Рейнольдс Аластер
Растяжение сна
Аластер Рейнольдс
РАСТЯЖЕНИЕ СНА
Перевод Е. Лебедева
Космовики рассказывают людям, что самое худшее в межзвездных перелетах - это пробуждение. Думаю, они правы. Они снабжают нас грезами, в то время как машины согревают наши тела и картографируют их, выискивая поврежденные клетки. Мы не чувствуем ни беспокойства, ни страха: плаваем в сгенерированных фантазиях, оторванные от самих себя.
В моем сне ко мне присоединилось кибернетическое имаго Кати, моей жены. Мы очутились внутри созданного компьютером сенсориума. Я был насекомым и ощущал у себя шесть тонких лапок, которые доставили меня в просторную, полную суеты комнату. Там находились четыре рабочих муравья, скорчившиеся в жестких, механических позах. Сложным, фасеточным зрением я разглядывал новых приятелей, наблюдая за тем, как ближайший из них откладывает из своего брюшка жемчужные яйца. Новое, интуитивное чувство подсказывало мне, что внутри меня тоже имеется готовое яйцо.
- Среди них мы - боги, - сказал я имаго своей жены.
- Мы - Myrmecia gulosa, - раздался у меня в мозгу ее шепот. - Муравей-бульдог. Видишь королеву и ее крылатого самца?
- Да.
- Те похожие на червей штуковины в углу камеры - это личинки королевы. Ее работник собирается их кормить.
- Кормить чем?
- Своим яйцом, милый.
Я повернул к ней гладкую, снабженную жвалами голову.
- Это и мне предстоит?
- Конечно! Долг рабочего - извечно служить своей королеве. Естественно... ты можешь покинуть эту среду, если захочешь. Однако тогда тебе придется остаться в криосне еще на три часа.
- Три часа... С таким же успехом, это могут быть и столетия, - сказал я. - Значит, сменим обстановку. На что-нибудь чуть менее чуждое.
Мое имаго развеяло сценарий и всю вселенную вокруг. Я парил в белом лимбе, ожидая свежих сенсорных раздражителей. Вскоре у меня появились восемь покрытых присосками осьминожьих рук, которыми я ощупывал мерцающую поверхность алых кораллов.
Катя любила поиграть.
В конце концов сны развеялись, и я внезапно ощутил свое тело - холодное, закоченевшее, но безусловно привязанное к моему разуму.
Я позволил себе испустить долгий первобытный крик, затем открыл глаза. Глаза, которые я открыл, принадлежали Юрию Андреевичу Сагдеву, который некогда занимал в Институте Силвеста должность специалиста по главному мозгу, а нынче был членом команды, примерившим на себя странную роль Эвристического ресурса звездолета. При других обстоятельствах я бы не согласился на эту роль.
В тихой и прохладной комнате я находился один. Рядом со мной шестеро моих спутников продолжали спать в своих криокапсулах. Ожил только я. Тогда-то у меня и возникло ощущение: что-то не так. Однако расспрашивать Катю я не спешил, предпочитая оставаться в неведении до тех пор, пока она сама не посчитает нужным сообщить мне о нашем положении.
Я выбрался из открытого рефрижератора и, пошатываясь, направился к выходу из комнаты.
Прошло несколько минут, прежде чем я решился на что-то более амбициозное. Доковыляв до ближайшего медотсека, я поупражнялся там с гальваническими активаторами, которые помогли моим мышцам преодолеть обманчивые пределы кажущегося истощения. Затем я принял душ и оделся, посчитав, что нелишне будет поддеть под комбинезон термобелье. Завтрак состоял из жареной ветчины и ломтиков сыра эдам, за которыми последовали круассаны с чесноком, запитые охлажденной маракуйей и лимонным чаем.
Почему я не обеспокоился поисками возникших у нас осложнений? Лишь потому, что сам факт моего пробуждения говорил: ничего особо срочного там быть не может. Любая нежелательная ситуация с мчащимся со скоростью света кораблем, не уничтожившая его в одно мгновение (наверняка, во вспышке экзотических бозонов), будет длиться на протяжении столь длинного отрезка времени, что у надразума, состоящего из главного мозга и команды корабля, будут дни или недели на выработку решения.
Я знал, что мы не дома, и следовательно что-то было не в порядке. Однако в тот миг было так приятно просто посидеть, расслабившись, на кухне, позволяя музыке Ределиуса обволакивать меня, и упиваться состоянием по имени жизнь. Просто втягивать воздух в свои старые легкие.
Слишком уж долго я был мертв. Ну, или почти мертв.
- Подлить еще, Юра? - спросило имаго моей жены.
Кроме меня, на кухне присутствовал только слуга. Это был выполненный в форме гантели дрон, паривший над металлическим полом на беззвучно подпитываемых полях левитации. Из матово-золотой поверхности его верхнего сфероида высунулся манипулятор и предложил мне кувшин бледного сока.
