Не снова.
Деревянный мост скрипел под его ногами, вес такого количества людей так близко к центру и сила течения могла…
И Кеншин понял, что не должен сражаться. Закрыв глаза, он приготовился к боли и направил ки в клинок.
– Хитен Мицуруги Рю – Дорюсен!
Усиленный ки удар разрубил толстые деревянные доски так же легко, как он рассекал деревья и валуны. Мост ужасно застонал и начал разламываться. Люди закричали в тревоге. Быстрее, чем когда бы то ни было, Кеншин сунул меч в ножны и бросился к Накамуре. Обхватив мужчину за талию, он направил ки к ногам, чтобы перебросить их обоих через перила.
Они упали в ледяную воду с такой силой, что воздух выбило из легких. Вот черт, холодно! Кеншин отплевался. По крайней мере, шока от холода оказалось достаточно, чтобы боль в голове ненадолго утихла. В мутной воде он разглядел смутный силуэт. Накамура? Он поплыл к нему, схватил дергающегося человека и выдернул его на поверхность.
Гул быстрого течения реки почти оглушал их, но его было недостаточно, чтобы заглушить крики, вопли и ужасающий грохот разрушающегося моста, когда не выдержала еще одна опора, и еще один кусок рухнул в воду.
А потом что-то полоснуло по левому бедру, и сразу после этого деревянная балка ударила его по спине и снова толкнула под воду. Вспышка боли почти лишила его сознания, но он был лучшим пловцом, чем его напарник, и не мог сдаться, не сейчас!
Он должен был спасти Накамуру!
Он отчаянно боролся против течения и плывущих фрагментов моста. Холодная вода отнимала его силы с каждой секундой, но каким-то образом ему удалось доставить перепуганного трясущегося Накамуру к берегу.
С дикими, как у напуганной крысы, глазами, Накамура лежал на животе, извергая воду из легких. Кеншин выглядел не лучше. Он был истощен, дрожал от холода, находясь на пределе сил, и в довершение ко всему, его бедро кровоточило. В темноте рану невозможно было разглядеть, но ощущалась она ужасно. Он оторвал полоску ткани от рукава и перетянул бедро. На некотором расстоянии от них он увидел нескольких Шинсенгуми, выглядевших как толпа мокрых кошек-убийц, пытающихся добраться до своей добычи.
– Идем, – ахнул Кеншин. – Нам нужно идти.
– Что? – сонно откликнулся Накамура.
Времени на объяснения не было. Кеншин нетвердо поднялся на ноги и схватил Накамуру за воротник кимоно. Мужчина запротестовал против такого обращения, но последовал примеру Кеншина и обрел почву под ногами. Этого было достаточно, чтобы Кеншин, перекинув его руку через плечо, прихрамывая, заковылял в сторону их ближайшей тайной квартиры, точно такой же, как и та, в которую он должен был доставить Накамуру в самом начале. К счастью, их вынесло на правый берег.
Накамура плелся, тяжело опираясь на Кеншина. Каким-то чудом этот человек имел силы на то, чтобы жаловаться.
– Ты сошел с ума… совсем с ума сошел! Ты мог нас убить этим трюком! Я должен рассказать об этом…
Абсолютно нелепо.
Они выжили, преодолев огромные трудности, а этот человек жалуется! Кеншин устало фыркнул. Его бедро немело с каждым шагом, и он ощущал все большее головокружение и дезориентацию. Боль в голове почти ослепляла его.
Был ли он когда-нибудь столь истощен?
Однако несмотря ни на что, странная эйфория захватывала его. Сегодня вечером он столкнулся с невозможным и выжил, и ему не нужно было никого убивать.
Он спас другого человека… не убивая.
Радость поднялась в его груди, и Кеншин начал смеяться, сначала тихо, а потом все громче и громче. Облегчение и гордость объединились и заставили его чувствовать себя лучше, чем он когда-либо чувствовал себя в этом несчастном безрадостном городе. О боги, сегодня вечером он никого не убивал! Он запрокинул голову и хрипло засмеялся, и глаза защипало от прилива эмоций и адреналина, бушевавшего в крови.
Сегодня… мне удалось сделать свою работу, не убивая.
– Ты идиот.
