Кто-то легонько похлопал меня по плечу. Придя в себя, я заметил Элеежкина.
— Пойдём в карты играть. — Можно. А правила какие? — Ну, надо сначала карты найти, потом расскажу. — Так ищи, в чём проблема? — Они есть только у вожатой, а она мне не даст… — А почему? — Ну, в прошлый раз…О, Одэ… Ольга Дмитриевна! А Семён как раз хотел у вас карты попросить!
Он хотел сказать “Одэвочка”?
— Зачем? — спросила та. Рядом стояла пионерка, которую хотелось помацать больше Улькеты. — Мы игру новую придумали!
Я хотел сказать, что если бы игру придумывал и я тоже, прошлый раз бы показался верхом приличия и спокойствия, но промолчал. Элеежкин тем временем смог уболтать Одэвочку.
— Давайте я с ним схожу принесу! — вызвалась мне помочь ассистентка вожатой. Я не отказывался, и мы стали идти вместе.
СТОП! Это же ситуация выбора — я мог пойти вместе с ней, а мог пойти один. Я не соглашался, но и не отказывался, но мы идём вместе… Думать, надо думать… Стоп, надо что-то сказать…
— Спасибо, что составила компанию, Сла… Сла…
Она словно потянулась ко мне, мол, давай, у тебя получится.
Надо что-то делать с выбором… Надо что-то ответить… Она так ко мне тянется, что так бы и обнял…
— Сла… Сла… — нет, я этого не сделаю! Ни за что! Да что ж такое!.. — СЛАДКОЖОПКА! Ааа!!!
Я плохо помню, как оказался в домике вожатой. Зато помню, что в смешанных чувствах: вроде бы смог соблюсти все условия — а вдруг нет? Ну хорошо, хорошо, я вроде правду сказал, но всё равно девчушку, видимо, обидел. Хотя это был комплимент, если подумать… Ладно, с меня должок.
Не сильно сбавляя темп, я запрыгнул в домик и стал переворачивать его вверх дном. “Моток верёвки, пара садовых перчаток, садовые ножницы, катушка колючей проволоки, пакеты, нижнее бельё, жгуты… Да где карты-то?”, — приговаривал я себе под нос, чувствуя, что моя преследовательница может быть где-то рядом.
Наконец, ажиотаж прошёл. Карт в домике явно не было. Ну, или они спрятаны так, что без Одэвочки их не найдёшь. Придётся возвращаться.
Вечером в лагере было невероятно приятно. Все пионеры, судя по всему, ушли в столовую смотреть игру, ну или разбрелись кто куда, из-за чего атмосфера отдавала спокойствием, но не одиночеством. Идеальное время, чтобы предаться меланхолии. Может, ну его нафиг, эти карты? Оставлю всё, как есть, буду жить в одном домике с роскошной цыпочкой, веселиться с ребятишками и смотреть, как растут внуки…
И о чём я думаю? Старею, видимо. Каждый раз.
Так я и дошёл до столовой. А карты оказались… правильно, у сладенькой блондинки. Которая, завидев меня, демонстративно отвернулась, направилась в столовую и быстро показала мне язык, прежде чем скрыться в дверях. Пионеры переглянулись, но ничего сказать не решились. Все стали потихоньку заходить.
Мне же путь преградила Двачесска.
— Что, тоже планируешь участвовать в этой дурацкой игре?
Я задумался. А ведь и вправду, у меня есть выбор! Значит…
— И да, и нет. А что? — Нет, ничего, — она уже собиралась уходить, но вдруг обернулась и внимательно посмотрела на меня, улыбнувшись: — А в карты-то играть умеешь? — Смотря в какие. — В дурака небось и всё? — Я плохо играю в игры, где партия длится несколько дней. А ты? — Значит, тут у тебя шансов никаких. — В смысле? Она и вправду на несколько дней? — Да нет! — она стушевалась. А потом насупилась. — Игрок из тебя никудышный, вот! — Предположим, — пожал плечами я и направился в столовую, но Двачесска не унималась. — Давай поспорим. — Ты про что? — Какой же ты тупой! Про карты, про что же ещё! — Про то, какие будут правила? — Да нет же! Что я тебя обыграю! — Обыгрывай, я разрешаю.
Двачесска ещё попыталась мне что-то возразить, но потом сдалась:
— Если не согласишься спорить, я всем расскажу, что ты ко мне приставал!
