– Что это? – моргнул Орест.
Кроме надписей, что это подвальный этаж и первый, других указаний на листах не было, но я легко узнал и коридоры, и комнаты, и центральный холл, а, главное – контуры здания-крепости. Но я подавил чуть не вырвавшиеся слова и промолчал.
– Мне это здание напоминает… – сказал задумчиво Тимофей Дмитриевич, – здание инквизиции. – Я, конечно, там был, но видел только несколько кабинетов и пару коридоров, и с планом я их не могу совместить. Но помню, что к холлу справа примыкал зал суда, а в центре холла была широкая лестница. Вижу, на плане тоже самое.
– А шкатулка не говорит по этому поводу что-нибудь? – с надеждой спросил Орест.
Я и прислушиваться не стал, для вида помолчал с секунду, а потом отрицательно покачал головой.
Орест посмотрел на листы и сказал:
– Думаю, Тимофей, ты прав, это наверняка инквизиция. Надо Илье показать, какая находка! – Орест сунул листы в карман, а шкатулку поставил обратно в шкаф.
«А Илья уж точно постарается воспользоваться этими чертежами», – подумал я.
– Порасспрашиваю Алябина, как только он появится. Наверняка с этими чертежами связана какая-нибудь загадочная история, и Алябину, может, даже будет приятно её рассказать, – сказал Орест.
Он вышел из комнаты.
Тимофей Дмитриевич сказал, что Ольга хотела о чем-то сообщить мне. Мы прошли на кухню, где Ершова после обеда мыла посуду – точнее, только взмахивала рукой, и тарелки выпрыгивали из пенной раковины, обмывались под краном, а потом становились в ряд в сушильном шкафу.
Не переставая дирижировать, она, полуобернувшись, сказала мне:
– Как я уже говорила, у меня сейчас нет времени заниматься твоей проблемой. Но ты же не против остаться здесь на день или два?
– Может, вам не по силам такая задача, так мне здесь и не стоит оставаться, – сказал я, с ужасом думая, что придется жить в магической семье целых два дня.
– Тимофей мне рассказал, что происходит, какие ответы дают зелья, соприкоснувшись с твоей кровью. И кстати, Тимофей, можно было остановиться и на первом опыте, результатом которого стал призрачный лес.
– Но ведь он, как я понял, всего лишь обнаружил природу Колиной магии.
– Это и есть решение, – сказала она.
– Какое решение? – одновременно спросили мы с дедом. Я даже подошел ближе, боясь не расслышать.
– Ты, Тимофей, искал следы зелья, которым его отравили. А ему вплели в кровь магическую силу растений. Думаю, над тобой, Коля, свершен очень сложный обряд.
– Не может быть, – сказал я. – Я бы это заметил.
– Если маг опытный, он способен провести обряд ловко и незаметно, под стать ярмарочному воришке. Ну, так ты остаешься?
У меня не было другого выбора, кроме как согласиться, тем более Ольга Ершова производила впечатление умного, разбирающегося в магических обрядах человека.
Мне неприятно было думать, что я буду находиться среди магов еще два дня, но, с другой стороны, выдавалась возможность посмотреть на охоту на вурдалаков. И хотя это было варварским, чисто маговским способом развлечься, неожиданно для себя самого я захотел поучаствовать в этом диком действе.
– Только мои вещи остались в доме у Тимофея Дмитриевича, – сказал я.
– Я пошлю за ними Илью, – ответила Ольга.
Я с испугом подумал, что Илья может увидеть мой черный костюм или записку от мамы, но потом решил, что в записке нет ничего определенного, а деловые костюмы имеются у всех.
Ольга домыла посуду. В руках ее вдруг из ниоткуда возник шприц, и она приказала мне закатать рукав.
– Нужно немного твоей крови для опытов, – пояснила она.
Глава 8 – Приезд гостей
В усадьбе вовсю готовились к охоте и приему гостей. На втором этаже Полина убирала гостевые спальни. Ольга Ершова на кухне что-то пекла. Как рассказал мне Тимофей Дмитриевич, сейчас у Ершовых прислуги не было. Раньше у них был семейный домовой, но пять лет назад он ушел. Дело в том, что тогда инквизиция закрыла больницу для магов, где работала Ольга. От стресса Ольга начала беспрерывно что-то готовить, и домовой, не стерпев второго повара на кухне, сбежал.
