— Погоди, я мигом! — она взяла мою тарелку и побежала в сторону кухни.
Так-так. Опять ответ невпопад. Надо будет поискать того пионера, который, как мне кажется, стоит неподалёку и стебётся надо мной.
— На, держи! — пробежала озорница. Быстро она передвигается, однако. Как ракета. — Спасибо, Улькета! — Кто? — Уль… ну, быстрая как ракета! — Улькета! А мне нравится! Не такой уж ты и неудачник!
Мне бы, конечно, обидеться, но когда девочка на тебя смотрит глазами с выражением “Ух ты! А ты кто?”, как-то сразу смягчаешься. Так что я просто потрепал её по волосам и приступил к еде.
Меня передёрнуло. Да, видимо, этот лагерь действует на меня чересчур успокаивающе: я и не подумал, что она положит под котлету сороконожку! Краем глаза я заметил, что Улькета стоит возле выхода и готовится убегать. Ну-ну. Ведь в эту игру можно играть вдвоём. Так что, недолго думая, я отложил котлету в сторону, вилкой отрубил сороконожке голову, насадил её на вилку и быстро поднёс ко рту, типа откусил на распробовать.
Внезапно вся столовая завизжала и выбежала. Не очень понимая, в чём дело, я выбежал вслед за всеми. Последней убегала повариха. Я бежал, не оглядываясь, вперёд и вперёд. Поскольку спина опасности не чувствовала, я погрузился в раздумья…
Иногда людей характеризует не то, что они делают и даже не то, как они к этому относятся — а то, чего они НЕ делают и в том, как они это НЕ делают.
Человек мыслит и действует штампами. Эти штампы — один из способов экономить усилия для решения стандартных задач, поэтому они есть даже у самых нестандартных людей. В случае, если ситуация не подпадает под шаблон, последний рвётся. Разрыв шаблона можно изобразить на лице, если его нет, но очень сложно скрыть, если он есть.
Так вот, у обитателей лагеря не рвёт шаблон. Словно они повторяют заложенную в них программу, а в случае нетипичного ответа максимально пытаются выполнить её же, несмотря ни на что.
Однако так происходит не всегда. Например, когда я сделал вид, что ем сороконожку, все отреагировали как положено и стали визжать. И убегать.
Стоп. А я-то чего тогда побежал?
Последнюю фразу я сказал, уже остановившись и пытаясь отдышаться. Меня пробил смешок. Но тут же исчез, так как кто-то засмеялся у меня над ухом.
— Не пугай так! Зараза… — Я думал, ты это не вспомнииишь… гы-гы-гы…
Я не придумал я ничего лучше, чем присоединиться к нему.
— Никогда такого не видел, — честно признался он, приходя в себя. — И никогда больше не увидишь. Позорище… — Сам ты позорище! — Я про себя и говорил. Но ты знаешь… мне нравится ход твоих мыслей, — таки подколол я его. Вдоволь насладившись его реакцией, я продолжил: — Значит, Стебён… — Как ты меня назвал? — насупился он. И тут же пришёл в норму. — Ничего, ты тут надолго, я ещё над тобой поиздеваюсь. Ты ещё пожалеешь, что родился на свет, и побываешь в моей шкуре!
Он перешёл на крик.
— Тебя пожалеть?
Внезапно послышались шаги. Я обернулся и увидел ту роскошноволосую блондинку. Моего собеседника и след простыл.
— О, Шала… Шаша по шоссе и сосала шушку! — выкрутился я.
Она пропустила это мимо ушей. Притом умышленно. Интересно, это поведение тоже шаблонное?
— За Ульяной бежал? — Спроси чего полегче, — улыбнулся я. — Ты прости её, не со зла она… — Да ладно тебе. Было весело, — я честно признался. — Хотя и немного стыдно.
Она улыбнулась.
— Ты, наверное, голоден? Пошли в столовую — поищу, чем тебя можно покормить. — С удовольствием. А там не закрыто? — А у меня ключи есть. — А откуда? — А я кто-то вроде помощницы вожатой, улыбнулась она. — Клёво. Будешь ассистенткой, — наконец-то, нормальное прозвище. — В смысле? А… Ой, я же ключи забыла! Иди к столовой, я догоню.
Ночь тем временем заявила о своих правах на лагерь. Палящее солнце и ясное небо сменилось луной и звёздами, щебетание птиц сдалось перед стрёкотом ночных насекомых. Соответственно, и время для дневных проделок плавно перетекло к проделкам ночным. И одна хулиганка, пытавшаяся вскрыть замок столовой, была тому подтверждением.
