Но опять же, хотя торговля с западными странами не была такой уж редкостью, так как западные купцы были очевидно заинтересованы в предметах искусства и ремесла Японии, и японцы аналогичным образом были заинтересованы в западных товарах… их вооружение было совсем другим вопросом, опасным и неустойчивым. И не только потому, что дело это было явно незаконным.
Нет, западное оружие автоматически означало власть, которая изменит все. Баланс сил между провинциями, слабый убийственный мир, который Бакуфу изо всех сил поддерживало с Западом… все. Так что Сакамото-сан предлагал немало, но кто решился предложить такое? И по какой цене?
Список потенциальных кандидатов был ужасно коротким, но это явно был кто-то могущественный и опасный.
У Чоушуу было немало врагов среди других провинций. Радикальные способы дистанцировали их от остальных, а инцидент у ворот Хамагури очернил репутацию провинции дальше некуда… особенно чистое безумие, по причине которого случился пожар, уничтоживший половину Киото.
Чоушуу дорого заплатили за эти ошибки.
Когда Кеншин вернулся в Киото, он услышал, что победу Бакуфу у ворот Хамагури обеспечили в основном силы Айдзу, и люди этих двух провинций пролили наибольшее количество крови повстанцев, и именно их действия переломили ход битвы и привели к разгрому мятежников. В частности, именно полевые орудия Сацумы сеяли хаос в этот день.
Из всех врагов Чоушуу Айдзу и Сацума были самыми опасными. Айдзу, северная провинция, поддерживала сёгуна с самого начала правления Токугавы, обрушивая ад на головы его врагов. А Сацума… все знали, как они страстно ненавидели Чоушуу еще со времен воюющих провинций, когда из обиды и частых ссор родилась эта ненависть.
Кеншин вздохнул. Думать о врагах Чоушуу – это гасить тот слабый огонек надежды, который ему удалось обрести снова. Ситуация действительно была мрачной, и если ничего не изменится, причем в ближайшее время, то вся революция напрасна? Неужели их мечта о новой эпохе действительно обречена?
Он посмотрел на Кацуру-сана, идущего рядом. Даже сейчас он выглядел задумчивым, словно тоже просчитывал последствия. Однако независимо от обстоятельств… они не могут упустить возможность, которую им предложил Сакамото-сан.
Так ли важно, с какими из своих врагов им придется вести переговоры? Если дискуссия перерастет в схватку, он будет там, чтобы защитить Кацуру-сана. Если же что-то еще… Кацура-сан блестящий политик и эксперт в переговорах. Даже с мечами, связанными мирными узлами, он очень опасный человек. Он никогда не теряет спокойствия, он харизматичен и вежлив – эти качества сделали его трудно читаемым человеком.
Сказать по правде, если бы Кеншин не знал своего лидера так, как знал, то ему было бы чрезвычайно трудно доверять ему. Для тех, кто мог читать ки, Кацура-сан излучал некое двойственное чувство, вопиющее несоответствие между выражением его лица и его внутренним настроем. Но опять же, все хорошие мечники могли держать лицо. И политики тоже. Именно поэтому Кацура-сан был лидером Чоушуу Ишин Шиши, и это позволило ему вернуть контроль после возвращения из изгнания.
Единственный путь для нас – идти вперед и не оглядываться. Чего бы это ни стоило, неважно, как трудно будет… Я не могу отказаться от надежды. Так Кеншин думал, глядя на широкую спину своего лидера. Да, ради новой эры. Ради лучшего мира я должен продолжать борьбу – так же, как Кацура-сан.
После этой встречи Кеншин участвовал еще в нескольких небольших стычках, очень похожих на первую, которую они инсценировали перед Мимаваригуми, и Киотские слухи наконец добрались до него.
– Хитокири Баттосай вернулся!
– Убийца снова бродит по улицам Киото!
– Даже полицейские патрули не спасают!
Сплетни поползли по городу, и для Кеншина они звучали так же страшно, как и в первый раз. Что было еще хуже, те патрули Мимаваригуми и Шинсенгуми, которым он предлагал спастись… ни один человек не воспользовался этим шансом. Все они продолжали наступать на него независимо от его слов, и он косил их так же просто, как траву. Он снова был никем иным, как кровожадным убийцей.