А на первом этаже, посреди гостиной, Орест, его сын Илья и Тимофей Дмитриевич начищали ружья, складывали сети, заряжали солью патроны и обсуждали стратегию ловли вурдалаков. Мне, как гостю, ничего поручать не стали, и я стоял в сторонке и только наблюдал.
– Удивительно, что в вашем лесу еще остались вурдалаки, – сказал Тимофей Дмитриевич.
– Да толку-то, сейчас вурдалак уже не тот пошел. Мелкий, плешивый, трусливый, – Орест махнул рукой. – Вчера вот пошел на разведку немного за полночь, присмотреться, выбрать покрупней да порезвей. Слышу, сидят на мосточке и затягивают: «На речке, на речке, на том бяряжо-очке, мыла Мару-усенька белые ножки». Ну разве можно от них ожидать остервенелости да злости, с такими-то песенками?
– И вам не жалко после этого на них охотиться? Они же как люди. – В дверях возникла Полина и укоризненно посмотрела на Ореста.
– Вурдалак не человек, – ответил ей Орест, – он только повторяет все, что делает человек, это в нем и пугает. Если одежда пропала, все знают, что вурдалак унес. И голоса у него своего нет, и мыслей.
– А как же их вурдалачьи поэмы?! – возразила она. – Например, знаменитая поэма восемнадцатого века, «Жизнь в лунном свете»?
– Это всего лишь сказка, – пожал плечами Орест.
– Неправда, я общалась с ее автором, Еремеем Поповым, он на самом деле был укушен вурдалаком и стал впоследствии главой клана.
– И это выдумка, человек не может стать вурдалаком, – сказал Орест.
Полина обижено надула губы.
Я поспешил увести разговор в другое русло и спросил:
– Так к вам приведение и этого Еремея заглядывает?
– Нет, – сказала Полина, – это я к нему в восемнадцатый век наведывалась.
Илья вдруг отвернулся, но я заметил, что его губы растянулись в улыбке.
– А хочешь, – вдруг воодушевилась Полина, – я покажу тебе эту поэму, она подписана собственноручно Еремеем, причем лично для меня.
Я кивнул, хотя подумал, что это, наверное, какой-то розыгрыш, так как увидел, что Илья едва сдерживает смех, а Орест неодобрительно качает головой.
Полина повела меня на второй этаж, мы зашли в угловую комнату. Комната была небольшой, в ней помещались только кровать, шкаф и письменный стол. Напротив двери, над столом, висело зеркало, а справа от него к стене были прикреплены четыре полки, на них стояли разные странные мелочи.
– Вот эта вазочка с ароматическим маслом куплена в Египте в сороковом году до нашей эры, – стала рассказывать Полина. – Там как раз шло празднование, у Клеопатры и Антония родились близнецы. А вот эта пряжка – из древней Греции. Видишь, какой особый узор в виде лошадей?
Я удивленно взирал на совершенно новые вещи. Лично я никогда не слышал, что кто-то может путешествовать во времени: ни в одном учебнике, ни в одной инквизиционной книге об этом не говорилось. Путешествия во времени существуют только в фантастических фильмах. Теперь я понял, почему Илья не мог сдержать улыбки. Но спорить с Полиной я не хотел, итак в этом доме она, похоже, была для всех чужой и, как мне показалось, никто здесь не воспринимал её всерьез. А милая отрешенность и наивность в ее глазах были даже симпатичны мне.
– А вот и поэма. – Полина вытащила из ящика стола рулончик, перевязанный розовой атласной ленточкой, и протянула его мне.
Я развернул пергаментный свиток. Наверху аккуратным почерком, нисколечко не выцветшими чернилами, было выведено:
«”Жизнь в лунном свете”. Еремей Попов. 1784г.»
– Он жил в России? – спросил я.
– Да, но только до девятнадцати лет. Когда с ним произошла эта история, он уехал из Новгорода и стал колесить по всей Европе.
Я решил принять игру и сделать вид, что путешествия во времени возможны, а потому не стал придираться, что поэма написана современным русским языком.
Целиком читать поэму не хотелось, но все же интересно было узнать, о чем там речь. Тем более, как заявила Полина, эти стихи написал первый вурдалако-человек.