Кеншин сонно моргнул, поглядев на старого самурая, сидящего рядом с ним, и жалобно чихнул. Голову словно набили ватой, нос заложило, и что раздражало больше всего, он постоянно выкашливал слизь, заполнившую легкие. Отвратительно.
– Ты полный, совершеннейший идиот, вот что я скажу, – повторил Ито-сан, усмехаясь. – Какой человек добровольно искупается в Кацурагаве в начале Сацуки?
Что ж, с такой точки зрения это действительно выглядело глупо. Даже Кеншин это признавал, потому что на следующий день его добровольного купания он грандиозно заболел. А рана на бедре? Когда они наконец добрались до безопасного места, Кеншин был готов упасть в обморок, и неудивительно – рана на бедре была глубокой, рваной, мышцы оказались разорваны самым уродливым образом.
– Чуть глубже, и вы бы истекли кровью, мальчик, – заметил врач, зашивая рану.
Борьба с течением отняла его силы, и прежде, чем он это заметил, снова потерял много крови. Так что добавилась еще и анемия. Из-за хрупкой конституции простуда скрутила его со всей свирепостью, и теперь он оказался прикован к постели и вынужден есть ту отвратительную бурду из гороха, печени и крови, которая должна была восполнить потерю крови.
Что делало его состояние еще более неловким, так это то, что когда врач его осмотрел, то стал укорять в недоедании. Если честно, то сперва Кеншин не понимал, почему тот пришел к такому выводу. Он всегда ел столько, сколько ему требовалось, и довольно часто ему приходилось присутствовать при небольших перекусах в компании Кацуры-сана… но, возможно, в этих претензиях была доля правды, потому что теперь, осмотрев себя, он убедился, что ребра и позвонки проступают довольно отчетливо.
Хуже всего, что вердикт врача достиг ушей Кацуры-сана, и, как результат, Кеншин чувствовал себя так, словно за ним постоянно кто-то смотрел и настаивал, чтобы он ел больше.
Честно говоря, было унизительно получать выговоры из-за таких простых вещей, но опять же, после ее смерти все стало трудным. Кеншин пытался жить так обыкновенно, как только мог, но его сердце болело, и самые обыденные вещи воспринимались как обязанность – еда, сон, отдых – он все делал механически, не думая, не получая удовольствия.
Спать было особенно проблематично.
Его ночные кошмары всегда маячили где-то на краю досягаемости, и их содержание оставалось удивительно стабильным и постоянным. Несмотря на то, что он убил немало людей Бакуфу за последние несколько месяцев, их смерть не много добавила к его снам – еще немного крови и невнятных криков преследовали его.
А его теперешние сны были гораздо хуже. Чаще всего они начинались с обнадеживающих и приятных воспоминаний, напоминающих о тех сокровенных моментах, которые он провел с Томоэ, об их совместных ужинах с саке, играх с соседскими детьми… но каждая ночь заканчивалась ощущением удара катаной, прорезающей ее плоть и кости, и звуками отчаянных хрипов и бульканья крови, заполнившей ее легкие.
– Нет, не отвечай. Продолжай игнорировать меня. И чего я стараюсь? Ты, как всегда, застрял в своем мире!
– О… – Что? – Эээ… – Кеншин моргнул. Почему Ито-сан так смотрит на него? Нахмурился, словно волнуется? О чем же он спрашивал?
– Я спросил тебя, – медленно повторил Ито-сан, – зачем ты прыгнул в эту трижды проклятую реку?
– Эээ… – Кеншин сглотнул. – То есть… ну… сей недостойный не мог защитить Накамуру-сана от двух патрулей, тем более они окружили нас.
Суровое выражение лица Ито-сана не пропало после его объяснения, но только обострилось. Кеншин отвел глаза и затеребил край одеяла, подбирая слова.
– И, ах, ладно… Там был этот человек, Сайто Хаджиме, который оказался способным противником, так что сей недостойный счел благоразумным применить отвлекающий маневр и сбежать, вот так.
Да, это звучало разумно.
– Ты уверен, что это не имеет ничего общего с теми головными болями, которые следуют за использованием ки?
Кеншин прикусил язык, но яростный чих вырвался изо рта. Он закрыл нос и рот рукавом и смущенно отвел глаза, чувствуя, как горячий румянец заливает щеки.
