-- Всё это очень плохо, -- сказал префект. -- Думаю, вам стоит идти не в полицию, а в секретную службу. Терроризм -- это по их части. В следующий раз в окно полетят не камни, а гранаты.
-- Вот именно, гранаты, -- сказал Карапчевский. -- Но вам-то ничего не грозит. Хорошо, что нас подальше отселили.
-- Если вам что-то грозит, то и нам грозит, -- сказал префект. -- Насчёт вашего старого помещения. Через неделю ремонт закончится, и сможете обратно переезжать. Вы уж извините, что ремонт так затянулся. Мы делали его на городские средства, а у нас ведь не так много денег, как у вас. Всё-таки особая строка в государственном бюджете.
-- Самая особая, -- сказал Карапчевский. -- Но вообще я не только за этим сюда пришёл. Во-первых, мост...
-- Простите, это сразу не ко мне, -- перебил префект. -- Это к наместнику. Он обещал дать деньги.
-- И наместнику много раз говорил.
-- Давайте говорить вместе. Ведь я с вами полностью согласен. Но город просто не потянет такое строительство.
Карапчевский достал папку и положил её перед префектом.
-- Тогда во-вторых. Надеюсь, это вы потянете.
-- Что это? -- спросил префект, не притрагиваясь к папке.
-- Почитайте.
Префект неохотно раскрыл папку, полистал желтоватые листы, отложил их и спросил:
-- Это про воду? Вам лучше в водное управление.
-- Это отчёт о санитарном состоянии воды на Островах. Анализы проведены кафедрой гидрологии Новоергинского университета.
-- А какое они имеют отношение к нам?
-- Самое прямое. Они изучают воду. Здесь есть все данные. Количество вредных веществ превышено в десятки раз. Посмотрите на количество фекальных бактерий. Это питьевая вода из колодцев. Они её пьют.
-- Я понимаю, это плохо. Но при чём здесь новоергинцы? Ведь мы почти десять лет сами проводили анализы...
-- И по вашим данным всё было отлично, -- перебил Карапчевский. -- А когда я попросил независимых специалистов, то оказалось, что вода на Островах -- это дерьмо в прямом смысле слова.
Префект нахмурился.
-- Это очень плохо, -- сказал он. -- С этим я обязательно разберусь. Если мы не знаем, что происходит на Островах, то мы не знаем, что происходит во всём городе. Спасибо, Александр Дмитриевич, что проинформировали. Я лично поеду в водное управление. Если это соответствует действительности, то виновные пойдут под суд. Вы можете оставить мне этот отчёт?
-- Он ваш, -- сказал Карапчевский
Он толкнул папку так, что она чуть не въехала в грудь префекта. Префект подхватил папку и отодвинул.
-- У вас ещё что-то? А то я прямо сейчас поехал бы в водное управление.
-- Ещё кое-что, -- сказал Карапчевский. -- Вы знаете, что происходит в Первой гимназии?
-- Рассказывайте, -- сказал префект. -- Похоже, меня на один день включили в состав Интеграционного комитета.
-- Восемь лет назад вы просились в состав Инткома. Помните?
-- И не жалею, что просился. Я вас всегда поддерживал. Но пришлось выбирать между городом и интеграционным движением. Вы не считаете меня предателем за то, что я выбрал город?
-- Нет, конечно. Потом многие выбрали себе другие занятия. Но были и есть те, которые выбирают интеграцию.
-- Никита Максимович?
-- Да. Или вот, например, Иван. -- Карапчевский показал на меня, как на экспонат выставки. -- Студент второго курса, отличник, профессора его хвалят, а он ещё находит время, чтобы у нас работать. Это наш новый сотрудник.
Префект перевёл на меня немигающие глаза.
-- Очень хорошо, -- сказал он. -- Значит, молодёжь тоже понимает важность вашей работы. Так что с гимназией?
-- Первая образцовая гимназия на прошлой неделе из совместной превратилась в раздельную, -- сказал Карапчевский. -- Я узнал об этом только вчера. Семнадцать детей-кхандов были исключены. Напомню, это была последняя в городе совместная гимназия. Сначала кхандов изгнали из Пединститута, теперь из гимназий. Это перечёркивает всё, что я делал здесь в течение девяти лет.