Стихи были бездарные. И это было единственной правдоподобной деталью в этой странноватой истории. Потому что вурдалаки – существа не шибко большого ума. Этот вывод я сделал только что, из услышанного в гостиной разговора об охоте, так как в инквизиционном училище магических существ мы еще не проходили. Поэтому я и не ждал от полузверя литературного шедевра. Я пробежал поэму наискось, выхватывая кое-где по абзацу или того меньше.
«…Сияли звезды, лес молчал, и больше не было сомнений:
Я стал вдруг тем, кто жертву ищет под рогом окровавленной луны.
Итак, желание сбылось, все в черну полночь началось.
Звенел бубен, и выли глотки, и выпил я пол-литра водки.
Боль от голода с ума сводила, и был я словно крокодила, голодный до чужой крови.
Пробравшись сквозь чужой забор, я встретил плоть, но вот позор!
Одна лишь мысль о крови человечьей меня погнала прочь быстрей картечи.
…
Созвездья плавали в пруду, сомненья жгли мне душу:
Что стоит жизнь моя, когда запрет естественный нарушен?
И вдруг раздался где-то тили-бом, и я в испуге встрепенулся,
Подумал, это церкви звон и я от бога отлучен.
Навеки мне скитаться в тьме, а после смерти жить в огне…»
Еще метр свитка был посвящен тому, как автор, терзаемый муками совести, выпил кровь у половины жителей польской деревушки, а потом явился в местную церковь и потребовал, чтобы священник отпустил его грехи. Была еще и мимолетная любовь, и посещение Парижа, Лондона и Рима, и опять кровь, и опять душевные муки.
– А под словом «конец» пожелания для меня, – улыбнулась Полина.
Я размотал пергамент еще на полметра и под украшенным завитушками словом «Конец» увидел надпись: «Милостивой Государыне Полине Лукиной, от друга вурдалака. Не повторяй моих ошибок, оставайся человеком! С почтением и поклоном, Еремей Попов».
Я мог бы разузнать у пергамента, кто на самом деле его написал. Но не стал. Пусть Илья и все те люди за дверью считают Полину лгуньей. Но она так верит в свои путешествия, что и я не хотел в них сомневаться.
– Обещай, что не будешь охотиться на вурдалаков, – сказала Полина.
– Судя по сетям и пулям с солью, их, как я понял, убивать не будут.
– Нет, но разве ты бы хотел, чтобы тебя гоняли по лесу, а потом поймали в сети?!
– Ты права никто этого не заслуживает, даже стадо Гитлеров.
Полина засмеялась, а потом серьезно сказала:
– Вот куда я ни за что, никогда не хотела бы попасть, так это в Германию тридцатых годов. Когда любой ребенок был на стороне этого ирода.
Полина вдруг резко повернулась к окну:
– Слышишь?
– Что?
– Треск телепортации. Наверное, это Чарльз прибыл.
Она выскочила радостно из комнаты. И легко, словно не имея веса, сбежала вниз по лестнице. Я вслед за ней спустился в холл. Орест и Ольга тоже спешили к дверям. Илья вышел из гостиной и, увидев меня, сказал:
– Не обращай внимания на Полинку, у неё тараканов в башке больше, чем у всех магов вместе взятых.
– Может быть, это от большого таланта, – попытался защитить девушку я. – Только посредственности примитивно скучны.
– Да только это не про Полину.
– Она ваша родственница?
– Нет. Наши с Полиной матери были лучшими подругами. А этой зимой мать Полины погибла. И, так как больше родственников у Полины нет, мама взяла её жить к нам.
Теперь мне стало понятно поведение Полины: она вела себя здесь как гостья. Даже если к ней и относились с теплотой, это был для неё чужой дом.
Сквозь распахнутые двери с террасы доносились возгласы. В холл вошли Ольга, Орест и двое гостей: высокий брюнет лет тридцати пяти в черном длинном плаще и цепляющаяся за его локоть круглоглазая блондинка в серебристом платье в пол.
– Чарльз! – Полина сначала кинулась к нему, а потом, словно осадив себя, остановилась и степенно протянула ему руку для пожатия, но улыбка играла на её лице. Полина поприветствовала и блондинку и смущенно отошла в сторону.
– Познакомьтесь с моей невестой Оливией, – сказал Чарльз.
