А теперь я не мог поверить, что Орест говорит о том самом Алябине-революционере. Он ведь давным-давно мертв. Неужели Орест имел в виду привидение?
– Вы можете видеться и разговаривать с привидением? – не поверил я.
Тимофей Дмитриевич удрученно схватился рукой за лоб, как будто я задал вопрос, который задавать совсем не следовало.
– Только когда Юрий Алябин сам пожелает, – ответил Орест, – но это происходит очень редко. Этот великий человек не хочет знать покоя даже после смерти. Он продолжает свою деятельность против инквизиции, хотя все, что он может в его нынешнем виде, так это только подсма…
Тимофей Дмитриевич так нарочито громко прочистил горло, что я не услышал, чем же занимается сейчас Алябин. Но переспрашивать я не стал, так как дед мог подумать, что я выведываю что-то, а я вовсе и не выведывал, поэтому спросил о другом:
– А это привидение Алябина проживает в вашем имении?
– Ах, если бы, – сказал Орест. – Он только иногда заглядывает к нам. И то, потому что он проживал на соседской даче, где собственно и погиб. Позже часть его сада вместе с прудом перешла в наши владения. Возле этого пруда он любил гулять со своей невестой – может, потому он к нам и заглядывает на огонек.
– Даже если этот призрак не из вашей семьи или дома, вы должны его упокоить, – сказал я.
– Ты говоришь прям как инквизитор. – Илья фыркнул. – Еще добавь, что по статье двенадцать, пункт шесть.
«Вообще-то тринадцатая статья без всякого пункта», – подумал я, но, естественно, вслух этого не сказал, а спокойно возразил:
– Разве хорошо, чтобы везде призраки разгуливали?
– А как тогда историю изучать?! – воскликнул Орест. – Вот, например, Юрий Алябин. Сколько интересных вещей я узнал о его деятельности! Теперь подумываю написать его биографию. Так как нет и не будет больше такого человека! Он был вовсю увлечен революционной подрывной деятельностью против инквизиции, которая в его время не скупилась на пеньковые галстуки и выписывала их магам налево и направо, как сегодня штрафы. Юрий Алябин сражался как лев или, точнее, как шмель, так как его удары были острыми, точными и крайне удачливыми. Его приемы борьбы достойны того, чтобы их вписали в учебник по борьбе с инквизицией, маги и в наше время могли бы применять их. Чего, например, стоит многоголовая алтайская болтушка, он привозил её специально для…
– Орест, – остановил его дед Тимофей. Он покосился на меня, и я понял, что дед боится, чтобы Орест при мне не сболтнул лишнего. – Вообще-то мы приехали по делу к твоей жене. Мне, Ольга, нужна твоя помощь, чтобы распознать ингредиенты отравляющего зелья. А то все у меня выходит что-то не так. Поможешь?
– Сегодня надо будет размещать гостей, завтра предпраздничный ужин, а послезавтра охота, пикник, – покачала головой Ольга Ершова. – Может, где-то между этим я и найду часок-другой. Если вы захотите остаться дня на два.
– Разумеется, останутся! – воскликнул Орест. – Помогут нам с выгоном. Потому что от Чарльза проку точно не будет, он вечно в своих мыслях, охота его не занимает…Чудак-человек! А магистр вообще любит все готовенькое.
– Приедет Петр Няо, магистр магии? – удивился Тимофей Дмитриевич.
– А то, – Орест горделиво вскинул голову. – Сейчас редко кто такие охоты устраивает. А для чего тебе Ольга понадобилась, ты же сам зельевар не из последних. Какой-то особый случай?
– Нужно найти противоядие, – как можно тише сказал дед Тимофей, но услышали все. И дружно воскликнули: «Отчего?». Молчала только Полина, которая держала на ладошке шмеля и осторожно гладила его по мохнатой полосатой спинке.
Старик пояснил:
– Коля вдруг, каким-то образом стал магом, буквально вчера. Поэтому мы здесь, ему нужно противоядие. Сложный случай, нужен самый из самых зельевар.
– Как необычно, – сказала Ольга.
Илья пробормотал:
– Странно.
А Полина стала меня рассматривать, да так пристально, будто изучая – так же, как своего шмеля. Только Орест махнул рукой и сказал:
– Ерунда.