— Привет, Двачиса Алевская! — А ты чего о тут забыл? Стоп… Как ты меня назвал? — Именем, достойным принцесски!
Она смутилась, но быстро взяла себя в руки.
— За языком следи! — А ты чего тут возишься? — Слепой, что ли? Не наелась. Давай, помогай! — Не вопрос, я тоже не наелся, — я пристроился к замку, и тут до меня дошло: — Так давай подождём, сейчас ассис… сис… —? — Ну эта, — я изобразил, — с ключами придёт. — Что?! — моя коллега по взлому рассвирипела. — Ты чего молчал?!
Она спрыгнула с крыльца столовой.
— А тебе я это ещё припомню! — сказала она, скрываясь в темноте. — Ты мне тоже нравишься, Двачесска! — сказал я ей вслед сладким голосом. Судя по звукам, она таки меня услышала. Хе-хе-хе. — Ты с кем-то говорил? — наконец подошла Сисе… Да что ж такое! Пускай хотя бы будет Блондиночкой. — Да, всё в порядке. Идём?
Из еды нашлись булки и кефир. Я с удовольствием их уплетал, моя же собеседница просто смотрела то на меня, то куда-то вдаль.
— Красота, — сказал я, закончив, — это страшная сила.
Девушка улыбнулась.
— А с возрастом она становится ещё страшнее! — и почему я выпалил эту фразу, глядя на неё таким голодным пылом?
А ведь было, к чему смотреть. Глядя на на неё, понимаешь, что в мире есть красота. Чистая и ни к чему не привязанная.
— А тебе здесь нравится? — внезапно спросила она. — Очень! Здесь милые люди, красивые места, большие си… синие глаза и манящая по… поразительная грация! — она зарделась. — А главное — что бы ты ни сделал, тебя не казнят нехорошей грушей. Так что я бы с большим удовольствием остался бы здесь на подольше, а потом приехал бы ещё! А ты что об этом скажешь?
Иногда следует говорить правду. То есть совсем правду. И по тому, каки на твою правду люди отреагируют, о людях можно многое сказать. А тут моя собеседница будто пропустила последнее мимо ушей.
— Эй, Блондоечка! — надо будет спросить ещё раз, как её зовут. — А, что? Прости, я задумалась. Да. Мне здесь очень нравится, — ага, конечно, задумалась она. — А имя моё ты так и не запомнил! — Каюсь: как тебя вижу — все мелочи вылетают из головы!
Она улыбнулась, погладив одну из своих кос.
— Пошли? — Ага.
Мы попрощались на крыльце столовой. Она пошла к себе в домик, а я… Так-так, кое-кто забыл ключи. Я подозвал её и вернул связку. Теперь другой вопрос — куда идти мне?
Лагерь и его обитатели кажутся совершенно нормальными. В своём антураже, естественно. Я на его фоне кажусь диким, неотёсанным, пришельцем. Но пришелец видит то, что никто не замечает в силу очевидности.
Замеченные ранее эффекты повторяются: иногда местные жители реагируют, словно ничего не происходит, когда я что-то делаю такое, что для них как минимум необычно. Странность состоит даже не в этом, а в том, что так происходит не всегда. И они внезапно начинают действовать очень даже адекватно. Притом настолько адекватно, что уже это напрягает.
Размышления длились не долго — я оказался на площади, на которой грустняшка читала книгу. И ведь до сих пор сидит, читает. А раз так, надо будет попробовать поэкспериментировать над ней.
— Многие из живущих заслуживают смерти, — сказал я менторским голосом, подходя к скамейке с девушкой.
Она удивилась, смутилась и спряталась за книгу. Название “Унесённые ветром” мне ни о чём не говорило.
— Что, и всё? — пожал плечами я. — Я подсяду? — Да.
Повисло неловкое молчание.
— Ты знаешь, ведь все мы обратимся в пыль. И ты, и я, и этот лагерь. А потом всю эту пыль унесёт ветер. Вот прямо как в этой книге, — она опять закрыла ей лицо. — Но глубина этих зелёных глаз, — я мягко отодвинул книгу, — имеет все шансы пережить века.
Господи, что за фигню я несу? Я же сам в это не верю. Она тем временем опять зарделась, но за книжкой прятаться не стала. Видимо, факир был пьян, фокус не удался.
