пары; затем один из пары должен был сжать кулак, а второй - добиться того, чтобы кулак разжался… И знаешь, все пытались делать это силой. Хотя о силе не было сказано ни слова.
- А те, кто зажимал кулак? - спросил Слава и подумал, что можно было и не спрашивать - ответ был очевиден.
- Старались не дать разжать, - улыбнулась Лина.
- И ты решила этого… - он подбирал слова, чтобы как-то обозначить то неведомое существо, что схватило Свейна, - перепсихологичить?
Лина ничего не ответила. Костер догорал, поодаль в темноте едва слышно возились, устраиваясь на ночь, Мадс и Зара. Слава заметил, что в их отношениях словно наступил перелом - если раньше Мадс был галантен и предупредителен с Зарой, то сейчас обращался с ней, как с отслужившей свое вещью. Но добросердечная Зара этого будто и не видела. Слава перебрал в памяти все те странные и жуткие события, которые успели случиться, и похолодел - все, что происходило с ними, словно стремилось вылущить из них все самое скверное, низкое и грязное. Страх, эгоизм, трусость… Душевная слепота.
- Это счастье, если мы не станем такими, как та… как Жанна.
- Мы уже либо такие, либо нет. И Жанна вернется, я думаю, - ответила Лина. - Наиграется и вернется. Жанна… знаешь, это же женская истеричность в чистом виде. Она пугает, она хочет внимания, она хочет развлекаться. Бесконтрольная женская истеричность.
- Как ты ее… жестко. Лина, мне все больше кажется, что участвуем в каком-то жутком квесте, - полушепотом закончил Слава.
- Так и есть.
Лина отвернулась и поворошила палкой костер.
- Только это не наш квест. Мы так… случайно, наверное, подвернулись.
Дальше она не уточняла, но Славу вдруг осенило - единственный чужой в их группе… Свейн! Это был его квест.
- Он рассказал тебе, чего ищет? - Слава сам слышал, что в его голосе дрожит почти детская обида.
- Нет, - покачала головой Лина. - Сказал только, что должен выдержать… все.
В свете костра лицо Лины казалось таинственным и нездешним. И каким-то древним - словно пришедшим из невообразимой тьмы веков. Славе стало страшно - она будто отдалялась, уходила от него, растворялась в темноте. Страх придал решительности, Слава потянулся вперед и коснулся губами губ девушки. Обнял, притягивая к себе, боясь отказа и не веря в него. Он торопливо приподнял тонкую флиску, скользнув руками под нее, в тепло. И она ответила. Она зарылась пальцами в его густые жесткие, как волчья шерсть волосы, целуя его лицо - бережно и почти благоговейно. И Слава заторопился, расстегивая молнию, распахивая ее флиску, раздеваясь сам - скорее, скорее, прижаться кожей к коже, найти и не отпустить.
Лина приняла его, как мать-земля принимает семя - видение сытно парующей земли, в которую падает тяжелое золотое зерно, пульсировало в сознании Славы в такт движениям. Он дышал рвано, хватая воздух как воду, зажимая рвущиеся стоны. Лина закусила его футболку на плече, будто под пыткой, и только судорожно прижимала к себе, оплетя ногами, подгоняя, толкаясь навстречу. Чужая и своя одновременно. И когда все закончилось - мерцанием звезд за закрытыми веками в такт последним толчкам, дрожью и горячим оплеском - Слава почти рыдал от бессилия. Он получил от нее все, что она могла дать ему, и сам дал ей все, что у него было, она была с ним, ласкала его и ловила его ласки, и в то же время каждое мгновение будто отдаляло Лину от него - все дальше и дальше.
Пусть, отрешенно сказал себе Слава. Пусть. Хоть что-то. Он продолжал поглаживать ее по плечу
========== 10. Последний колодец ==========
Безвременье
Мшистая равнина сливается в одно серое, дрожащее марево, и даже нечеловеческие глаза с трудом различают невысокие холмы. Все плывет, все движется, все беспрерывно изменяется. Или они слишком быстро летят? Или это слезы, которые то и дело набегают на нечеловеческие очи со змеиной вертикалью зрачка, узкой щелью в навью тьму? Набегают, напоминая о том, разметавшемся будто на шелковой драгоценной постели - в собственной крови. Ждущем жизнь. Ждущем…
- Где же тут твои родники, Финн?
