Глава четвертая
Драконы живут подолгу — не по одной сотне лет. И потому совсем не нуждаются в многочисленном потомстве. Да и не прокормят Дунские горы вместе с окрестными землями столь больших существ, как драконы, если тех станет слишком много.
Но драконы предпочитают отпущенные им века жизни и впрямь жить, а не доживать и прозябать. И потому ни в коем случае не отказывают себе в удовольствиях — в том числе простых, телесных. Драконы обожают вкусно поесть… хотя представления о вкусе у них далеко не такие же, как у двуногих обитателей равнин. А любовные игрища драконов те же обитатели равнин даже воспевают в балладах. Даром, что восхищение свое изрядно приправляют страхом и трепетом перед огромными существами. А уж забраться в горы, да живьем увидеть сборище драконов, что спариваются прямо в небесах, на лету, сподобились среди двуногих лишь редкие смельчаки.
Но высшие силы спасали драконов, не давая им расплодиться до такой степени, когда простор Дунских гор сменится теснотой, а игры существ, столь могучих, сколь и беззаботных — грызней и схваткой за каждую пещеру и лишний кусок мяса. Сколь бы ни был любвеобилен дракон, сколько бы самок он ни оплодотворил, и как часто… но далеко не из каждого яйца вылуплялся полноценный новый хозяин горной страны. О, напротив, то были, скорее, редкие счастливые исключения! Один, два, самое большее, трижды за долгую драконью жизнь.
Неизмеримо чаще же драконья страсть давала жизнь существам другим — ублюдочным, мелким и недалекого ума. Да совершенно не способным к самостоятельному существованию в Дунских горах. Имя этим существам было «дракониды». И они служили живым доказательством ущербной сущности двуногих как таковых.
Подобно жителям равнин дракониды не умели летать, были лишены хвостов и имели только две полноценных конечности, да еще две коротких и слабых. Двуногие с равнин еще называли эту пару конечностей «руками».
Слабее самих драконидов было только их дыхание. Оно не рождало пламени и едва могло привнести в холодный горный воздух ничтожную каплю тепла.
Одиночки по природе своей, драконы не создавали постоянные семьи. Пока самка приглядывала за яйцами и не могла отлучаться из своего жилища, оплодотворивший ее самец приносил ей еду, охранял ее и будущее потомство. Если же таких самок в очередных игрищах оказывалось несколько… что ж, впоследствии не в меру любвеобильному самцу можно было только посочувствовать. Ибо он вынужден был охотиться для прокорма их всех, сам выбиваясь из сил, а порой и недоедая.
Зато с появлением потомства самец и самка расставались… чтобы когда-нибудь может быть сойтись вновь. Полноценный детеныш дракона переходил жить к отцу, если оказывался мальчиком, или оставался с матерью, если рождался девочкой. Драконидов же распавшаяся пара делила поровну. Тупые и слабые, эти существа, как ни странно, все же не были совершенно бесполезны.
В пещерах, занятых драконами, дракониды поддерживали чистоту, истребляли подселявшихся туда без спросу зверей, птиц, червяков. Ими и питались. А также объедками, которые оставлял дракон-хозяин. В голодное же время, когда охота раз за разом не задавалась, дракониды сами становились едой для хозяина.
Еще некоторые сообразительные драконы использовали своих ублюдочных отпрысков, чтобы обустроить и расширить жилище. Как, например, Фулгоран. Насмотревшись на гномьи поселения в Нирне, а особенно оценив тамошние кузницы, этот дракон и у себя дома попробовал создать их грубое подобие. Он снабдил своих драконидов огнем, научил выделять среди камней породу покрепче, плавить ее. И изготовлять простенькие орудия труда, с помощью которых дракониды теперь отчаянно вгрызались в камень пещеры, расширяя ее, выравнивая стены, пробивая туннели и закутки.
Далеко разносился в горах стук молотков и зубил! А каменное нутро пещеры заволакивала пыль.
Сам Фулгоран в разгар этих шумных работ предпочитал держаться от собственной пещеры подальше. Охотиться… ну или просто летать над горами, подставляя чешуйчатое тело ветрам, которые жалким обитателям равнин казались пронизывающими, а самим драконам — приятными. Да любоваться чистым голубым небом, белоснежными, искрящимися на солнце, вершинами гор, скалами, в которых темнели пещеры других обитателей горной страны.