-- Вы как будто обвиняете меня? -- сказал префект. -- Внутренние уставы гимназий, тем более Пединститута не зависят от городских властей. По закону об интеграционном эксперименте, само учебное заведение решает, быть ему раздельным или совместным. Вы ведь сами писали этот закон. Директора гимназий в соответствии с ним делают свой выбор. Почему они делают такой выбор, а не другой -- это вопрос к ним. У меня дети учились в совместной гимназии, я как отец был полностью за.
-- Значит, вы не можете повлиять на директора? -- спросил Карапчевский.
-- Поверьте, у директора больше возможностей повлиять на меня, чем у меня -- на него. Попробуй я только, ваши же друзья-газетчики с радостью напишут, что префект превысил свои полномочия. Поезжайте к директору и спросите с него сами. Мы, городские власти, сделали, что могли. Вы говорите, что Первая гимназия -- последняя совместная. Но мы построили на Островах прекрасную гимназию, совместную и своего рода тоже образцовую. Я лично ей горжусь как большим достижением нашего города.
-- Она раздельная, а не совместная.
-- Она всё-таки совместная, -- мягко возразил префект. -- Но, увы, на Островах живут только кханды. Почему-то.
-- Ваша гимназия -- тоже дифференциация, -- сказал Карапчевский.
Префект дотронулся до булавки-скарабея.
-- Александр Дмитриевич, я все эти годы вам помогал, -- сказал он, -- и теперь вы причисляете меня к дифференциаторам. Странная благодарность.
Карапчевский посмотрел на портрет первого консула. Префект тоже посмотрел на портрет первого консула. Что-то было в их взглядах такое, что я не могу описать.
Префект встал, подошёл к селектору и попросил у секретарши принести что-нибудь попить. Как только он закончил говорить с ней, сразу же открылась дверь и вошла молодая женщина с нарисованным лицом. Она поставила на стол поднос и вышла. На подносе, в трёх запотевших высоких стаканах пузырилась минеральная вода.
-- По-моему, надо освежиться, -- сказал префект.
Он кончиками пальцев поднёс стакан ко рту и сделал маленький глоток. Карапчевский к своему стакану не притронулся. Мне, честно говоря, сильно хотелось пить, но я себя пересилил.
-- Значит, больше вопросов ко мне нет? -- спросил префект и поставил стакан на место.
Стакан даже не звякнул.
После недолгого прощания мы вышли. Карапчевский молча шёл по улице. Он как будто забыл обо мне.
В Инткоме Карапчевский налил воду из чайника в стакан и одним глотком выдул целый стакан. Я последовал его примеру. От Никиты Максимовича мы узнали, что полиции ещё не было и что наместник сегодня снова не может принять Карапчевского, потому что он снова в отъезде.
-- Зато первый зам примет, -- сказал Никита Максимович.
-- Хоть кто-то, -- сказал Карапчевский. -- Тогда я сейчас в Дом наместника, а потом -- в гимназию. А тебе придётся сидеть здесь, Никита.
Никита Максимович пожал плечами. Было забавно наблюдать, как этот великан смиренно подчиняется Карапчевскому. Я был уверен, что он не двинется с места, пока Карапчевский не разрешит. "Бульдог интеграции". Нет, это не насмешка, это уважение и почтение.
-- А мне с вами? -- спросил я.
-- Конечно! -- сказал Карапчевский. -- Помните, что я говорил? Смотрите и думайте.
* * *
В Доме наместника я тоже раньше никогда не был. Коридоры здесь как будто продолжали коридоры префектуры. Те же дорожки на полу. Те же высокие потолки. Та же лепнина на стенах. Те же лестницы с широкими деревянными поручнями, которые нельзя было обхватить. Та же женщина с нарисованным лицом -- только в два раза старше. Тот же портрет первого консула -- только не поясной, а в полный рост.
Первый заместитель наместника встретил Карапчевского так же радушно, как и префект. Мне он точно так же едва кивнул. Я не обижался на такое презрительное отношение. Эти люди в моей иерархии стояли намного ниже Карапчевского. Доверие Карапчевского для меня было важнее.
Мы прошли мимо огромных напольных часов в виде пирамиды и сели за такой же, как у префекта, Т-образный стол.