– И вас не удивляет, что можно стать магом вот так вот вдруг? – спросил я, надеясь, что Орест слышал о чем-нибудь подобном.
– Нет, – пожал плечами Орест. – Потому как магия такая вещь… Она существует вне правил.
– Но всему есть границы, – возмутился старик.
– Мой племянник в прошлом месяце, – с воодушевлением принялся рассказывать Орест, – женился на кентаврийке и сбежал с ней в Бразилию! Огромный семейный скандал, все пытаются это удержать в тайне, но думаю, инквизиция все равно скоро их настигнет. Кто же одобрит союз между магом и магическим существом? Полукровки такие пойдут, что дюжина сильнейших магов с их жеребенком не справится, когда он начнет творить бессознательную магию. А ты говоришь, границы разумного.
Ольга Ершова принялась убирать со стола, и остальным пришлось закончить чаепитие. Все забыли обо мне и моей проблеме и опять вернулись к разговорам об охоте.
Я встал и отступил к колонне, прислонился к ней спиной, наблюдая за остальными. Полина убирала чашки, а Тимофей Дмитриевич и Орест, отойдя к перилам, продолжили разговаривать.
Ольга остановилась напротив совы и сказала:
– И этого маленького совенка зовут Герцог? – Она наклонилась к клетке и даже специально прищурилась, чтобы разглядеть птицу – и правда, больше похожую на совенка, а не на взрослую сову.
– Так её назвал Великий Инквизитор Шмыгин, – сказал наставительно Орест.
– И это не совенок, – ответил ей дед Тимофей, – это взрослая сова, сплюшка.
– Кто, кто? – Ольга рассмеялась, а вместе с ней разулыбалась и Полина. – Плюшка?
– Нет, сплюшка, это вид совы, – ответил Тимофей Дмитриевич.
– А мне нравится называть её Плюшка, – сказала Ольга. – Все лучше, чем такую малютку величать Герцогом. Это уж слишком, как-то по инквизиторски высокомерно.
– А что, – тотчас же согласился Орест, – птице все равно, как её называют, а для нас, может, это даже к лучшему – никто не догадается, чья она.
Ко мне подошел Илья и, внимательно вглядываясь в меня, сказал:
– Мне кажется, я тебя уже где-то видел.
– Навряд ли. – Я посмотрел в светло-карие глаза Ильи. А ведь и вправду, этот нервный тип был мне как будто знаком, и воспоминания были не из приятных.
– Вспомнил! – воскликнул Илья. – В инквизиции, в мае. Когда меня тащили в зал суда, я смог избавиться от наручников и получилась небольшая заварушка в коридоре. Там стояли несколько придурков, типа золотая молодежь. Ты был среди них. Только у тебя волосы были тщательно зализаны и взгляд был высокомерный, а не загнанный, как сейчас.
– Ты меня с кем-то путаешь.
– Н-да? – Илья вынул пачку сигарет из кармана и закурил, рассыпав при этом половину сигарет. – А черт его знает. Может, это и не ты был. Мне тогда ярость голову затуманивала, что я мог запомнить?
Я вспомнил Илью и то, что случилось возле дверей зала суда. После экзаменов мы стояли в холле главного здания, у входа в коридор, который вел в училище, ждали своего одногруппника. И увидели, как пятеро охранников волокут в суд молодого человека. Вдруг парень, вырвавшись, ударил магической волной по охране, отчего те, словно тряпичные куклы, отлетели от него в разные стороны, и побежал по коридору. Но в холле его перехватили другие охранники и успели, не дожидаясь нового заклинания, защелкнуть на его запястья антимагические браслеты. Охрана принялась бить его и, наконец-то, надев смирительную антимагическую рубашку, прижала его к стене. "Скоты! Фашисты! – кричал преступник. – Гореть вам в аду! Смерть инквизиции!"
Парень повернул злое, разбитое в кровь, лицо, и мы встретились взглядом. Кто-то из моей компании тогда сказал: "Я слышал, он совершил нападение на инквизиционную пересылочную тюрьму. Если докажут вину, то ему дадут лет пять. Я бы на месте судьи приписал ему еще пару статей, чтобы этот террорист отсидел в застенках не меньше полувека. Другим магам неповадно будет".
Слова приятеля отчего-то тогда меня покоробили, но я промолчал. Наверное, поэтому мне этот эпизод и запомнился. Интересно, ради кого Илья напал на тюрьму и почему его выпустили всего через полгода?