Хотя в Ишин Шиши эти слухи вызвали совершенно иную реакцию. Всякий раз, когда Кеншин сопровождал Кацуру-сана на встречи, повстанцы не сомневались открыто в его способностях и не смотрели на него с подозрением. Нет, их взгляды становились вдумчивыми, даже удивленными. Очевидно, его описание распространялось среди соратников.
Все в соответствии с планом Кацуры-сана. Они же хотели использовать известность хитокири Баттосая, чтобы поднять боевой дух своих людей.
Однако для широкой публики хитокири Баттосай по-прежнему был столь же таинственной и пугающей фигурой, как и всегда. Никто ничего о нем не знал – ни его имени, ни на кого он был похож, ничего кроме того, что он часто использует баттодзюцу.
Это весьма озадачивало.
Если Ишин Шиши хотели сделать хитокири Баттосая легендой, которую следует бояться, не имеет ли смысла позволить людям свободно распространять эти слухи? Кеншин спросил Кацуру-сана о причине секретности, но его лидер только сказал, что нет необходимости, чтобы его описание просочилось за пределы их организации. Это может принести ему неприятности позже. Лояльность повстанцев защитит его личность, но его враги без всяких угрызений совести распространят его описание. И учитывая то, насколько выделяются его красные волосы и большой шрам в форме креста, уродующий лицо… что он будет делать, если станет широко известно, как выглядит хитокири Баттосай?
Сказать по правде, Кеншин не задумывался об этом раньше, но если он станет известен как Баттосай, сможет ли он пойти в город? Сможет ли он посетить ее могилу и принести ей цветы? Сможет ли он бродить по улицам неузнанным, находя успокоение в толпе? Даже когда он скрывает волосы и лицо, шепотки и пристальные взгляды преследуют его.
Кеншин всегда ненавидел, когда его замечали. В юности он ненавидел это с неистовой страстью… но она не имела ничего против его внешности. Ее не заботило, что он был некрасивым и странным. Она принимала его таким, каким он был.
И дело было в том, что он не хотел убивать больше, чем было необходимо. Так что если люди смогут опознавать его как хитокири Баттосая, может, его цели будут понимать, насколько бесполезно сражаться с ним, и предпочтут сбежать?
Кацура-сан не обрадовался его рассуждениям, но не стал развивать вопрос… пока однажды вечером не взял Кеншина в одно место, которое тот никогда не планировал посещать – знаменитый Гион, киотский квартал развлечений и искусств. Компания красивых гейш и майко была привилегией богатых, и лично Кеншин не считал нужным тратить свои деньги таким образом.
Однако его долг был сопровождать Кацуру-сана в любое место, от изысканных и прекрасных поместий до самых отвратительных дыр. Так что посещение чайного дома в Гионе не было столь уж странным. Они встретятся с коллегами Кацуры-сана, потом отправятся на следующее место встречи, как и всегда. Так предположил Кеншин. Однако вместо шумной и громкой компании других повстанцев они оказались в отдельной комнате, где их ожидала прекрасная гейша.
Ее звали Икумацу, и Кацура-сан представил ее в качестве своей любовницы и верного друга. По всей видимости, она помогла Кацуре-сану исчезнуть после инцидента у ворот Хамагури.
Как и подобает ее статусу, Икумацу носила богатое, затейливо расписанное кимоно. Ее лицо было выкрашено в белый цвет, зубы зачернены, как положено, волосы мастерски уложены, прядь к пряди. Каждая деталь ее внешности была доведена до совершенства, любой жест и движение изящны и грациозны… Короче говоря, поразительно красивая женщина и настоящая леди.
Совершенно озадаченному таким поворотом событий, Кеншину каким-то образом удалось проскользнуть через представление, а затем вписаться в легкий непринужденный разговор и обильный ужин, последовавший за этим. Кацура-сан и леди Икумацу, казалось, не обращали внимания на его неловкость и настойчиво пытались пригласить его в легкую беседу, независимо от того, как кратки были его ответы.
Что здесь происходит?
Не хотел ли Кацура-сан просто насладиться вечером со своей дамой? Но если это так, зачем он здесь? Конечно, во встречах такого рода его присутствия не требовалось? Кеншин отводил взгляд, чувствуя себя не в своей тарелке все больше и больше.