-- Очень жаль, что наместник уехал, -- сказал первый заместитель.
Он производил впечатление сонного человека: полуприкрытые веки, вялая улыбка.
-- Мне тоже очень жаль, -- сказал Карапчевский. -- А когда я смогу его застать?
-- Александр Дмитриевич, может, я чем-то помогу? Многого не обещаю, но всё, что в моей власти...
-- Мост, -- коротко сказал Карапчевский.
-- Какой мост?
-- Мост через реку Ергу. Сколько можно ездить на пароме? Город с этим связываться не хочет -- дорого. Наместник обещал ещё пять лет назад, что мост будет.
-- Обязательно будет. Строительство начнётся в следующем году. Да вы сами зайдите в провинциальное строительное управление, там всё подробно разъяснят.
-- Не ожидал. Столько лет тянули, тянули.
-- Тянули, тянули и вытянули, -- весело сказал первый зам. -- Меня и самого это волновало. Я же потомственный строитель. Я полгорода застроил. Действительно, смешно, что в нашем мегаполисе приходится использовать паром, как в глуши. Ещё чем могу помочь?
-- Я бы хотел побывать на Карском полуострове.
-- Пожалуйста! Обеспечим хоть завтра.
-- Ловлю на слове.
-- Хоть завтра, хоть через неделю, хоть каждую неделю, когда хотите. У руководителя Интеграционного комитета есть свои привилегии. Вы хотите на буровые?
-- Да, буровые, трубопровод. Но для начала -- природный резерват на Юраке.
Мне показалось знакомым это название -- Юрак. Что-то из учебника географии.
-- Это ведь совсем другая область, -- сказал первый зам. -- Или вы теперь и медведей защищаете?
-- Там используется труд кхандов. Хотел проверить, нет ли нарушений закона.
-- Вы везде видите нарушения. На Юраке нет и не может быть нарушений. Группа академиков заявила, что в этом месте устраивать резерват нельзя. Наши биологи утверждают, что обязательно нужно. Пока мы заморозили организацию на неопредёленный срок. Знаете, эти великие умы нас совсем измучили. И деньги есть, и желание, а вот такая заминка.
-- Значит, мне там нечего делать, -- сказал Карапчевский. -- Тогда только буровые.
-- Принято, -- сказал первый зам. -- Вот видите, как всё просто. Зачем по каждой мелочи беспокоить наместника?
-- Такая у меня работа, -- сказал Карапчевский. -- Беспокоить.
-- Если не возражаете, я сам с удовольствием с вами слетаю.
-- Не возражаю, конечно.
-- Север -- наша молодость! -- сказал первый зам. Его веки поднялись, глаза засверкали. -- Вы не застали той воистину грандиозной эпохи. Вам не понять. Я же полсевера застроил!..
Выйдя из Дома наместника, мы пешком направились к Первой гимназии.
-- Молодость он вспомнил... -- пробормотал Карапчевский, но продолжать не стал.
* * *
Двухэтажная гимназия была выкрашена в яркие бело-синие цвета. От шума улиц её отгораживал знаменитый парк, где Майя и Наташа провели детские годы. На постаменте у ворот высился знаменитый глобус, о котором Майя и Наташа прожужжали мне все уши. Сам глобус давно потемнел, позеленел, но оба полюса сверкали от постоянных прикосновений.
Карапчевский остановился у глобуса и задумчиво погладил южный полюс. Потом встал на цыпочки и дотянулся до северного. Он оглянулся на меня и подмигнул. Я не стал гладить полюса. Эта примета работала только для гимназистов и выпускников.
Внутри царила тишина -- шёл урок. На первом этаже стояли бюсты великих учёных, писателей, военачальников, педагогов. В конце ряда был стенд, где находились кубки, вымпелы, грамоты. На втором этаже все стены были увешаны детскими рисунками -- от каракулей малышей до почти профессиональных работ -- и фотографиями из гимназической жизни. Я пробегал по фотографиям взглядом и не находил ни одного кхандского лица.
В кабинете директора нас тоже встретила секретарша. Она сказала, что директор сейчас на уроке, а урок закончится через десять минут.
