Но ученик иллюзиониста шел за ее внучкой. И он сбежал. Какое я имею право здесь оставаться, подвергая их опасности? Рано или поздно нужно будет уйти.
Я всегда буду должен уходить.
Пока не докажу, что я хозяин в Каррау. Пока всякая шваль не увидит, что я слишком силен, чтобы на меня нападать. Нужно было убить иллюзиониста. А так – он может вернуться. Найти его ученика и проследить за ним? У Иллюзиониста было три плана: сбить меня грузовиком (моим грузовиком, в моем городе), запугать и отнять силу, и заразить паразитом. Если бы не Вера, я бы уснул, прежде чем должным образом обработал рану. Если бы не Вера, я бы вообще об этой возможности не подумал.
Ощущение, что я что-то пропустил, что-то забыл, ныло, как больной зуб. Я крутился на узкой кровати, но она давила то плечи, то затылок. Даже приглушенная колыбельная из-за стены раздражала, требуя действовать.
Делать, бежать, исправлять.
Так бывает, когда нечто важное скребется из подсознания.
Давид… я протолкнул его на тонкую сторону Каррау. Туда, где из паттернов прошлого складывается будущее. Где спят стражи-маны и обитают чудовища. Будь Давид человеком, живущим в согласованной иллюзии, город бы "выплюнул" его назад. Сразу, или спустя пару минут. Но Давида все нет.
И я отпустил чужого ученика.
Теперь он бродит по моей территории. Колеблется, быть может: бежать к мастеру, который его накажет за провал, но сохранит жизнь, или вернуться, чтобы, пока я устал и ослаблен, бросить вызов и завладеть Каррау, словно чужой невестой. Я помню эти жадность и страх: хочется рискнуть, схватить удачу за кончик хвоста – а ты ждешь, ждешь, ждешь… прыгаешь в последний миг – но лишь белые ворсинки в ладони.
Ученик иллюзиониста знает, где я живу, он видел Веру. Видел Давида. Распутать клубок моей личности – дело трех вопросов.
Я лег на спину.
Но не убивать же его. Нет, можно, конечно. Но это – неидеальное действие. Как и отпускать. Закрывать глаза, притворяясь, что чужого агента нет на моей территории. Агента…
Я опять перевернулся. С поскрипываниями, похожими на шаг подкрадывающегося домового, распрямлялись деревянные полы. По пустой улице, завывая мотором, промчался мотоциклист. Песня Веры стихла.
Все равно не уснуть.
Если не контролировать ошибки, они разбрасывают метастазы и выпускают яд, словно раковая опухоль. Нужно убедиться, что ученик иллюзиониста покинул город. И найти Давида.
Я представил, как в центре комнаты формируется оранжевый сгусток света. Его плоть клубилась, вспыхивая и тускнея внутренними вихрями в ритме дыхания – я подстраивался под него, он – под меня.
Сфера тонкого огня вытянулась, обретая человеческую форму. Мою форму. Темно-каштановые волосы связаны в свободный хвост. Синее пальто, которое я выбросил месяц назад, но до сих пор бессознательно "ношу".
Форма открыла глаза синевато-розового оттенка аметиста. В зеркале я вижу серо-голубые. – От неожиданности я сбился с дыхания и потерял концентрацию. Абрисы формы задрожали и поплыли. Вдох и выдох под счет не помогли. Придуманное тело таяло. Накатило головокружение: размываясь, форма уносила вложенную в нее энергию.
Дело не в контроле. Такие тонкие вещи не контролируешь. Максимум – управляешь ими. А чтобы управлять нужно знать.
Почему здесь у меня глаза цвета аметиста?
Камень Юпитера. Цвет Юпитера. Вот еще одно доказательство того, что я – маг Каррау и владею городом. Хоть и остаюсь глух к нему.
Мир сместился – я стоял посреди комнаты и глядел на себя, лежащего на кровати. Чтобы закрепиться в форме, сфокусировался на руках, покрытых точками-ожогами. Шрамы свежи: розовые, зудящие от неловко пролитых расплавов и выплеснувшихся годы назад щелочей. Шевельнул пальцами. Прошелся, вглядываясь пристально в предметы. Постепенно зрение обрело болезненно-яркую четкость, а иллюзорное тело повиновалось лучше, чем плотное.