Они покончили с большей частью своего ужина, остались только несколько десертов и большое количество превосходного саке. Леди Икумацу достала трехструнный сямисэн и начала развлекать их приятной песней.
Почему-то наблюдение за леди Икумацу напомнило Кеншину о Томоэ. Они на самом деле не были похожи друг на друга. Томоэ была более естественной в своей красоте, более прохладной и собранной в выражении эмоций. Леди Икумацу была старше, свободнее и непринужденнее в своей роли, почти соблазнительна с ее легкими улыбками, понимающими взглядами. Как она наклоняла голову, демонстрируя свою шею или обнажая запястье – этого было достаточно, чтобы привлечь внимание. Но все ее изящество и утонченный маньеризм, манера держаться и говорить…
Просто как у Томоэ. Кеншин отвел глаза в сторону, пряча их за длинной челкой. Внезапное воспоминание было настолько сильным, что разорвало стену отчуждения, которую он выстроил вокруг себя, и сердце снова защемило. От нахлынувших эмоций стало трудно дышать.
Кеншин сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Это не помогло. Ничего не помогало, но он продолжал, пытаясь игнорировать музыку, пение, присутствия поблизости. Что-то нужно было сделать, чтобы рана в его сердце не открылась снова. Он так устал от боли. Он не хотел вспоминать сейчас, когда напился саке впервые за несколько месяцев, из вежливой необходимости, и когда Кацура-сан здесь, всего в нескольких шагах от него.
– Пожалуйста, дорогой Кидо-сан, вы не могли бы оставить нас наедине ненадолго? Я хотела бы обсудить с вашим другом деликатный вопрос. – Мелодичный голос довольно резко выдернул Кеншина из его размышлений.
– Конечно, если вы хотите, – позволил Кацура-сан и поднялся, подхватив меч.
Кеншин мгновенно напрягся, готовый подскочить, но Кацура-сан остановил его жестом руки.
– Нет, полагаю, я справлюсь сам. Пожалуйста, леди хочет поговорить с тобой.
– Но, но… – Кеншин был совершенно удивлен.
– Все хорошо, – улыбнулся Кацура-сан. – Я подожду внизу. Мы пойдем, когда вы закончите.
А потом Кацура-сан кивнул леди Икумацу и вышел.
Кеншин не имел ни малейшего представления о том, что происходит. Он просто телохранитель, а не кто-то важный… зачем леди Икумацу говорить с ним? И почему Кацура-сан оставил их наедине? Разве они не любовники? Эта ситуация так далеко выходила за пределы приличий, что это даже не смешно! Мурашки побежали по его спине, и он напрягся, внезапно почувствовав себя очень неуверенно. Было ощущение, что простое понимание того, что он наедине с леди ползло под его кожей, неприятно царапая стену, которую он выстроил вокруг себя, чтобы справиться со своим горем.
Наконец он нерешительно взглянул сквозь ресницы. Леди Икумацу сидела на коленях в сейдза, всего в нескольких футах от него, и выглядела задумчивой.
– Дорогой Кидо-сан сказал, что он собирается использовать имя Баттосая.
– О… – Кеншин застыл с открытым от удивления ртом. – Эээ… – Что? Это вовсе не то, что он предполагал. Он сухо сглотнул, изо всех сил стараясь собраться с мыслями, но в конце концов не смог выдать никакого содержательного ответа и просто кивнул.
Леди Икумацу улыбнулась.
– Вы определенно не то, что я ожидала! Но да, теперь я понимаю, что имел в виду дорогой Кидо-сан. – Она снова улыбнулась, в любопытстве склонив голову. Ее взгляд смягчился, но одновременно стал более внимательным. – Известность сложная вещь, Химура-сан. Думали ли вы о том, что для вас изменится, если ваше лицо станет известным?
– Да. – Кеншин сузил глаза.
– Хммм, может, и понимаете. – Леди Икумацу бросила на него острый взгляд. – Итак, вы осознаете, что скоро не сможете выйти на улицу, не опасаясь узнавания, и не сможете встречаться с новыми людьми и общаться с ними несмотря на предвзятое мнение о вас?
Она говорила правильные вещи, но Кеншин осознавал последствия. Он не глупец. Но дело в том, что на него всегда смотрели… и теперь это не вопрос для него.