– Что это за история про Юрия Алябина и алтайских болтушек? – спросил я Илью, чтобы перевести разговор на другую тему.
– Это магические насекомые, которых запрещено ловить и использовать, живут на болоте и питаются брусникой. Если они покусают, то выбалтываешь все секреты. Алябин подбросил инквизиторам насекомых, и такое началось! – Он ухмыльнулся: – Половину инквизиторов тогда так и не вылечили, поэтому ордену пришлось их засадить навсегда в подземные тюрьмы.
Илья замолчал, докуривая сигарету. Я тоже молчал, глядя, как Тимофей Дмитриевич заходит в дом вместе с Орестом, радостно тащившим перед собой клетку с совой. На веранде остались только мы с Ильей.
Ветер сдул белую салфетку со стола, и она понеслась к ногам Ильи. Он вдруг хлопнул в ладоши, и вместо салфетки к его ногам прискакал белый котенок, он посмотрел в глаза Ильи и почти беззвучно пискнул.
– Не развеивать его, что ли, – хмыкнул Илья, – пусть магистр позлится.
– А с чего это магистру злиться? – не понял я.
Илья удивленно посмотрел на меня и спросил:
– Откуда, говоришь, ты приехал?
– А при чем тут это?
– Если ты не в курсе, кто, единственный в России, получил степень магистра на Авалоне, то ты или не из России, или не маг.
– Разве ты не слышал, я только что стал магом.
– Ну да, ну да, – как-то неопределенно пробормотал Илья.
Я вспомнил, как коллеги отца со смехом говорили о магистре магии, который все время подает протесты в инквизицию. Однажды он нечаянно подписался не магистр магии, а министр магии – шутки про это гуляли целый год по всем инквизиционным кабинетам. И еще я вспомнил, как о нем как-то сказал инквизитор Сабашников, что магистр – единственная магическая тварь, получившая образование на туманном Альбионе.
Илья дунул на котенка и тот опять стал салфеткой, новый порыв ветра отнес ее к перилам.
Глава 7 – Шкатулка
На веранду выглянул Орест и позвал меня оценить его новое приобретение. Пройдя за ним через холл, я вошел в кабинет. Там уже был Тимофей Дмитриевич, он что-то шептал сове, которая сидела на спинке кресла и совсем не обращала на него внимания.
– Вы должны это увидеть! – Орест с горделивым видом приблизился к стеклянному шкафу, подождал, пока Тимофей Дмитриевич и я подойдем к нему. – Я торговался за неё до последней капли крови на людском аукционе. Выложил сумму, о которой даже неприлично говорить. Трое мужчин и одна пожилая дама устроили за эту шкатулку настоящий бой. Это были маги, разумеется, я это вычислил по их магическим уловкам и более неформальной, в отличие от остальных, одежде.
«Более неформальной? – хмыкнул я про себя. – Скорее, более неряшливой. Маги могут ходить по улице даже в тапочках и домашних халатах».
– В аукционном каталоге о шкатулке говорилось лишь, что она принадлежала обедневшему дворянину Юрию Алябину, который известен только тем, что учился в одном классе с Александром Блоком, в Введенской гимназии. Поэтому начальная цена была всего лишь три тысячи пятьсот рублей. Если бы не эти трое магов, она бы мне досталась считай задаром. Самой упертой оказалась старая магиня. Она даже не побоялась применить чары к ведущему: он вдруг перестал замечать меня, будто я стал невидим. Хорошо, что в зал вошел инквизиторский наблюдатель. Видимо, он был здесь потому, что выставлялась вещь мага. И старушке пришлось тут же снять чары.
– Ну вот, вы и признались, что инквизиция благо для магов, – сказал я. Я-то сказал это серьезно, но, видимо, Орест подумал, что это была подколка, так как тут же возразил:
– Подобной ерунды я в жизни не произнесу. Просто я рад, что мне досталась шкатулка самого Юрия Алябина.
Орест достал из шкафа простую, величиной с толстую книжку, шкатулку из темного дерева. Крышка её была изрядно потерта, из замочной скважины торчал ключик.
Тимофей Дмитриевич, повертев её в руках, сказал пару слов восхищения, явно только из вежливости.