Тень заметалась, не зная, к какому мне прилипнуть: стоящему посреди комнаты или лежащему в постели. В итоге разделилась надвое, ослабив меня наполовину.
Исследования – потом. Сначала найти чужака. И Давида.
Ученик иллюзиониста был худ и невысок, носил потертую коричневую кожанку. Лицо землистого нездорового цвета, запавшие щеки. Шагая к дому Веры, он подавал голову вперед, как человек с шейным остеохондрозом.
Я представил, как он бежит прочь, оглядываясь, спотыкаясь и продавливая пространство отвергающего его города. Так прогибается силами натяжения граница воды, отталкивая легкие листья и палочки. Крохотные старые птичьи кости.
Он был высосанной косточкой, лишенной питательных свойств, с отверстиями вместо нервных узлов. Вдохни, выдохни – и сыграй простую мелодию. Человек-инструмент.
Я оказался там, где видел его в последний раз: перед домом Веры. Он возвышался на тонкой стороне Каррау, словно средневековая крепость. На островерхой крыше, украшенной свежими цветами и статуями каменных Мадонн, стояла девочка с одной расплетенной косичкой. Внучка Веры помахала мне рукой. Я помахал в ответ.
Вокруг девочки мерцала тонкими сияющими стержнями клетка. Надеюсь, ведьма знает, что делает.
В реальном времени – ночь и зима, но на первой из изнанок города застыла свежая золотистая осень. Всегда так, или потому что это моя любимая пора?
Я огляделся:
– Давид?
Никого. Ничего.
– Давид!!
Ни следа, ни намека. Может, он пошел за учеником иллюзиониста? Видел же драку.
Я нащупал место, где пространство города чуть-чуть прогибалось, восстанавливаясь после контакт с Косточкой. Положил на него ладони и двинулся по линии, словно по трамвайному проводу. Сначала медленно, затем – набирая скорость. Пришлось растворить тело, став сгустком сознания.
Путь Косточки петлял. Вот он бежал вдоль дороги. Завернул за угол. Промчался по боковой улице, чтобы возвратитьcя на главную. Опять свернул.
Я преследовал его, пропуская через себя город. Смутно знакомые здания и переулки. Все еще плохо ориентируюсь в Каррау и нет времени вволю побродить с картой. Асфальт вздрагивал, как будто по нему мчались невидимые фуры. Трещины прорезали его со звуком рвущейся бумаги и тут же затягивались свежими рубцами битума.
Левая сторона улицы, по которой, затравленно оглядываясь, бежал Косточка, вдруг почернела и потекла нагретой пластмассой. Дымоподобные контуры магазинов собрались в новый, набравший силу и материальность образ: мощенный брусчаткой проспект, камни блестят от только закончившегося дождя, лиловый свет единственного фонаря едва пробивается сквозь липкий серый полумрак. Нескладный высокий парень в старомодном пальто и со всклокоченными черными волосами прошел мимо бегущего Косточки.
В нем сквозило что-то пронзительно знакомое. Родное даже. Я остановился. Это было прошлое, и прошлое старое. Но то, что волны времени не смыли его, значит, что последствия события все еще реализуются. Каррау принес этот образ, словно верный пес тапочки. У меня никогда не было пса.
Я присел и погладил влажные бугристые камни. Камни дрожали.
Черноволосый споткнулся и нехорошо, с присвистом, закашлялся в кулак. Из тени сверкнули два алых глаза, и вампир, словно дикая кошка, прыгнул на грудь парня.
Оба исчезли, прежде чем коснулись мостовой. Но немертвый в последний миг вскинул взгляд, как будто заметил меня. Это был Винсент. Советник бывшего Принца.
И если город хотел напомнить мне о его природе – ему удалось. Волоски на руках стояли дыбом.
Я отвернулся и вновь встал на след Косточки. Который вызвал такси, проехал квартал, выскочил не расплачиваясь. Подбежал к таксофону и забился внутрь, словно тот – последнее в мире убежище. Затем позвонил кому-то, а повесив трубку, ушел в сторону, противоположную той, куда держал путь вначале. Косточка направлялся на вокзал, чтобы покинуть мой город навсегда.
Напряжение в плечах и шее, которого я прежде не замечал, медленно отпустило. Ученик иллюзиониста не опасен, он уедет доживать свою жизнь так, как жил прежде, и нет нужды ее обрывать.