Может, выражение его лица отразило его мысли, потому что она не стала ждать его ответа, прежде чем продолжить.
– Понятно. – Она нахмурилась. – Если схема, которую предлагает дорогой Кидо-сан, воплотится в жизнь, то Ишин Шиши постарается распространить слово о хитокири Баттосае далеко и широко. Это будут знать не только люди в столице, истории распространятся в провинциях, в сельскую местность, чтобы набрать людей, желающих бороться за общее дело. Каждый будет иметь возможность услышать о Баттосае. Что с ним будет позже, если известно, что у него есть особенности, которые невозможно скрыть?
Она говорила правильно, но…
Кеншин закрыл глаза и сжал руки в хакама. Глубоко дыша, он постарался собрать всю свою решимость.
– Сей недостойный знает обо всем об этом. Все это правда. Однако если внешний вид этого недостойного будет легко узнаваем, то, возможно, противники воспользуются шансом убежать.
– Итак, чтобы избежать ненужных смертей… это достойная мысль, – допустила леди Икумацу. – Но станет ли самурай отказываться от борьбы, превратившись в труса?
– Если угроза будет ясной, если сопротивление безнадежно… сей недостойный хотел бы, чтобы была такая возможность, – прошептал Кеншин.
– Химура-сан, – нахмурилась леди Икумацу, – вы понимаете, что большинство отрядов Бакуфу карают трусов смертью?
Эти слова ударили его глубоко, руша все его слабые надежды. Его глаза распахнулись от осознания. Он же слышал о таком приказе среди Шинсенгуми. Но что если этот отряд не единственный? Что тогда? Не были ли его неуверенные надежды несбыточной мечтой?
Нет.
Кеншин стиснул зубы и медленно выдохнул. Нет, это не невозможно. Он видел, как самые бесстрашные ронины бежали от его Мастера. Даже если большинство мечников в Киото самураи, а не бесхозные ронины, потерявшие честь… они просто люди. Когда они столкнутся с истинным ужасом, то все побегут, и никакое наказание их не остановит. В конце концов, они не обязаны возвращаться, они могут выбрать спасение и сбежать из Киото насовсем.
Да, даже ради такой маленькой надежды… я сделаю это. Не имеет значения, насколько трудными и хлопотными для него будут последствия, потому что…
– Даже если будет сохранена одна жизнь, этого достаточно.
Мертвая тишина была ему ответом. Затем, после некоторого молчания, леди Икумацу почтительно склонила голову.
– Тогда я попрошу дорогого Кидо-сана позволить это. Вы решили, и этого достаточно. А теперь… вы выглядите усталым, и я слышала, что вы недавно потеряли свою жену.
Кеншин посмотрел в сторону. Он не хотел говорить об этом. Томоэ и все его воспоминания должны быть вместе. Они только его. Она не может подглядывать.
– Пожалуйста, Химура-сан. Горе делает ужасные вещи с людьми. Не стоит нести эту боль в одиночку, – успокаивающе бормотала леди Икумацу. – Возможно, если вы расскажете, вашему сердцу станет легче?
Гнев вспыхнул внутри него. Почему она настаивает? Почему не понимает намеков? Кеншин стиснул зубы, вдруг придя в ярость. Кровавый горячий гнев, тот же самый, что толкнул его в порочное безумие против Яминобу, зашевелился внутри. Его ки вспыхнула и начала расти, становясь такой острой, что могла повредить татами и хрупкие бумажные стены…
Нет!
Нет, я не могу!
Леди Икумацу это дама Кацуры-сана. Он не мог наброситься на нее… так что Кеншин стиснул руки в хакама с такой силой, что побелели костяшки пальцев, и попытался сдержать дыхание, только для того, чтобы прогнать свой гнев.
Да, вот так.
Вдох и выдох, вдох и выдох.
И все закончилось так же внезапно, как и началось. Завеса нечувствительности повисла на прежнем месте, словно всегда там была, похоронив все мимолетные эмоции под собой. И наконец Кеншин позволил себе бросить короткий взгляд из-под ресниц. Леди Икумацу обеспокоенно смотрела на него, но без тени страха. Ее карие глаза были теплыми, крохотная вспышка ее ки маленькой и мягкой. Она больше не была похожа на Томоэ. Вместо этого она выглядела почти по-матерински?