За время своей обычной прогулки Фулгоран мог облететь весь Телрин, Небесную Цитадель, как называли сами драконы самое большое скопление пещер-жилищ. Располагалось оно вокруг обширного плато с горным озером, питаемым и подогреваемым снизу, с подземной глубины. Или вовсе из Изначальной Бездны. От озера поднимался пар, и драконы не прочь были нырнуть в него, если вдоволь налетались и хотели сменить холодный воздух на теплую воду.
Вот как Фулгоран… жаль только, что все приятное имеет обыкновение заканчиваться. Налетавшись меж гор да понежившись в озере, дракон отправился к родной пещере, которую не перепутал бы ни с какой другой благодаря доносившимся оттуда почти непрерывным стукам. Фулгоран подустал и нагулял (налетал) аппетит, а потому даже трудовой шум драконидов его уже не отпугивал. Тем более что в пещере у него сохранилась нетронутой половинка горного козла.
Опустившись на площадку перед входом в пещеру, Фулгоран сложил крылья и, переступая лапами, направился внутрь. Но почти в тот же миг ему навстречу выскочил один из драконидов. И принялся размахивать своими нелепыми руками, бессмысленно тараща круглые глаза.
— Хозяин! Хозяин! — пискляво вопил он при этом, разевая рот с множеством мелких, тонких как иголки, зубов.
— Что еще? — недовольно вопрошал Фулгоран, сглотнув голодную слюну. А в голову закралось опасение, мелкое и гнусное, как червяк: а не слопали ли эти насмешки над драконьим родом ту половинку козла, пока хозяина-родителя не было дома? Как обычно, когда чего-то очень хочется, более всего боишься, что тебя этого лишат — вольно или невольно.
Ответ драконида, впрочем, Фулгорана в некоторой степени успокоил. Хотя весть, которую он сообщил, все равно нельзя было назвать радостной.
— Прилетал… другой, — сбивчиво затараторило это недоразумение, туповатое и суетливое, — ну… такой же как ты, хозяин. Крылатый! Говорил… велел тебе передать… он велел тебе передать… что такие же как ты… с крыльями… они ждут тебя на Совете, хозяин!
Последние слова драконид буквально выпалил. И замер, невольно преграждая Фулгорану путь в пещеру да ожидая его повелений.
Останки горного козла манили дракона. Но Фулгоран понимал, даром, что не без недовольства: бывают причины, заставляющие терпеть. Веские причины, перед которыми сиюминутные желания и простые потребности, вроде аппетита и страсти, просто меркнут.
У драконов не было государства, как не был и Телрин городом — по крайней мере, в понимании обитателей равнин. Не было писаных законов… как, собственно, и не имелось письменности. Даже живя столь кучно, как в Небесной Цитадели, драконы оставались одиночками, для каждого из которых законов было по большому счету всего два: свои желания и собственный же разум. Что заставлял считаться с другими драконами, включая тех, которые могли оказаться сильнее.
Но бывали исключения, которые касались всего крылатого племени. Случалось, например, что дракон убивал дракона — то есть не отличающихся плодовитостью хозяев Дунских гор становилось на одного меньше. По крайней мере в пределах Телрина это считалось тяжелым проступком. И вот тогда другие драконы собирались на Совет. Дабы оценить степень вины убийцы. И либо объявить его изгоем, с которым запрещалось не только спариваться, но даже разговаривать. Либо признать, что убитый был сам виноват, а убийца лишь защищался.
Существовали и другие причины для сбора Совета. Например, какое-то событие, судьбоносное для всех драконов. В любом случае, лично Фулгоран не ждал от этого сборища ничего хорошего. Убийство дракона было всеобщим горем, судьбоносные события — пугали переменами, которые они несли. Не говоря уж о том, что Совет мог затянуться. А желудок Фулгорану этого мог не простить.
Но что делать? Сородичи его ждут… кто знает, вдруг именно от него зависит исход сегодняшнего собрания. В таких делах приходится терпеть мелкие неудобства.
С сожалением проглотив слюну, Фулгоран развернулся хвостом к входу в пещеру. И, оттолкнувшись лапами от площадки да расправив крылья, устремился к самой высокой скале Телрина — собственно, и давшей имя Небесной Цитадели. К самой высокорасположенной пещере, в которой, как это ни покажется на первый взгляд странным, никто не жил.