Ух ты как. Значит, нужно не только играть и не играть, но ещё и спорить и не спорить? Но тут, по крайней мере, просто:
— Предположим. Но тогда если я выиграю, ты не скажешь, что я к тебе приставал, даже если я пристану! — А? — Двачесска явно не ожидала такого исхода. — Даже если я пристану. Даже если я буду впиваться зубами в твои булочки. Даже если я покрою свой язык твоим кефиром, — я начал наступать. — Даже если я буду играть на тебе, как на гитаре, даже если я натяну тебя несколько раз, как струны!.. — Иди ты! — она обиделась и ушла. — Эй, ты что, сдалась? — Дурак!..
Перед тем, как зайти, я увидел Нылку. Моей прыти она была весьма удивлена. Я дружелюбно улыбнулся и пропустил её вперёд. Она, не глядя на меня, просеменила в столовую.
Внутри всё уже было готово. Тут и там толпились пионеры, весело разговаривая о своём. Столы сдвинули поближе к стенам, чтобы освободить место для игроков и зрителей. В дальнем углу лежал ватман со схемой. Как оказалось, это была схема турниров. Так-так… не только меня записали, но ещё и со всеми участниками я так или иначе взаимодействовал. Такая постановка вопроса означает, что событие очень важное. И что именно эти люди играют в системе под названием “Совёнок” определяющую роль. Спасибо за подсказку.
Все были готовы начинать, но, как выяснилось, не было Жучи, а без неё Элеежкин начинать явно не хотел. Я вызвался поискать её — тем более, было над чем подумать.
Ради выполнения цели зачастую приходится идти на всё возможное. Но иногда нас никто не ограничивает — и приходится делать невозможное.
Мне предстоит сыграть до трёх раз. И каждый раз по логике надо или проиграть, или выиграть. Нельзя проиграть следующему, не выиграв у предыдущего. Единственный вариант — ничья и дисквалификация противника.
Когда Жуча, оказавшаяся на площади, таки поддалась на уговоры, мы пошли обратно в столовую. Странно, что она так стеснялась играть. Хотя, возможно, даже придя на турнир, она специально проиграет, чтобы идти заниматься своими делами…
И тут меня словно ударило молнией: вот он, ещё один выбор! Играть турнир или не играть турнир, намеренно сдавшись. Мысли стали бежать гораздо быстрее, строить схемы, комбинации и структуры — и ничего из того, что можно было бы хотя бы понять, не то что применить.
В столовой я увидел, как нас распределили по парам. Даже беглого взгляда хватило, чтобы сказать, с кем, вероятнее всего, мне предстоит играть: сначала с Нылкой, затем с Улькетой, затем с Двачесской — эти двое будут играть грязно и, скорее всего, обыграют остальных претендентов.
Двачесска! Я же поспорил и не поспорил с ней. То есть надо не только играть и не играть, всем выиграть и у всех проиграть, но ещё и столкнуться конкретно с ней! Положение становится всё запутаннее.
Элеежкин тем временем объяснил правила. Мы с Нылкой сыграли пробную партию. Но мысли мои занимала явно не игра. Глаза бегали из стороны в сторону, уши краснели, на лбу выступил пот. Сконцентрироваться или войти в транс не удавалось. Видимо, выхода нет, и мой план потерпит неудачу…
Тем временем, мы доиграли пробную партию. Элеежкин, который, как автор игры, стал судьёй, приготовился объявлять начало турнира.
Нет, выход должен быть! Я ведь и не через такое проходил! Нужно думать, нельзя сдаваться, нужно сконцентрироваться, даже если охота... Точно!
— Элеежкин, а можно в туалет? — грубо оборвал я его. — Семён, ты что, не можешь потерпеть? — его поддержал гул голосов. — Могу! Но… Если долго терпеть, то это может навредить предстательной железе и затруднить… важные физиологические процессы и не менее важные аспекты общения! — Ну… эээ… — Можно? — я начал на него наседать. — Можно?! — Можно…
Я рванул в туалет на скорости, достойной Улькеты.
Уже закончив своё дело, я начал смеяться. Всё-таки, очень забавно наблюдать со стороны за попавшими в такие ситуации, когда фигня идёт за фигнёй, и ты точно знаешь, что этой фигни будет ещё много. Хихикая, я приложился лбом к стене. И стукнулся. Смехом думам не поможешь. Стуком тоже. А?!
Бывают моменты, когда приходит озарение. Это когда весь процесс, происходящий в трансовом состоянии, умещается в промежуток меньше секунды, и ты потом некоторое время находишься в шоке от открывшихся знаний. Видимо, этот шок смягчил в моём сознании боль, так как я принялся буквально избивать себя. К моменту, когда за мной пришли Укуриш и Элеежкин, я был весьма и весьма потрёпанным. Они и помогли мне дойти до столовой.