– Химура-кун. – Ито-сан серьезно посмотрел на него. – Ты должен решить свои проблемы и заботиться о своем здоровье. Или ты хочешь валяться в постели каждый месяц? Возьми себя в руки, мальчик!
Кеншин съежился. В словах Ито-сана был правда, но дело в том, что он не имел ни малейшего представления о том, что с этим делать.
– Не так много можно сделать с ки, вот что. После того, как сей недостойный использует ее слишком долго, боль приходит неизбежно, вот так. – Он пытался объясниться, только для того, чтобы снова оказаться застигнутым своим насморком. Несолидно как-то. Он ощущал себя маленьким ребенком.
– Так не спеши в бою! – усмехнулся Ито-сан. – Тебе не нужно использовать ки все время, не так ли? Используй ее урывками и делай перерывы. Или ты думаешь, что каждый может работать на пределе все чертово время? Я прямо сейчас скажу тебе, что нет. В длительном бою каждый пытается сохранить силы.
Кеншин уставился на него, совершенно изумленный. Это звучало столь очевидно. Он в смущении пополз было под одеяло, но ему удалось побороть его, и он пробормотал:
– Хм… да. Эм, спасибо за совет, Ито-сан.
Теплая рука ободряюще сжала его плечо.
– На здоровье, Химура-кун. Всегда можно получить помощь, стоит только попросить, – с нежностью усмехнулся Ито-сан. – Полагаю, это тенденция всей молодежи не искать помощи, а пытаться решить все проблемы в одиночку. Знаешь, ты напоминаешь мне моего приемного сына, Хиробуми. Он тоже решительно настроен разрешить все мировые проблемы своими силами.
Любопытство перебороло смущение, и Кеншин взглянул на Ито-сана.
– Скажи, Химура-кун… – Старик сидел на коленях рядом с его футоном, и его седые брови были задумчиво нахмурены. – Я никогда не мог точно определить твой возраст. Это все иностранные цвета, клянусь. Не говоря уже о твоем росте и резких отличительных чертах… Я легко могу предположить, что ты где-то посередине между ребенком и невысоким мужчиной лет двадцати. Но твоя манерность, и тот взгляд, который иногда мелькает в твоих глазах… это заставляет меня гадать насчет верхнего предела. Ты не мог бы помочь бедному старику?
Кеншин моргнул.
– Эээ… мне скоро будет шестнадцать.
И сразу после этого еще один чих сотряс его тело. О боги, он терпеть не мог болеть!
– Такой молодой? И Кидо-сан использует тебя на такой тяжелой работе? – Ито-сан поднял бровь. – Каков мир. Но опять же, не возраст делает мечника. – Он покачал головой и похлопал Кеншина по плечу. – Ну, поправляйтесь, молодой человек. Я должен заняться некоторыми делами. Парни в моем районе охочи до драки.
Кеншин слабо кивнул и попрощался со стариком.
Хотя Ито-сан решил остаться и завязать разговор с ним, первоначальной целью его визита было, так сказать, дело. Поскольку цуба катаны сломалась в схватке с Сайто, его меч отправили к кузнецу, Араи Шакку-сану, для ремонта. Ито-сан оказался достаточно любезен, чтобы доставить меч и длинную тираду кузнеца по его поводу обратно Кеншину.
Кузнец беспощадно очертил свое пренебрежение к юнцу, который сломал заменяемые части своего меча уже второй раз за последние пару месяцев. По правде говоря, стало немного стыдно. Тем более, он обещал лучше следить за своим мечом.
Однако, несмотря на укоряющее сообщение, Кеншин не возражал против этого визита. Дело в том, что из всех Ишин Шиши, которых он когда-либо встречал, Ито-сан был тем, кто ему действительно нравился. Было нечто честное в его манере. Старый самурай отвечал за людей Чоушуу на северо-востоке Киото, и именно он организовал большинство ловушек для распространения легенды о Баттосае. Скорее всего, когда Кацура-сан более не будет так сильно нуждаться в его присутствии рядом, его оставят под командованием Ито-сана, в качестве застрельщика*.
По крайней мере, Кеншин на это надеялся.