— Так ведь, Лыня? — А? — А? — Я Лена… — Да, прости, у меня плохо с именами. Но скажи мне, Ныля, разве нет в этом определённой романтики? — Я Лена. — Разумеется. Так вот, сейчас мы сидим здесь, в этом прекрасном месте, и смотрим на звёзды. А там, у этих звёзд, Нылка… — Я Лена!
Как-то у неё совсем переменился взгляд. Я отошёл от неё и стал обходить лавку.
— Не волнуйся, не волнуйся, Рена… — Я сказала я Лена!.. — она едва не перешла на крик. — Не, ты не Лена. Ты Рана. Точно! Вот это, — я изобразил, — Нылка, а вот это, — я изобразил, — Рана. Простите, простите девчонки, не хотел вам мешать, завтра с меня должок. Спасибо тебе за замечательный вечер, до завтра!
Я поспешил ретироваться, а она, немного проявив эмоции, спустя время последовала моему примеру.
И опять-таки, абсолютно естественная реакция. Ну, два в одной, все дела. Ну или маска и реальность, мне то пока не так важно. Ладно, поиск ответов отложим на потом. Пока надо найти место для ночлега. Хорошенько подумав, я отправился к вожатой — вдруг есть какое местечко. К счастью, она не спала.
— Привет, Семён! Что-то ты долго! — Да так, гулял, с лагерем знакомился… — Ладно. Спать будешь здесь, — она указала на одну из кроватей. — Вы что, серьёзно? — Ну да, а что такого? Всё равно других свободных мест нет, — улыбнулась она. — Ты же хочешь стать порядочным пионером? — Ну как бы тебе сказать… помягче, покороче и потоньше… — мне кажется, что когда двое молодых людей противоположного пола летом спят в одном домике, возможны инциденты по обоюдному желанию, но без обоюдного признания. Только вслух я решил об этом не говорить.
Правда, ей и этого оказалось достаточно: она посмотрела на меня с удивлением и даже с обидой. Я ответил взглядом бесстыжего непонимания.
— Пионер должен уважать старших! — Есть уважать старших, Дмитреольговна! — вытянулся я по струнке.
Блин, а я ведь не посмотрелся в зеркало — на сколько лет я выгляжу. Считать свой реальный возраст я бросил давным-давно. Я живу по-простому: ко мне на ты — и я на ты. Ну, кроме таких случаев, разумеется.
— Да нет! Ольга-Дмитриевна. Сначала О, затем Дэ. Понял? — Так точно! — Так вот: взрослых надо называть на “вы”! — Есть называть вас на “вы”, Одмитрия! — Ох, беда с тобой… Но ничего, мы сделаем из тебя порядочного пионера! — Есть стать порядочным пионером, О-Дэ-вочка!
Её взгляд было сложно передать словами или хотя бы мимикой.
— Разрешите начать отжиматься? — не дожидаясь разрешения, я принял упор лёжа и начал: — Один, сэр, два, сэр, три, сэр… — Какой я тебе сэр?.. — Один, миледи, два, миледи, три, миледи… — Ладно,— смягчилась она. — А теперь спать!
“Слава Богу” — подумал я. Домик, хоть и был несколько не прибран, отдавал уютом. Место было очень спокойным и умиротворяющим. И всё равно роились мысли. Кто тот странный пионер? Что не так с лагерем? Как мои действия успели на него повлиять? Вопросы типа “Где я и как сюда попал?” я не задаю себе уже невесть сколько времени — меня нередко выкидывает то туда, то сюда. И пусть сюда выкидывает почаще…
====== День 2 ======
Вот и время просыпаться. Полуденное солнце ласкало глаза. С удовольствием бы поспал ещё, но — дела.
На спинке кровати была моя форма — наконец-то. Одэвочки в домике не было. Я быстренько переоделся и, найдя зеркало, посмотрел на результат. Бывало и получше. Что ж, а мне надо идти. Как минимум, у меня на сегодня слишком много дел.
Я вышел из домика и вдохнул полной грудью. Прекрасный воздух. Прекрасный запах. Прекрасная женщина… А, это вожатая.
— Доброе утро, Семён! — А вам того же, — улыбнулся я. — Ты только вчера приехал, так что будить я тебя не стала, но завтрак-то… Хотя ладно! Вот, держи! — она дала мне свёрток с едой. — Спасибоньки! — сказал я, уплетая оказавшиеся там бутерброды. — Пионер должен быть всегда чист и опрятен! — сказала она, давая мне другой свёрток — на этот раз, с умывальными принадлежностями. — Дай я тебе галстук правильно завяжу на первый раз, а то он болтается. Потом научишься, сам будешь!