— Семён! Что случилось? — ко мне подбежали взволнованные Одэвочка и обиженная красотка. — Я сам не очень понял… — Кто тебя так отделал? — спросила Двачесска, усмехаясь. Нылка просто была в ужасе. — Я не видел его лица… — ну, тут я говорил правду — я не видел своего лица, когда себя бил. — Эх, что же с турниром делать… — замешкался Элеежкин. — Какой турнир, о чём ты? Меня проще дисквалифицировать… в таком-то состоянии…
Элеежкин пожал плечами и так и сделал. Виолестра, у которой в халате оказался пузырёк йода и ватка, принялась меня обрабатывать. Было неприятно, но гордость за то, что я додумался до такого способа решения неразрешимой проблемы, расплывала моё лицо в широкой улыбке. Виолестра относила это на свой счёт и стрила мне свои разноцветные глазки. Я отвечал взаимностью.
— А вот и победитель! — радостно объявил Элеежкин. Точно, последняя часть загадки! — Протестую! Возражаю! Я буду жаловаться! — завопил я, устремившись к нему.
Победила Двачесска. Как по заказу. А значит, у меня был шанс.
— Она жульничала! — Да ты даже игры моей не видел, — усмехнулась Двачесска. — Семён! Это как-то неспортивно… — начал было Элеежкин. — Докажи, что победа честная! Обыграй меня! — не унимался я. — Ха! С чего бы? Ты дисквалифицирован. Неудачник, — в это слово она вложила всю надменность, на которую была способна. — Ты так говоришь потому, что и вправду жульничала? Или потому, что боишься проиграть? — я демонстративно отвернулся. — А ещё спорить со мной хотела… — Ах так! Тогда давай сыграем! Сейчас же!
Протесты Элеежкина никем из нас в расчёт не принимались, и вскоре вокруг образовалась толпа. Получив свои карты, мы не торопились действовать: игра в гляделки — едва ли не самая интересная часть всего действия. Так мы и сражались взглядами и жестами, попутно меняясь картами. Двачесска начала с надменных взглядов. Я ответил, словно отшучиваясь. Она стала соблазнять, демонстрируя свой способ ношения формы. Я стал её пародировать. Она ответила мне страшным для среднего обитателя Совёнка взглядом. И получила в ответ много-много похабщины. Это вынудило её перейти к обороне — испуганному взгляду.
— Прости, я мог бы строить тебе глазки целую вечность, но есть одна женщина, которая лучше тебя, — и, не давая ей прийти в себя, продолжил: — Вскрываемся?
Она нервно бросила карты на стол. Я положил свои. Боясь, что всё в самом конце сорвётся. И…
— Мне… удалось? Мне удалось… Мне удалось! Уррааа!!!!
Я бросился всех обнимать от радости. Двачесска хотела убежать, но не успела. Краем сознания я заметил, что она не сопротивлялась, но этот край заполнился другой мыслью:
— Да, мне удалось! Я сделал это! — Семён, чего ты кричишь? Ты же дисквалифицирован из турнира… — Главное не победа, а участие! — кричал я, обнимая Элеежкина. — Мне удалось! Я поспорил — и не поспорил! Я не участвовал в турнире! Но играл! Я не выиграл у Нылки! Не выиграл у Улькеты! Не выиграл у Двачесски! И обыграл Двачесску! Ура!..
Всё ещё не придя в себя от радости, я выбежал из столовой. Настроение было таким, что хотелось всех обнимать и со всеми делиться радостью.
Когда я немного подуспокоился, в голову пришла мысль куда-нибудь сходить, развеяться. Например, на пляж, поплавать. Или на сцену, поорать что-нибудь. Или…
Стоп! Опять ситуация выбора! Значит, надо посетить каждое место — и не посетить его? Да вы издеваетесь! Есть идея попроще.
Забежав в столовую и улучшив момент, пока все убираются и расставляют столы, я стянул фломастер и направился к административному зданию, где висела карта. Самый простой способ везде побывать и не побывать нигде — это побывать виртуально, правильно же? Вот я и написал на стекле, за которым висела карта: “Здесь был…”
Кто здесь был-то? Семён? Ну я не совсем Семён. Я? Я бывают разные. Здесь был… Да кого здесь только не было! Так и напишу.
Втройне довольный собой, я отправился в домик. Интересно, сколько дней нужно будет издеваться над механикой лагеря (и над собой) в таком режиме? В любом случае, этот мир невероятно безопасен — даже в случае моей ошибки никто меня не будет казнить нехорошей грушей. А значит, сегодня я могу забыть забыть заботы и держать трубой хвост: вот и весь секрет, чтоб жить сто лет! Э… хвост? Ладно, забудем об этом.