Пещера уже была полна драконов. Сколько их собралось уже здесь? Десятка два? Три? Чуть ли не все крылатые обитатели Телрина.
Хоть хозяева Дунских гор и не пользовались светильниками, но хорошо видели в темноте. Поэтому мрак пещеры не помешал Фулгорану разглядеть собравшихся и оценить, сколько их слетелось на Совет. И насколько пещера, даром, что просторная, была ими заполнена.
Казалось, кости некуда было упасть. Но при виде Фулгорана драконы как-то умудрились и потесниться, и расступиться, пропуская его. Давая пройти к центру пещеры — к колодцу, что уходил, кажется, аж в Изначальную Бездну. Клубясь между полом и сводом пещеры, дым из колодца рисовал в воздухе причудливые узоры.
— Вот он и явился! — колюче гаркнул стареющий дракон, находившийся к Фулгорану ближе всех.
— Фулгоран! — обратился к вновь прибывшему дракон, которого тот даже знал по имени. Звали его Даррабронд, и он жил в пещере соседней скалы.
— Я здесь, — ответил Фулгоран.
— Вижу уж, — с ноткой ворчания молвил Даррабронд, — все ждали только тебя.
— И за что же такая честь? — удивился Фулгоран, хотя в глубине души, подспудно, примерно этого и ожидал.
— Насколько нам всем здесь известно, именно ты видел Отмеченную Хаосом.
— Да, отрицать не буду, — в знак согласия Фулгоран еще склонил огромную чешуйчатую голову.
И не мог не добавить:
— Она спасла… освободила меня.
Тот случай дракон вспоминал со смесью досады… и гордости.
Досадовал он оттого, что попался. Угодил в ловушку, в плен — и к кому! К маленьким двуногим существам с равнин! К маленьким существам, которые самим миропорядком были назначены стать чужой добычей. Но оказались тварями не только многочисленными, но и не лишенными (стоило отдать им должное!), если не ума, так хотя бы хитрости.
Мало того, что эти крохи научились изготавливать разные орудия и приспособления себе в подмогу. Здесь-то как раз Фулгоран не видел ничего выдающегося. Ведь смог он сам научить тому же своих драконидов — тех еще тупиц.
Но главным преимуществом козявок с равнин оказалось умение действовать сообща — именно это стало для Фулгорана откровением. Не просто собраться в толпу, как те же дракониды, и дурью переть на врага, визжа, толкаясь и мешая друг дружке. Нет: те двуногие, что сцапали Фулгорана, не мешали каждый остальным, но, напротив, один другого дополняли. И подобно тому, как звезды складываются в созвездия, тщедушные жители равнин объединяли свои скромные силы. Да так, что порой суммы оных хватало, чтобы перебороть пусть могучего, но одиночку. Такого, как, например, дракон с Дунских гор.
То было и откровением для Фулгорана… и главным источником печали. Потому как дракон понимал: его собратья на подобное объединение усилий не способны. А значит, хоть в чем-то, но уступали ими же презираемым равнинным обитателям. И тогда становилось понятно, почему именно двуногая бескрылая мелюзга хозяйничала в мире. И почему драконы, что были их и больше, и сильнее… каждый по отдельности, ютились в Дунских горах.
Считали двуногих пищей, жалкой мелюзгой — но ютились.
И заключалась самая соль именно в этих словах: «каждый по отдельности».
С содроганием Фулгоран вспоминал и облепившую его мелюзгу, и раны, ею нанесенные, и путы, и тесную клетку. Но было в этой истории и светлое пятно. Несмотря на все старания двуногих, дракон вырвался на свободу и, как прежде, кружил в небесах. И вдобавок, Фулгоран был, наверное, единственным из хозяев Дунских гор, кому посчастливилось встретить живьем ту, которую драконы называли «Отмеченная Хаосом». Более того, именно ей Фулгоран был обязан своим освобождением.
Отмеченная Хаосом выглядела как большинство двуногих обитателей равнин — бескрылая, слабая. Но чутье дракона-пленника не ошибалось. Драконы были связаны с Хаосом, едва ли не порождены им. И могли разглядеть его даже в телах жалких двуногих.