Но… стал бы я звонить Аннауту, если бы провалил работу и он это знал? Учитель был довольно демократичен с нами. Но все равно контролировал каждый шаг. Оставлял инструкции на случай успеха, на случай неполного успеха, на случай провала. Даже инструкции на случай своего проигрыша и смерти. Только они не пригодились.
Косточка высосан напрочь. Не похоже, чтобы иллюзиониста беспокоило его здоровье. Так кому он звонил? Учителю?… или кому-то другому?
Вот оно: Иллюзионист проецировал себя вместо того, чтобы явиться лично потому, что ему не нужен Каррау. У него уже есть город. Он просто хотел меня убить.
Кто-то меня заказал.
В спину подул пронизывающий ветер. Тень прижалась к ногам, отвечая на беспокойство.
– Я не знаю наверняка, – сказал я ей. – Это может быть и не Принц.
Это может быть и Терция, разъяренная моим отказом. Она ведь разрушает то, что ей не подчиняется. И Эракан, оставшийся в городе на правах гостя. Старик поправлялся от инсульта, который я ему устроил. И один его учеников, сбежавших из города. И кто-то новый, о ком я прежде не слышал или не задумывался.
Тень пульсировала в такт моим сомнениям. Она была уверенна: Принц.
Следом за Косточкой я двинулся к вокзалу.
Здесь царили ночь и ноябрь. Воздух противно лип к одежде, клочья тумана – к фонарям, похожим на высокие черные деревья, каждое из которых плодоносит единственным комком света. Куб вокзала, как и в реальности: тесное здание, выкрашенным каким-то гением в лимонный цвет. На табло, словно оно сломано, с безумной скоростью высвечивались и гасли объявления о прибытии поездов, но все пути, смутно видимые вдали, пустовали. Пространство над рельсами дрожало натянутыми струнами. На изнанке Каррау никто в него не входил, и не выходил, город хранил свою целостность.
Я не увижу, как Косточка садится на поезд – но могу посмотреть, куда он взял билет. Через узкие высокие ворота, украшенные сценой охоты на оленей, через пустынную площадь, и приоткрытую тяжелую дверь я шагнул в здание вокзала… и задохнулся.
Зал ожидания, огромный как стадион, заполняла толпа человек-отпечатков. Они бродили каждый по своему маршруту. От кресел к кассе, от кассы по кругу, из одного угла к противоположному. Они не сталкивались и не соприкасались, как будто видели друг друга, хотя – не видели. Каждый повторял схему своих последних часов в Каррау. Свет от призрачных локомотивов прорезал человеческую массу, высвечивая четче поплывшие от времени, лица. Вслед за светом оживал и шипел громкоговоритель. Человеческие отпечатки застывали вслушиваясь. И возвращались к маятниковому движению.
Под стеклянным полом двигалась, иногда вспучивая его, бурая масса.
Я вошел в зал, и стал частью толпы. Тени одна за другой сдвигались, чтобы не толкнуть меня и не задеть. Косточку среди них было не разглядеть, как ни вытягивай шею.
Сначала я проверил, подходил ли он к кассам. Потом – к лотку с газетами. Потом пошел по диагонали – и впервые заметил отпечаток мертвеца. От уезжающих он отличался яркостью и какой-то потерянностью во взгляде, что ли. И чем пристальнее я смотрел, тем больше мертвецов замечал. Логично: здесь охотничьи угодья вампиров. Безопаснее убивать тех, кто лишь приехал, и о чьем прибытии еще не знают, и тех, кто покидает город, и чьего возвращения не ждут.
Один из мужчин показался издали похожим на Косточку. Я ринулся за ним через толпу – и столкнулся с рыжей женщиной. Отпечаток, которого я принял за Косточку, повернулся, делая круг.
– Молодые люди больше не извиняются? – Женщина оглядела меня с ног до головы, заставляя вновь облечься образом тела. – Вы меня едва с ног не сбили!
Она была яркой. Во-первых, совсем свежий след. Во-вторых – след смерти. Лет сорок пять, пальцы сжаты на длинной ручке чемодана с колесиками, легкое серое пальто туго затягивает худощавую фигуру, но один рукав оторван, а по центру – темное расплывающееся пятно. Солнечно-оранжевые вьющиеся волосы взлохмачены.
– Простите, мэм. Я не заметил.
Я отступил. Женщина кивнула, принимая извинения, и сощурилась, всматриваясь в толпу.