Домик, как всегда, утопал в сирени. Этот чудесный запах ласкал мой нос и манил войти внутрь. Одэвочка была уже в кровати. А тот беспорядок, который я устроил при поисках, так и не убрала. Покачав головой, я раскидал вещи по местам.
— Семён? — Ага. — Хорошо. Давай, спокойной ночи!
Ну уж нет. У меня слишком хорошее настроение, чтобы я её сейчас отпустил!
— Одэвочка? — А? — Да я давно спросить хотел… Вы не боитесь? — Чего? — Ну как же — лето, молодость, сирень, кустотерапия… — Только не в мою смену, улыбнулась она. — Ага. Хотя многие бы боялись, особенно если мальчики с девочками вместе. Особенно с такими красивыми! — произнося последние слова, я восхищённо на неё смотрел.
Она поднялась:
— Только без глупостей мне тут! — О чём вы? Вы что, подумали… — А что я должна была подумать? — рассердилась она. — Что порядочный пионер не будет таким заниматься, а порядочная вожатая такого не допустит! Вы ведь это подумали? — А… ну да! — Вот тут истории всякие ходят. О пионерах друг с другом. И даже о пионерах с вожатыми. А у нас такого быть не может — у нас есть вы. И знаете что? Я очень рад, что живу именно с вами! — Согласна! Другие на нашем месте давно бы стали это… но наша смена лучшая! Здесь много замечательных ребят, на которых можно положиться. — Я о том же. Мы тут не просто живём, мы пример другим подаём! Это же какая ответственность! — Вот именно! Я рада, что ты думаешь так же, — она улыбнулась.
Я разделся и приготовился ложиться, но не сдержался:
— Ну как? Скажите мне: как? Как может нормальный пионер нормальную вожатую просто взять и… И!? — Да это ж всё равно что… не знаю… ты меня!.. — Ну или вы меня!
Нависла пауза, а потом мы рассмеялись.
— А знаете что? Я хочу руку вам пожать. — А пожми, Семён! — она поднялась с кровати. — Рука у вас, Одэвочка, нежная, но крепкая. Эта рука знает, где погладить, а где направить. Я бы под вашим началом — ух, горы бы свернул! — И твоя рука, Семён, твёрдая, мужская, надёжная. Да я бы с тобой… в разведку бы пошла! — Спасибо, Одэвочка! — обхватил наше рукопожатие свое рукой. — Тебе спасибо, Семён! — он сделала так же.
И мы трясли нашими руками, глядя друг другу в глаза.
…
Чистая мысль и абсолютная непосредственность… Сколько же в ней притягательного! Для меня, не умеющего не думать, такие состояния странны и даже опасны… Но не сейчас. Мир словно пропитало спокойствие, и даже малейшиее движение грозилось его нарушить. Я боялся дышать. Любая, даже самая незначительная мысль могла развеять эту чистоту, эту первозданность, словно я вернулся к истокам бытия.
И всё испортил ошарашенный голос:
— Семён?! — А?! — мой голос был не лучше. — Это что сейчас такое было?! — Ну, это… Совёнок, здесь что угодно могло произойти! — То есть мы что с тобой, это?.. — Мы нормальные му… пионер с вожатой, — и почему я хотел сказать “нормальные мужики”? — Вот. А один раз — это ещё… не это слово!
====== День 3 ======
Проснулся я от звука будильника. Одэвочки в домике, как ни странно, уже не было. Я собрал умывальные принадлежности и отправился приводить себя в порядок. Виолестре надо было отдать должное: тело после вчерашнего практически не болело.
— Вчера ты, конечно, дал маху, — послышался из-за спины знакомых голос. — Всё ради вас, дорогие зрители. Но от помощи зала бы я не отказался. — Ну нет! Я бы до такого не дошёл!
И вот что бы ему ответить? Попытаться порасспрашивать? Или подразнить? Такое событие вряд ли было предусмотрено лагерем, так что выбор чисто за мной…
Кто-то от них бежит, кто-то их ищет. Большинство их сторонится, а некоторые из них не могут вылезти. Странные состояния — сущая загадка для человека.
Но их странность очевидна лишь тем, кто привык мыслить узко. Кто не знает, как можно одновременно хотеть и не хотеть. Странные состояния невообразимо нормальны, а обычные получаются из них путём наложения и смешения. От любви до ненависти один шаг, и один же — в противоположном направлении. Всё определяют лишь добавки, оставляя в тени главное — неравнодушие.