Девушка улыбнулась чересчур пухлыми губами и переступила с ноги на ногу. Видимо, каблуки были настолько высоки, что она с трудом стояла на ногах.
– Ну наконец-то! – воскликнула Ольга. – А то уже целый век в холостяках ходишь.
Все принялись поздравлять пару. Невеста только глупо улыбалась и молчала. Ольга Ершова хотела уже увести их на второй этаж в приготовленную для гостей спальню, но тут на террасе раздался треск, словно взорвались несколько мелких хлопушек, и сразу же послышались голоса. Громче всех звучал тягучий мужской тенор:
– На телефонные звонки я сегодня не отвеча-аю, на телеграммы и письма тоже… А леопардовое манто вы прихватили? А то я уже зябну… Трость мне дай, не гоже чтобы я…
Обе створки двери распахнулись настежь, и на пороге, словно позируя фотографу, возник большой белый кот, ростом метра полтора.
Одной лапой он опирался на трость с золотым набалдашником, а второй держал лорнет и сквозь него медленно обводил взглядом всех в холле. Позади кота стояли две девушки-секретарши, в деловых костюмах и с записными книжками, и мужчина в черном смокинге, руки его оттягивали два розовых чемодана.
– Магистр! – воскликнул Орест. – А мы думали, вы непосредственно к охоте прибудете.
«Так вот почему магистру не понравился бы белый котенок», – понял я.
– Ради общения с вами и вашей дорогой семьей пришлось отложить дела. А вы слышали о моем манифесте о правах магов и магических существ?! – Он гордо выпятил грудь. – Ну как, не слабо я поддел инквизицию? – Кот хохотнул.
– Вы непременно должны дать его почитать. И рассказать, что об этом говорят маги. До нашей деревни слухи медленно доползают, – сказал Орест. – Знаем только, что ваш манифест произвел большой фурор.
– Ой, с вами и ваша свита? – Ольга Ершова растерянно глядела на девушек и дворецкого. – А я приготовила комнату только для вас.
– Со мной останется только одна секретарша. Так что не беспокойтесь насчет дополнительной комнаты. – Он махнул лапой назад и дворецкий, оставив чемоданы в холле, отступил в темноту на веранду и с глухим щелчком исчез. Так же поступила и одна из секретарш.
Орест представил магистру магии сначала своего друга Чарльза и его невесту, потом Тимофея Дмитриевича и меня.
– Магистр, – кивнул Чарльз, – наслышан, рад познакомиться. Говорят, ваша книга по магии будет выпускаться на Авалоне.
– Да, сам правнук Мерлина принял её к печати. Он даже подчеркнул крайне удачное название – "Пятьсот девяносто восемь страниц в защиту магических существ". А потом я решил закинуть мои идеи в массы в виде манифеста, – широко улыбнулся кот.
– Навряд ли эта книга появится в России, инквизиция её не пропустит, – сказал Илья.
– Предвидя это, я, как учредитель комитета по защите прав магов, уже начал писать протесты в инквизицию против запрета на мою книгу.
– Насколько я знаю, до вчерашнего дня никаких комитетов и организаций, защищающих магов, не существовало, – сказал возмущенно я.
– Зарегистрированных в инквизиции – нет. Но раз я создал комитет с учредителями, директором, секретаршами и даже печатью, то значит, комитет есть, просто еще не зарегистрированный в этой закостенелой, туго думающей инквизиции. И потом, я пытаюсь к ним пробиться, прошения о создании комитета пишу, – сказал магистр. – Столько на них бумаг извел – ими, наверное, пару комнат в инквизиции забили.
– Что толку от ваших бумажек? – хмуро сказал Илья.
Но магистр пропустил мимо ушей его колкие слова, он вдруг обратил свое внимание на невесту Чарльза, вперился в неё немигающим взглядом. Он даже животик свой круглый подтянул и, мягко ступая лапами, подошел к девушке.
– Поз-звольте поцеловать вашу ручку, – тягуче произнес он и, не дожидаясь ответа, схватил её за руку и приложился в долгом поцелуе, даже закрыв от наслаждения глаза.
Чарльз громко кашлянул, потом еще громче, но магистр, не обращая на него внимания, наконец, отлепил губы от руки красавицы и спросил её: