Матфей тогда кивнул, как привык в монастыре, но господин Двейн только усмехнулся и хлопнул клирика по плечу.
«Не лги самому себе. Пока ты ещё ничего не понял. Поймешь, когда сам попробуешь, когда сам ощутишь этот ужас. Вот тогда, только тогда…»
Он был, конечно же, прав, господин Кор Двейн.
«Инкантация. Жест. Напряжение воли. Всё это важно, Матфей, но превыше всего – твоя уверенность, что сила тебе подвластна. Протяни руку. Закрой глаза. Это только на первое время, разумеется. Закрыл? Хорошо. Вспомни, как чертил руны. Представь, что рисуешь снова. Где будет первая? Нет-нет, глаз не открывай. Повернись, если надо. Так… так… сюда тянет? Очень хорошо. Не останавливайся… рисуй! Какую рисовать? Какую хочешь. Черти́! Да, да, просто пальцем… так, так, отлично, молодец! Что чувствуешь?»
«Тепло… и холод, всё вместе, господин Двейн…»
«Молодец! То, что надо. Ты зацепил силу, а сила зацепилась за тебя. Всё дальнейшее – насколько хорошо ты научишься управлять этим потоком. Контроль, Матфей, контроль – вот и вся магия. Самое простое – однако и самое сложное».
«Господин Двейн…»
«Вижу, вижу, Матфей. И знаю, что хочешь спросить. Да, Матфей, все в Упорядоченном, все разумные в нашей Вселенной способы быть магами. Сказки об избранности, особости, инаковости – не более чем сказки. Льстивые и, следовательно, ложные. И лживые. Нет ничего хуже лести, особенно когда тебе льстят твои самые верные друзья – книги. Когда льстят люди, это понятно. Им что-то от тебя нужно, мудрый распознает подобное без труда. Лесть книг одолеть сложнее. Но придётся, Матфей, придётся».
Они повторяли это снова и снова. Понятно, что господин Кор Двейн не мог проводить слишком много времени с Матфеем, и клирик большую часть дня занимался сам.
Он открыл в себе такие бездны усердия и терпения, что и сам не ожидал, хотя и в монастыре не бил баклуши. Видел бы его сейчас отец-настоятель! Матфей, не разгибаясь, сидел над фолиантами в своей комнате, в тишине и покое, покрывая заметками чистые страницы большой, переплетённой в кожу книги. Разбивал прочитанное на категории, их делил на разделы и подразделы, последние, в свою очередь, на главки и подглавки.
Прямые преобразования силы.
Взаимодействия со стихийными элементами.
Перемещение материального.
Управление бестелесным.
«Сила мага, – быстро писал Матфей уже от себя, – не в числе вызубренных заклинаний, а в уверенности, какой поток силы он сможет удержать в своей власти. Это в чём-то сродни страху высоты. Один пройдёт над бездной по узкой досочке, а другому становится дурно просто на краю пусть высокого, но совершенно безопасного балкона. Но это не значит, что ужас непреодолим; упражнениями, тренировкой – силой воли его можно побороть».
Конечно, знания тоже требовались, и огромные. Скажем, маг желает излечить некую болезнь. Ему придётся добраться до самого источника хвори и победить его. Подавляющее большинство знахарей и врачевателей, читал Матфей, просто помогали телу пациента самому справиться с болезнью. Чтобы убить причину недуга, требовалось много, много больше, чем знать, какие травы когда собирать, с чем смешивать и на чём настаивать.
Как маг может придавать силе форму? Какова роль слова и звука? Есть ли смысл у древних заклятий и важен ли он? Почему иные чары можно наложить силой мысли, а иные непременно требуют проговаривания вслух словесной формулы?
Книги и магические практики поглотили Матфея целиком. Ну, или почти целиком.
Помимо вполне понятных и простительных молодому мужчине мыслей о всяческих «прельщениях», бывший клирик внимательно приглядывался к остальным обитателям замка. Да, сейчас его наполняли воины, низшие колдуны, освоившие пару-тройку самых простых форм вроде огненного шара, но Матфея интересовали не они.
Прежде всего, конечно, сам его благодетель, господин Кор Двейн. Его брат и сестра, во всяком случае, так они прозывались, – мощный телом бритоголовый Скьёльд с вытатуированными на черепе тремя драконами и прекрасная Соллей, молчаливая, окутанная плащом золотых волос с головы до пят. Она никогда не носила обуви, она просто не нуждалась в ней – волшебница плыла, не касаясь босыми ступнями земли. Она, пожалуй, была самой загадочной. При одном взгляде на божественно красивую чародейку Матфея отчего-то пробирала дрожь.
Были, кроме них, в замке и другие… гости, как звал их клирик. Совсем юная девчонка, лет одиннадцати или двенадцати на вид, подопечная загадочной Соллей, именем Ирма; на первый взгляд – самая что ни на есть обыкновенная, заурядная, явно только что вытащенная из придорожного трактира или вообще хлева и совсем недавно же отмытая.
Вторым же «гостем» было странное существо, природу которого Матфей долго не мог уразуметь. Выглядело оно донельзя жутко, ну чистый демон, как описывалось в «Силах Додревних», книги, с которой начался нынешний путь Матфея.
Кожистые крылья, но перепонка слишком узкая, чтобы летать. Тело – двуногое, двурукое – покрыто красноватой плотной чешуёй. Глаза – чёрные прорези под массивными надбровными дугами. Клыки. Когти.
Тем не менее она умела говорить. И голос её, как ни странно, был певучим и мелодичным, исполненным странной тоски. Она назвала Матфею своё имя – Гелерра, когда они с господином Двейном стояли во дворе, дожидаясь, когда госпожа Соллей, опекавшая Гелерру так же, как и Ирму, заканчивала занятие с нею.
Что-то было в ней смутно знакомое, в этой Гелерре. Но что?
Прихотливы пути ветров. Не с каждым порывом надлежит бороться, адаты умеют использовать силу вихря, даже чтобы лететь, если надо, почти что против него.
Не ропщи, если мощь урагана обратилась против тебя. Расправь крылья и дай ему нести тебя, иначе ты лишь зря потратишь силы и в конце концов рухнешь в море.
Адата Гелерра, обращённая в чешуйчатое чудовище с отвратительными перепончатыми крыльями вместо её прекрасных белооперённых, изо всех сил старалась не упустить и слова из того, что ей говорила волшебница Соллей.
Она спасла Гелерру, когда та столкнулась с неведомым заклинателем, ввергнувшим её – как помнилось ей – в магический голубой огонь, перед которым не могла устоять даже её чешуя.
Она спасла Гелерру, когда та уже совсем не хотела жить. Однако она спасла Гелерру не только от этого – спасла от превращения не просто в чудовище по виду, но в чудовище по сути, только и мечтающее, чтобы убивать, рвать плоть зубами и когтями и пожирать её же.
Соллей удержала адату на самом краю, но всё-таки удержала.
Удержала и привела в свой замок, которым владела вместе с двумя своими братьями.
Встречу с одним из них, по имени Скьёльд, Гелерра запомнила навсегда.
Человек с вытатуированными на черепе драконами поднялся ей навстречу, лениво запахивая роскошный, алый с золотом, халат.
– Вот и встретились, адата Гелерра.
– Т-ты! – Бывшая гарпия подавилась собственными словами.
– Удивительно и странно складываются судьбы, – пожал маг могучими плечами. – В прошлую нашу встречу ты не захотела говорить со мной. А теперь, похоже, только мы трое и можем тебе помочь по-настоящему.
Адата выпустила когти, давая волю поднимающейся ярости. Один прыжок. Она достанет негодяя в один прыжок. Быть тем, что она есть сейчас, – тоже имеет некоторые преимущества. Сбить с ног, разорвать горло одним взмахом когтистой пятерни. Выгрызть трахею. Выпить кровь. Много крови. Всю кровь!
Холодная рука Соллей легла на плечо, скользнула ближе к шее, ледяные пальцы пробежались по чешуе, и отчего-то это помогло, кровавое безумие стало отступать.
– Остановись, гарпия. – Скьёльд смотрел на неё, усмехаясь. – Я тебе не враг.
– Ты… столкнул меня… в это…
– Я дал тебе полную свободу. Как и обещал. Не моя вина, что ты угодила в… кстати, а во что именно ты угодила?
– Древо, – коротко бросила Соллей из-за спины Гелерры. – Её унесло на Древо.
Скьёльд мрачно кивнул.
– Она не удержалась. Её зацепило, началась трансформа. Она сделалась демоном – почти что сделалась. Потом её хотели убить. Охотник на демонов, как я поняла. Я успела в последний момент, она уже горела.
– Понимаю, – тяжело кивнул Скьёльд. – Тебя подхватил поток, гарпия. Ты уже не смогла выбраться. Тебя затащило в области, закрытые для смертных… ну, почти для всех смертных. Я… сожалею. Я обещал тебе свободу, а получается, что нарушил собственное слово. Я не прячусь за изломанные фразы с перетолкованным смыслом: «ты свободен», как сказал некий король некоему шуту, разрезая на нём верёвку и сталкивая в колодец. Я виновен перед тобой, и я заглажу вину. Сестра, мы ведь сможем?..
– Конечно. – Соллей обняла Гелерру за плечи, бережно, словно родную. – Это будет трудно, но мы сможем.
– Сможете… что?
– Вернуть тебе твой облик, конечно же, – невозмутимо сказала чародейка, осторожно погладив острые гребни на голове адаты.
Гелерру пошатнуло. От пальцев Соллей по чешуе растекался приятный холодок, вымывая из мыслей кровавую муть про разрывания и пожирания.
– В-вернуть? О-облик? – почти простонала она.
– Конечно, – пожал плечами Скьёльд. – Будет трудно, повреждения слишком обширны. Но мы – люди. Не боги, не какие-то там «древние», просто люди. Мы не отступаем. Не сомневайся, Гелерра.
– Но… – цеплялась она за последнюю возможность, – вы, наверное, захотите…
– Ты сама говорила, что Хедину Познавшему Тьму не помешает рассказанная тобой правда, – без улыбки, без тени сарказма сказал чародей. – Нет, Гелерра, мы не собираемся принуждать тебя к измене раз данной клятве. Мы просто поможем тебе.
– Всё остальное зависеть будет уже от тебя, – промурлыкала в самое ухо адате чародейка Соллей.
– От меня? Что будет зависеть от меня? – Гелерра сбивалась, мысли прыгали.
– Что ты станешь делать дальше, конечно же, – сочувственно сказал Скьёльд. – Нет, на сей раз я лично прослежу, чтобы ты добралась до владений этого твоего Хедина безо всяких приключений.
– Но пока что нам предстоит большая работа. – Соллей не убирала руку с шеи адаты. – Дикая сила тяжко прошлась по тебе, ни я, ни мои братья не скажут сразу, какие чары применить, какие заклятия помогут. Мне предстоит тебя… изучить.
– Познать, как Хедин – Тьму. – Взгляд Скьёльда оставался серьёзен и сосредоточен.
Гелерра застыла, бессильно уронив когтистые лапищи. Что такое? Что случилось? Ей помогают? Её враги? Те, кто столкнул в это?
– Понимаю, – нежный голос Соллей лился прямо в ухо адате, – ты служишь богу Хедину. Ты принесла обеты и клятвы. Наш путь иной, он отличается от избранного Познавшим Тьму. Быть может, наши деяния вызовут его гнев. Боги, они, знаешь ли, порой слишком капризны.
– Нет ничего выше службы великому Хедину, защитнику Упорядоченного! – Гелерра собрала все силы, но получилось всё равно совсем не так резко, не так разяще.
Великий бог, которого она в отчаянии призывала, не откликнулся.
«Стой, Гелерра, стой, как он мог узнать? Когда кому из учеников удавалось дозваться Познавшего Тьму без зачарованного кристалла?»
Но ведь он не просто чародей. Он Бог. Новый Бог, владыка Упорядоченного. Он одарил её, Гелерру, своим доверием. Кому ещё из учеников досталась честь идти в бой рука об руку с Познавшим Тьму и Восставшим, с ними двумя? Биться с ними плечом к плечу и спиной к спине?
Она была всё-таки не совсем уж из общей массы. Командовала полком. Вела в бой других. И тем не менее он её не услышал…
Не смог или не захотел.
«Стой, – продолжало бороться нечто в её душе, нечто тонущее в хаосе чувств: страха, обиды, надежды, всего вместе, – стой, тебе просто хочется верить, что великий Бог услыхал бы тебя. Тебе хочется обидеться на него, такого всесильного, который – увы! – не защитил».
– Здесь ты в безопасности, адата Гелерра. – Соллей уже увлекала гарпию прочь. – Идём, я покажу тебе твой покой. Никто не посягнёт на тебя, наоборот, все помогут. У нас есть место всем.
– Я… – терялась Гелерра, – я не знаю, кто я теперь. Голод… жуткий… вдруг как нахлынет, и тогда я… я тогда могу…
– Вот поэтому тебе и нужно остаться здесь, – строго сказала волшебница. – Ради себя и других. Других, которых ты разорвёшь в клочья, если дашь возобладать натуре демона. Ты боишься? – Она пристально взглянула в глаза адате. – Кого именно? Себя, нас или своего бога?
– Себя… – простонала Гелерра. – И вас…
Её тотчас залила жаркая волна стыда. Как?! Она, водившая в бой отряды учеников великого Хедина, признаётся в собственных страхах, и кому?!
Но это ведь не она. Не прежняя белокрылая Гелерра. Монстр, чудовище. Чудовища слабы, недаром их всегда побеждают.
– Ты правильно делаешь, что боишься. – Соллей тащила адату за собой по бесконечным лестницам и коридорам, уставленным чучелами каких-то жутких дву- и четвероногих страшилищ ростом до потолка. – Мы – неведомое. В него нельзя бросаться очертя голову. Нам ещё предстоит доказать тебе, что мы тебе не враги. Но мы докажем, не сомневайся!
– И ничего не потребуете взамен?
Соллей звонко рассмеялась:
– Твой бог научил тебя подозрительности. Нет, адата, мы ничего с тебя не потребуем, никакой платы. Я уже сказала, повторю вновь. И буду повторять столько, сколько потребуется. Ты останешься тут так долго, как только захочешь. Мы сделаем всё, чтобы излечить тебя, – потому что Скьёльд нарушил слово, хоть и невольно; а слово – кроме него, у нас, людей, ничего нет.
Гелерра не поняла, но лишь помотала головой. Остатки рассудительности стремительно таяли.
– Я… останусь… тогда…
– Никто, никто, никто не держит тебя взаперти, славная адата. И не станет держать. Но ты сама не захочешь уходить, поверь мне. А можешь и не верить; но ты всё увидишь собственными глазами.
Она оказалась права, чародейка Соллей, называющая себя человеком. «Самым обычным», просто «высоко поднявшимся».
Гелерра не ушла бы теперь отсюда ни за что.
Стало это ясно, когда они с Соллей впервые вышли на просторный, засыпанный толстым слоем песка двор. Обычно тут проходили учения колдунов, без устали швырявших огнешары в соломенные чучела или поражавших молниями; сейчас двор был пуст, тих, воздух застыл, словно предчувствуя небывалые чудеса.
Гелерра замерла посреди двора, нелепое красно-чёрное создание, уродливое, отвратительное, страшное. Жуткий голод приутих, но не ушёл окончательно – там, в глубине сознания, всё равно гнездилась тяга охотиться, гнать, настигать, заваливать, разрывать на куски, убивать, пожирать…
И чтобы кровь, кровь, кровь повсюду.
Она низко опустила голову, судорожно вогнала когтистую лапу в песок. Пусть будет больно, только бы заглушить этот враз оживший голод, эту дикую жажду чужих смертей, чужих мук, чужого бессильного ужаса и напрасных молений о пощаде.
– Не бойся. – Соллей осталась далеко, на высоком каменном крыльце, но негромкий голос её раздался словно у самого уха адаты. – Не бойся. Дай себе волю. Я должна увидеть. И почувствовать то же, что ощущаешь ты, гарпия.
– Я… но я… нападу…
– Не бойся! – чуть настойчивее повторил голос чародейки, словно отделённый от тела. – Я смогу и защитить себя, и не повредить тебе. Отпусти себя на волю, адата!
– Х-хор-р-р-р… – Из разинутой глотки чешуйчатого демона вырвался рёв, поглотивший членораздельную речь. Голова задралась, вздулись бугры мышц, чешуя встопорщилась на плечах и локтях, давая свободу движению; когти высунулись чуть ли не на треть локтя, отливая синевато-стальным; взвихрился песок, и сам демон одним исполинским прыжком ринулся на недвижно застывшую человеческую фигурку, с головы до ног окутанную плащом золотистых волос.
Чародейка не сдвинулась, лишь едва-едва шелохнулись пряди. Лапы демона словно охватили незримые путы, распялив его, словно рыбку на расчалке. Чудовище рванулось раз, другой, но чары волшебницы Соллей держали крепко.
«Гелерра! Иди ко мне! Иди ко мне, адата! Ты сможешь! Выныривай!»
«А? Что? Гелерра – это ведь я? Или уже нет? Или уже нет никакой Гелерры, белокрылой адаты, а только лишь чешуистая тварь, одержимая одной мыслью – пожирать?»
Голос Соллей звал, настойчиво пробиваясь всё глубже и глубже. Болезненно, словно ледяная игла, касающаяся гнилого зуба; однако боль отрезвляла.