Карапчевский сел на диванчик, откинулся на спинку и закрыл глаза. Я стоял рядом, опираясь о подоконник.
Скоро раздался звонок. Карапчевский дёрнул головой и открыл глаза.
Всё здание одновременно охватил гул. Коридор заполнила толпа мальчиков и девочек в бело-синих галстуках, похожих на легионерские.
Поверх этой толпы плыл пожилой, седовласый господин в очках. Он успевал одновременно отвечать на десятки "здрасьте" и разговаривать с какой-то женщиной. Он заметил Карапчевского и что-то сказал собеседнице. Та посмотрела на нас и ушла. Седовласый поздоровался. Карапчевский быстро нас познакомил. Это был директор гимназии -- не менее знаменитый, чем глобус.
-- Очень рад, что не забываете свой второй дом, -- сказал директор, по-старчески сопя носом.
-- Я к вам ругаться, -- сказал Карапчевский.
Директор нахмурил густые седые брови и пригласил нас в кабинет. Кабинет тоже был увешан фотографиями и детскими рисунками. За директорским креслом висела фотография: директор и первый консул стоят рядом с глобусом и жмут друг другу руки.
-- Я знаю, из-за чего вы хотите ругаться, -- сказал директор. -- Не стану увиливать, я с себя вины не снимаю. Но один в поле не воин.
-- Раньше вы были воином, -- сказал Карапчевский.
-- Саша, всё меняется, -- учительским тоном сказал директор. -- Времена меняются...
-- И мы меняемся вместе с ними, -- закончил Карапчевский. -- Как же это произошло, Виталий Петрович? Я только на вас и надеялся. Ведь вы с самого начала были за меня. А теперь я теряю самых верных сторонников.
-- Я и теперь за вас. Но я не могу, когда все давят. Учителя, родители, управление образования.
-- Кто давит? Назовите имена, должности. Мы будем разбираться с ними.
-- Боюсь, вы не понимаете. Нет никакой гидры, которой вы можете отрубить головы и тем самым восстановить справедливость. Иначе вам придётся рубить головы всем.
-- Непонятная метафора.
-- Не притворяйтесь дураком, у вас это плохо получается. Вспомните, как наша гимназия стала совместной. Это не моя воля, такие вопросы решает родительский комитет. Один родитель предложил, а остальные поддержали. И учителя были с ними. Теперь другой родитель предложил сделать гимназию раздельной, а остальные снова поддержали. И учителя с ними.
-- А родители-кханды, -- сказал Карапчевский. -- Они тоже поддержали?
-- Они промолчали, -- мрачно произнёс директор.
-- А вы их спрашивали?
-- Спрашивали. Я разговаривал с каждым. Я просил их выступить. Хотя бы для соблюдения процедуры. Мне отвечали: нам это не нужно. На последнее собрание кханды вообще не явились.
-- А дети? -- спросил Карапчевский. -- Где ваша хвалёная детская демократия? Девять лет они учились вместе, а теперь предали своих товарищей. Этому вы их учите?
Лицо директора помрачнело ещё больше. Переход на детей ему не понравился.
-- Давайте не перекладывать взрослые проблемы на детские плечи. Мне хватает того, что родители прикрываются заботой о детях. Предательство? У меня в двенадцатом классе мальчики подрались из-за этого. Я не хочу, чтобы среди них началась гражданская война.
-- Она уже идёт много лет, -- сказал Карапчевский. -- Вы вырастили новое поколение людей, поколение интеграторов. Теперь, когда они повзрослели и хотят высказаться, вы говорите: они дети, пусть играют в игрушки. Вот мой новый сотрудник Иван -- тоже недавний гимназист, теперь студент. Ему вы тоже посоветуете играть в игрушки?
-- И студенту невредно иногда поиграть, -- миролюбиво сказал директор. -- Как вы относитесь к игровым автоматам, Иван?
Я вспомнил, что недавно просадил всю мелочь, когда пытался достать плюшевого мишку для Майи.
-- Родители, дети... -- сказал Карапчевский. -- Но какова ваша роль? Раньше вы имели влияние в этих стенах. Ваше слово теперь ничего не стоит?
-- Стоит, Саша, -- сказал директор. -- Стоит. Когда оно не противоречит общему мнению.