Он плюхнулся на свой футон. Обычно он предпочитал спать сидя возле стены, сжимая меч в руках, но сейчас он был похож на жалкое дрожащее безобразие. Так что он зарылся глубже в ворох одеял, посмотрев вокруг, просто чтобы убедиться, что его многострадальная катана с ним.
Она лежала в пределах досягаемости, и новая простая цуба ярко сияла в солнечном свете.
Хорошо.
Кеншин медленно вздохнул… и чихнул жалобно.
Тьфу, ненавижу это!
И неважно, насколько слабым и беспомощным он себя чувствовал, как досаждала ему уродливая рана на бедре… случай на реке того стоил, решил он.
Как оказалось после, неделей позже даже Кацура-сан и Ито-сан стали расценивать случай у реки как успешный.
После всего сказанного и сделанного все свелось к одному очень простому факту – два патруля знаменитого третьего отряда Шинсенгуми и их командир были унижены… и поскольку все остались в живых, чтобы рассказать об этом, ну, теперь описание Баттосая и рассказ о его невозможном дерзком побеге распространились по Киото как лесной пожар.
А мост через Кацурагаву? Он не был полностью разрушен, но средняя часть упала в поток и была унесена рекой. Это разрушение привлекло внимание каждого и служило подтверждением слухов. Однако, поскольку он соединял основные маршруты через районы Киото, ремонт уже велся.
Видя, как хорошо события повернулись в его пользу, Кеншин решил, что хотел бы сделать это снова. Замечательный отвлекающий маневр, работа сделана, и к тому же странно приятно оказалось увидеть знаменитых Шинсенгуми, искупавшихся в мутной воде. Так что да, если ему снова придется бежать от отрядов Бакуфу, он определенно предпочел бы сломать мост, нежели чем убивать их… хотя, может, разве что летом?
Простуда и тяжелый сухой кашель стали нелегким испытанием для его расшатанных нервов, но теперь он наконец встал на ноги. Этим утром ему удалили швы из бедра, и теперь его ране обеспечивали покой несколько слоев бинтов. Этот глубокий порез был одним из самых сложных его ранений, и если не удастся обеспечить ему покой, он легко может вскрыться снова. Врач рекомендовал отнестись с осторожностью и не напрягать ногу еще несколько недель.
Это полностью устраивало Кеншина, все же он ощущал себя слабым и дезориентированным. Однако сегодня стоял прекрасный день. Оставаясь запертым в помещении целую неделю, он чувствовал, как начинает задыхаться. К тому же прошло много времени с тех пор, как он навещал ее.
Так что Кеншин надел свое самое скромное зеленое хлопковое кимоно и серые хакама, сунул мечи за пояс, обмотал вышитую шаль вокруг шеи и покинул гостиницу.
Кладбище возле храма было тихим – всего несколько посетителей. Кеншин старательно вымыл надгробие, поставил рядом свежие цветы и зажег ладан. А потом сел возле него, чтобы насладиться солнцем, вынул ее дневник из складок кимоно и принялся читать. Это было странно. Он помнил каждую строчку наизусть, но все же чувствовал некоторое утешение в чтении написанных ею слов.
Ее знакомый красивый почерк напомнил ему о ее руках, мягких и изящных… слова, которые она написала на страницах вернули его в воспоминания, словно он опять оказался на их маленькой ферме, где они были так счастливы.
Правильно ли скучать по интимным моментам, которые они разделяли? Когда его запятнанные руки и рот были способны привести ее к пику наслаждения? Как красивы были ее обнаженные груди и дерзкие покрасневшие соски, блестевшие от его слюны. А тот блаженный миг, когда он наконец погрузился в ее лоно…
Кеншин закрыл ладонями лицо, пытаясь выровнять дыхание, несмотря на болезненное страстное желание, проснувшееся в его сердце. Это было больно… так больно. Он скучал обо всем, что было связано с ней, но в этот момент он просто хотел, чтобы она была здесь, теплая, нежная и живая, чтобы он мог обнять ее еще раз.
Могильный камень рядом был холодным и твердым – полной ее противоположностью. Было больно дышать. Он хотел плакать, но не мог. Ее больше не было. Она просто воспоминание, и единственное, что у него осталось, эти жалкие остатки. Ее шаль, ее дневник, и хуже всего, ее надгробие на этом крохотном участке земли, и даже если ее имя и высечено на нем, это не приносило никакого утешения.