- Там… чуть правее тот, что с живою водой, а чуть правее - с водою мертвой. Только знай, Змей, должно прежде живой источник живою кровью окропить - чтобы его сила мертвых к жизни возвращать пробудилась.
А у родника - люди. Девушка, с пальцев которой, видится Змею, стекает бесполезная сила, бессильная в своей неуправляемости. Сила течет как из дырявого бурдюка, укрощенная, не держит ее естество девушки.
- Плющ, - подтверждает его мысли Финн.
А ближе к воде стоит высокий мужчина к лицом, будто вырезанным из камня, с холодными глазами и губами очерченными четко, как у женщин. Ближе - значит ему и быть жертвою. Но парень не прост, он видит Змея задолго до своей подруги и, схватив за руку, подводит, почти подтаскивает вперед себя. К ручью.
Скрученная змеиными черными кольцами, жалко пищит от страха девушка-плющ, когда подбегают ее спутники.
***
- Она была ближе к источнику!
Лине никогда еще не было так мерзко от человеческого голоса. Не колдовского, не безумного, наоборот - очень разумного. Практичного. Голоса существа, выживающего везде и всегда.
- Она была ближе и если уж приносить в жертву, так ее! - снова воскликнул Мадс. И тут все заговорили вразнобой, и сама Лина заговорила, обращаясь к жуткому существу, схватившему Зару. Меня больше не ужасает сам факт жертвоприношения, произнес на удивление спокойный голос в ее сознании. Жертвоприношение - это данность; я только не хочу, чтобы жертвой была Зара. Достаточно взглянуть на сведенное ужасом ее лицо, на вытаращенные безумные глаза. Я не хочу, чтобы ее принесли в жертву.
- Я могу сразиться с кем-то из вас за эту девушку, - огромный змей, схвативший Зару, говорил вполне членораздельно. Но даже это не удивляло - говорящий змей был вполне в духе всего случившегося.
Лина оглянулась на Свейна - что-то подсказало, что именно для него эта ситуация наименее необычна. Он из того мира, где сражаются с чудовищами, проговорил в сознании Лины тот же спокойный голос. Но Свейн остановился позади всех, и на лице его не было заметно ни страха, ни боевого азарта. Только в глазах промелькнуло что-то мучительное, виноватое.
Слава будто прирос к месту и более всего походил на памятник солдату, замершему в атакующем броске. Ужас при виде невиданной твари, видимо, парализовал его.
А Мадс вдруг повернулся и побежал прочь, со всей скоростью, на которую был способен. Чудовищный змей вздыбил черную чешую, и кольца его сильнее стиснули жертву.
- Я буду сражаться за нее, - тот самый спокойный голос сейчас раздался не в сознании, слова были произнесены Линой вслух. И словно заклинание “отомри”, оно вывело всех из неподвижности - змей дрогнул всем телом, будто с силой выдохнул, Слава ожил и повернулся к ней. А Свейн подошел на пару шагов.
Седой как вата старик, который стоял рядом со змеем, с изумлением уставился на Лину, словно увидел ее впервые. С изумлением и чем-то, похожим на страх.
- Лина, не смей! - это крикнул Слава. Но Лине его слова показались прозвучавшими на иностранном, едва знакомом языке. Или из другой, почти незнакомой реальности.
- Горе людям, если у них мужчины разучились сражаться и выставляют вперед себя женщин, - насмешливо процедил старик.
- Я сражусь с тобой.
Свейн вышел вперед их всех. Лина вдруг отчетливо поняла, что сейчас он принял какое-то важное, страшное и безумно болезненное для себя решение. Нет, не смерти он боялся - было для него в этом сражении что-то пострашнее смерти.
Змей выпустил Зару, и та с криком бросилась к остальным. Лина обняла ее, стараясь хоть как-то унять безумную дрожь, но сама не могла отвести взгляда от застывших друг напротив друга Свейна и огромного чешуйчатого чудовища. И все же она пропустила момент, когда эти двое ринулись друг на друга. Только вскрик Славы вернул ее к закипевшей битве.