Я дал ей перевязать галстук. Чему она несколько удивилась.
— И не забудь про линейку. — Есть не забыть про линейку! А что это? — В смысле?! — она нахмурилась. — Сегодня же понедельник! — ?? — Обычно у нас линейки рано утром, до завтрака, но сегодня понедельник, поэтому она будет в 12 часов. Не опаздывай! — Есть не опаздывать! А куда? — На площадь, куда же ещё!
Я пожал плечами и пошёл к умывальникам. Было о чём подумать.
У людей есть “образ мира”, что закладывается в глубоком детстве. Что бы ни случилось, куда бы мы ни попали, спустя время мы стремимся увидеть в разрозненных событиях связность — последовательность ли, структуру ли, план ли — короче говоря, мы ищем мирность мира. И мир в нашем восприятии восстанавливается, обретая логику и форму, цепляясь за самые мелочи в самых необычных ситуациях.
Тот странный парень говорил, что я ещё успею побывать в его шкуре, и обмолвился, что таких Семёнов, как он, больше одного. С некоторой вероятностью это значит 2 вещи: во-первых, эти события повторяются не в первый раз с разными людьми, во-вторых, не в один раз с одним и тем же человеком. А раз так, то он искренне считает, что я тут застрял. Как и он сам. Это подтверждается его поведением и словами.
Вопрос в другом: а каков статус всех остальных местных жителей? Они такие же люди, которые сюда попали? Или кто-то ещё? У меня мало данных. Нужен тот, кто лёгок на помине.
— Эм… а что ты делаешь? — Некоторые мысли лучше думаются вслух и в движении. — И какие мысли подразумевают пародию на стрип-пластику у берёзы? — Я тоже рад тебя видеть, Стэнд. — Кто? — Ты обычно появляешься сзади и стоишь, как неприкаянный. Чем не Стэнд? — Да ну тебя. Ты всем странные имена даёшь? — Странно не то, что я их даю, а то, что они иногда ещё и приживаются. Я вижу, ты уже не злишься? — Да нет. А зачем мне? Всё равно ты теперь знаешь, что ты тут застрял. А вот больше подсказок я тебе не дам. — И не нужно. А я пока подумаю, насколько можно доверять словам, что местные жители — некое подобие программ, которые реагируют на твоё поведение, а в случае нестандартного поведения начинают действовать невпопад… — Кто это тебе сказал? — Ты. — Когда? — Только что.
Он рассмеялся, признавая поражение.
— Да, так и есть. Лагерь предполагает ровно одно и то же поведение с твоей стороны в большинстве случаев. В определённых ситуациях ты можешь делать выбор. Но если ты даже там поступишь нестандартно — эти андроиды отреагируют неадекватно. — Ты говоришь о них с таким презрением, — я пожал плечами. Но его и след простыл. А я пришёл к умывальникам.
Сделав свои дела, я помахал рукой пробегавшей мимо красотке с двумя косами… как её правильно… Красдвукоской пока будет. Хотя имя и тупое. Идя обратно, я опять погрузился в свои мысли.
Во всём можно найти свою логику, какой бы безумной она ни была. И чем она страннее, тем проще ей исполнить своё предназначение — дать форму тому, что происходит.
Итак, мы имеем повторяющиеся события и целый лагерь, жители которого выполняют стандартные действия. В случае моих неадекватных реакций они сами начинают вести себя неадекватно.
Время от времени здесь можно делать выбор, однако и там надо выбрать из вариантов, которые требует ситуация, иначе реакция будет неадекватной.
Были бы здесь живые люди, задача была бы нерешаемой, однако здесь получается замкнутая система. А раз так, у системы есть свои слабые места. Идеальный кандидат — эти самые точки, где надо делать выбор. Можно делать выбор в этих точках, а можно поступить поинтереснее.
Тот факт, что можно действовать вне заданных рамок, значит, что система не полна: могут быть действия, которые допустимы в системе, но самой системой выполнены быть не могут. Следовательно, если я хочу вызвать в системе глюк, то в точках выбора мне нужно действовать так, чтобы я выбрал все варианты и не выбрал ни одного, при этом реакция лагеря на мои действия должна казаться адекватной.
Предложенный вариант выглядит очень глупо. Настолько глупо, что может сработать.
— Семён! — вывел меня из раздумий голос Одэвочки. — Что? — Стучаться надо!
Точно, я же зашёл в домик, чтобы положить пакет с умывальными принадлежностями, а тут Одэвочка переодевается. Я извинился и вышел. Но зрелище того стоило!