Ладно, почему бы и нет…
– Вы, случайно, не видели этого человека? – Я вообразил лицо ученика иллюзиониста и достал фотографию из кармана. Протянул женщине.
Мертвая Мэри Поппинс мазнула по снимку взглядом:
– Такой же как вы, нетерпеливый. – Сообщила она.
– Простите?
– Толкнул меня у туалетов.
Я вытянул шею, пытаясь разглядеть указатели уборных.
– Вы не видели моего мужа? – Спросила вдруг женщина. – Он большой и с добрыми глазами…
– Нет, мэм. – Пройдет несколько суток, прежде чем память перестанет беспокоить ее. Прежде, чем она растает. – А где здесь…?
– Я вас провожу. – Рыжая вдруг подхватила меня под руку, увлекая к дальней стороне зала. Прикосновение ее было теплым и легким. Чемодан на колесах, который она тянула свободной рукой, подпрыгивал на полу, вспучивающемся и опадающем, как будто снизу что-то дышало.
– Может быть, Генри там ждет… – Дернула решимо застрявший на бугре багаж. Улыбнулась легко: – Меня зовут Жанна, кстати.
– Конрад. Жанна… вы давно на вокзале?
– Да нет же. Только пришли. Поезд через пятнадцать минут, а я не могу найти мужа. Был здесь – и нет. В этом весь он: пропасть, когда срочно нужен.
В центре зала полыхнуло алым. Следы отшатнулись, сбиваясь с монотонных маршрутов, и тут же хлынули к свету, почуяв энергию. На мгновение показалось, что это пожар, и что языки его облизывают потолок. Почудилось его сначала нежно-шелковое, а затем сдирающее кожу касание к лицу. К глазам. К альвеолам легких.
Жанна вскрикнула и выдернула пальцы из-под моего локтя:
– Вы бьетесь током! – Отпечаток уронила сумку и ручка ударила о пол со звуком сухого дерева.
Багрянец осветил левую половину ее лица. Жанна медленно повернулась к нему, потянув воздух носом, как осторожное хищное животное:
– Что там? – Заворожено.
Пламя вращалось вихреобразно, и состояло как будто из красного полотна, а не настоящего огня.
– Кто-то злится. – Я поднял сумку и подал ей. – Будьте здесь.
Алое полыхало яростью, бессильной и оттого питающей саму себя. Жар от вихря исходил сухой и ядовитый. Решимо, шагнувшие в него, растаяли, как не было.
Я потянулся "вверх" – к физическому уровню Каррау. Отпечатки, как и след Косточки, пропали. Только Жанна осталась. Зал приобрел обычный вид: пустое помещение, освещенное белым электрическим светом.
В центре – неряшливо сваленная гора багажа: сумки, ящики разных цветов и размеров. Женщина и двое вампиров рядом. Откуда-то сильно тянуло свалкой: гнилые овощи, сельскохозяйственные химикаты, густой дух горелой резины.
– Ты должен был привести, а не докладывать. – Прошипела женщина. Немертвый отшатнулся от нее – как будто тоже почувствовал волну жара.
Незнакомка носила дорожный костюм оттенка свернувшейся крови с серебристой оторочкой. Высокий ворот пиджака бросал металлические блики на шоколадную кожу. Распущенные волнистые волосы шевелились под невидимым ветром.
Она вдруг развернулась, выискивая источник взгляда. Тень у ног женщины-мага вытянулась и разбросала щупальца, трогая предметы и воздух зала. Я отступил "вглубь", на уровень решимо, и за Жанну – тень коснулась ног призрака, и отхлынула.
– Кто-то нас заметил? – Спросил почтительно согнутый вампир у чернокожей. Его голос дрогнул: – Следит кто-то?
Маг тряхнула головой отрицательно.
– Найди его. – Приказала она. – Немедленно. Пошшшел!
– Жанна, – обернулся я к отпечатку. Она таращилась на извивающуюся на полу тень. Я тронул ее руку: – Где вы видели человека, о котором я спрашивал?
Мертвая женщина с трудом сфокусировала на мне взгляд. Расширенный, перепуганный:
– Что тут происходит? Кто это? Я… я должна найти Генри.
– Человек. О котором я спрашивал. Где он был? – Я сжал пальцы на ее локте, намеренно причиняя боль.
Призрак выдернула руку и отшатнулась.