И удивляться явлению Отмеченной Хаосом в этом жалком ущербном облике по большому счету не стоило. Если задуматься… если признать скрепя сердце, что именно двуногие при всей своей внешней слабости господствуют нынче в мире. Тогда все станет ясно: Хаос был вынужден проявлять себя теперь и через двуногих. Иначе он не мог бы войти в полную силу.
О встрече с Отмеченной Хаосом Фулгоран охотно рассказывал другим драконам. Так что теперь ему стало понятно, почему именно его присутствие позарез требовалось на Совете.
— Знаешь ли ты, что стало с Отмеченной Хаосом? — вопрошала одна из драконьих самок. Не так давно Фулгоран еще спаривался с нею, но наследника так и не получил.
— Мы расстались… — Фулгоран напряг память, подбирая нужное слово, — в городе… двуногих.
— И этот город пал! — высоким голосом выкрикнул какой-то юнец, высовываясь из глубины пещеры, из-за спин соседних с ним драконов, — та ночь, когда даже Дунские горы дрогнули. Я не поленился и слетал на следующее утро к побережью. И увидел, что от поселения двуногих остались руины, наполовину затопленные морем.
— Конечно, здесь не обошлось без Хаоса, — заявил находившийся рядом с Фулгораном старый дракон, — Хаос набирает силу. И выметает бескрылую, много возомнившую о себе мелюзгу, как дракониды — мусор из пещеры.
В душе Фулгоран был бы рад этому верить. Но он все еще не понимал, куда клонят собравшиеся на Совет сородичи.
Ясность внес его знакомец-сосед Даррабронд — который, собственно, и спросил Фулгорана о его встрече с Отмеченной Хаосом.
— Я вчера летал над Телрином, — были его слова, — и голос из Колодца Хаоса позвал меня. Когда я, полетев на зов, прибыл сюда, ко мне пришло видение. Я узнал, что, разрушив город двуногих, Отмеченная Хаосом погибла. Вернее, могла бы погибнуть. Но Хаос был уже достаточно силен, чтобы спасти ее… и возродить.
Теперь Отмеченная Хаосом шагает по равнине. От разрушенного города — и в ту сторону, с которой по утрам поднимается солнце. Идет…
— Зачем? — перебил его Фулгоран, недоумевая.
— Это и предстоит выяснить, — было ему ответом, — тебе. Как единственному из нас, кто этой чести — встретить Отмеченную Хаосом. Ты должен найти и встретить ее вновь. И сделать для нее… для торжества Хаоса все, что в твоих силах. Надеюсь, ни у кого из собравшихся нет возражений?
Даррабронд обвел взглядом заполненную драконами пещеру. Ни малейшего слова против он ни от кого не услышал. В том числе и от Фулгорана.
Если Эдгар и Салех дошли до Затопленного Замка через Западный Мирх — край сравнительно мирный, спокойный, то путь Леандора пролегал через земли, охваченные войной. Однако и принцу… бывшему данное обстоятельство, если помешало, то не сильно. И уж точно не замедлило его продвижения вместе с выделенным Квендароном не то эскортом, не то конвоем. Об отступлении же тем более речи не шло.
Война войной… а крупных сил на западной окраине своих владений у Белого Ордена, и впрямь, похоже, не осталось. Либо поражение под Вестфильдом было слишком тяжелым — Орден попросту не оправился, либо Белым Рыцарям вдруг сделалось не до эльфов. Потому как подоспел новый враг. Гораздо страшнее.
Как бы то ни было, а противник встретился Леандору всего дважды — и оба раза не мог считаться достойным.
Сначала эльфийскому отряду встретился разъезд из трех Белых Рыцарей. На этих, как видно, сильное впечатление произвело взятие Вестфильда. А может, им был приказ беречь силы для другой схватки, столкновений же с Перворожденными избегать. Ну или здравый смысл, не один век упорно изгонявшийся проповедниками, начал просыпаться-таки в вояках Белого Ордена, подобно тому, как просыпается пьяница, облитый из ведра колодезной водой. И смысл этот здравый подсказал рыцарям, что численный перевес не на их стороне, даром, что противник пеший, а не конный. В общем, лучше убраться восвояси, а для успокоения совести доложить об отряде эльфов командиру. Который, собственно, и отдал такой приказ: шнырять по округе и докладывать, если встретилось что-то подозрительное.