Орест сказал:
– Я нанял одного знаменитого историка, из простых людей, он работает в Эрмитаже. Я попросил нарыть информацию. Оказалось, отец Юрия Алябина привез шкатулку из Франции как свадебный подарок своей будущей жене. Конечно же, не пустую, а с драгоценностями.
Возмущенный шепот шкатулки заставил меня улыбнуться.
– Ваш историк вас надул, – сказал я. – Эту шкатулку подарил Алябину на двенадцатый день рождения его друг, маг. А когда Алябин стал взрослым, он хранил там важные для себя письма.
– С чего это ты взял? – вытаращил на меня глаза Орест.
Я замялся, не зная, говорить ли правду.
– Шкатулка мне сказала, – пробормотал я.
– Не может быть, чтобы… чтобы ты обладал силой магии, как у магистра Няо… Да что там, силой магии самого правнука Мерлина!
– Это временное, – прервал его я. – Как только найдется противоядие, мои умения исчезнут.
– От подобного не избавляются! Это ж потрясающие возможности! Такой силой хотел бы обладать любой маг!
– Но я-то не маг!
– Дело твое, – пожал плечами Орест. – А что еще тебе сказала шкатулка?
Я прислушался. Я научился успокаиваться и не замечать разговоров вещей. Но я не умел пробуждать свой странную способность по щелчку. Я попытался настроиться на нужную волну, чтобы услышать шепот шкатулки. Наконец, у меня получилось.
– Она гордится тем, что, кроме Алябина, никто так и не догадался, что у неё есть тайна – скрытый ящичек.
– Каков болтун! – донесся возмущенный голос шкатулки. – Теперь этот ящичек не потайной! Раз все о нем знают.
Орест, взвизгнув, выхватил из рук Тимофея Дмитриевича шкатулку и принялся её вертеть и так и сяк, пытаясь найти потайное отделение.
– Где оно, где?
– Вот тупица, – продребезжала шкатулка. – Так бы любой её нашел.
– А что для этого надо? – спросил я её. – Заклинание?
– Конечно же! – воскликнул Орест. – Ящик откроется только после заклинания. – Он обратился ко мне: – Какое заклинание?
– Не заслужили, – озвучил слова шкатулки я.
Орест то сцеплял в замок пальцы, то взлохмачивал волосы, почти что плясал на месте – похоже было, что он впал в крайнюю степень нервного возбуждения. Наконец, он закричал на шкатулку:
– Теперь я твой хозяин и просто обязан знать этот секрет! Иначе испытаю на тебе все заклинания, которые знаю.
Шкатулка обрушилась бранью на всех рабовладельцев, сатрапов и тиранов и сказала, что она сама по себе. Я лишь лаконично передал, что она не желает открывать свою тайну.
– Возьми её в руки, – сказал Тимофей Дмитриевич. – С твоей нынешней чувствительностью к предметной магической энергии ты должен что-нибудь уловить.
Я взял в руки шкатулку. Старательно прислушался к ней, пытаясь прочувствовать её суть. Мои пальцы будто вживлялись в её волокна. Дерево ощущалось теплым, почти живым. Я вдруг услышал женский голос, который пел колыбельную песенку про куниц и голубей, за окном завывала вьюга, а резчик аккуратно вырезал завитушки по бокам шкатулки, а потом, прилаживая ко дну второй ящик, прошептал: «Закрувейся-Открувейся». И в ту же секунду второй ящик слился со шкатулкой и будто исчез.
Я выдохнул и с удивлением обнаружил, что стою посреди гостиной, мирно тикают настенные часы, а Тимофей Дмитриевич и затаивший дыхание Орест с ожиданием и любопытством глядят на меня.
– «Закрувейся-Открувейся», – прошептал я.
В шкатулке что-то щелкнуло, и тотчас же стали видны швы ящичка.
Орест с благоговением взял шкатулку. Он открыл ящичек и ахнул так, будто там была некая святыня. Но я увидел всего лишь пожелтевшие, сложенные в несколько раз, бумажные листы.
– Письмо? – спросил Тимофей Дмитриевич.
Орест с восторженной улыбкой развернул лист, и в ту же секунду улыбка его погасла. Мы со стариком заглянули через его плечо. Я увидел аккуратно начерченный план здания, квадратного, с двором посредине. На втором листе тоже был план, этого же здания, только, видимо, другого этажа.