Я отдал хорошо отработанный мысленный приказ, активировавший мою энтопическую систему. Имплантат послал визуальные и тактильные импульсы, необходимые для полного воплощения имитации-имаго Кати, извлеченного из мозга корабля. Яркие круги и перекрещенные линии вторглись в поле зрения, затем сцепились, уплотнились и сформировали в итоге мою жену - холодную и безжизненную, но внешне настоящую. Высветились, а затем исчезли значки авторского права, указывающие на компанию-изготовитель инплантата. Я поместил энтопический призрак поверх унылого корпуса слуги - небольшие размеры дрона позволили ему с легкостью уместиться внутри пространства, занимаемого телом Кати. Прямые серебристые волосы обрамляли ее узкое бледное лицо, черные губы были поджаты, как у куклы, а глаза смотрели сквозь меня. Сцепленные кисти рук выглядывали из длинной красной мантии с капюшоном, плечо которой украшала эмблема генетиков-миксмастеров - пара ладоней, держащая "кошкину колыбель" ДНК. Моя жена была генетиком до мозга костей. На Йеллоустоне, где основным вероучением являлась кибернетика, это фактически сделало ее изгоем.
Когда порожденная главным мозгом программа взяла на себя контроль, Катя оживилась и расцвела улыбкой. И теперь ее рука потянулась, чтобы схватить кувшин.
- Хранилище данных наскучило мне, дорогой.
- Мне от всего этого не по себе, - признался я. - Катя - моя настоящая Катя - презирала саму мысль о тебе. Эта иллюзия причинила бы ей особую боль.
- Меня это не тревожит, - сказала Катя.
- А должно, - произнес я. - Разве твоим личностям не следует быть одинаковыми?
Она улыбнулась, словно ставя точку в этом вопросе. До чего же это было похоже на живую Катю - и раздражало не меньше.
- Мне так кажется, - сказал я неуверенно.
Имаго было создано вопреки желаниям моей настоящей жены. Когда плавящая чума обрушилась на нас, я увидел в этом корабле свой шанс на спасение. Кате не удалось стать членом экипажа, и поэтому я стал исподтишка оцифровывать личность своей жены. Имплантат выполнил всю тяжелую работу. Он составлял карту поведения Кати всякий раз, когда мы были вместе, изучая ее через каналы моих собственных чувств. Имитация росла медленно, ограниченная объемом памяти имплантата. Однако каждый день я загружал в главный мозг Института очередную частичку жены, следуя этой процедуре неделю за неделей. Я не сомневался: Катя что-то подозревает, хотя она никогда никоим образом не упоминала об этом.
Закончив свою тайную работу, я привил копию к разуму корабля. Ей, конечно, не хватало Катиных воспоминаний, однако мне пришлось заплатить эту цену, а также смириться с риском, что вместо них будут подставлены фрагменты, выловленные из моих собственных воспоминаний и обработанные системными программами гендерной инверсии. Личность Кати брала на себя контроль лишь в те моменты, когда я находился в контакте с кораблем. У меня не было никаких сомнений в том, что и другие члены экипажа обзавелись воображаемыми спутниками. Взаимодействуя с судном, они тоже могли общаться со своими близкими, а точнее, с неким идеализированным представлением о любимом человеке.
Однако я предпочитал не думать об этом.
Ложь, она и есть ложь. Но вся моя жизнь была одной сплошной ложью, а имаго Кати - просто самой последней из ее граней. И все же, зачем она меня разбудила? Вернее, почему корабль решил разбудить именно меня, а не кого-нибудь другого? Янош, Кай, Хильда, Юл и Карлос все еще оставались в криосне, и никаких признаков их скорой разморозки не наблюдалось.
Я решительно встал из-за стола.
- Спасибо, Катя. Я прогуляюсь и полюбуюсь видом.
- Мне нужно с тобой кое-что обсудить, - сказала Катя. - Но, полагаю, это может несколько минут подождать.
- А-а, - произнес я, усмехаясь. - Хочешь подержать меня в напряжении.
- Ничего подобного, дорогой. Тебе нравится музыка?
- Она прекрасна, - ответил я, покидая кухню.
Я вышел в изгибающийся шестигранный коридор, залитый тусклым бледно-желтым светом. Пульсации Ределиуса преследовали меня, доносясь из пьезоакустических панелей в стенах. Гравитация, державшая меня на полу, возникала не из-за центробежного вращения жилого комплекса, а благодаря нашей тяге в один g: в противном случае, вертикальная и горизонтальная оси поменялись бы местами. Это обстоятельство и подсказало мне, что мы не дома; не приближаемся к скоплению "каруселей" и астероидов под названием Шипхевен, расположенному в троянской точке, что тащиться вслед за Юпитером. Мы все еще летели меж звезд; продолжали двигаться к свойственному световой скорости замедлению времени или от него.
Мы могли находиться где угодно между Эпсилоном Эридана и Солмосом.
Моя прогулка уводила меня от ядра корабля к его обшивке - туда, где мимо нас проносился горячий нейтронный снег. Части судна, через которые я проходил, становились все темнее и холоднее; выглядели более механическими и менее знакомыми. Ни с того, ни с сего мне начало казаться, что кто-то наблюдает за мной, идет по пятам.
Я никогда не получал удовольствие ни от одиночества, ни от темноты. Получается, я вел себя по-дурацки, когда оглянулся назад, чтобы избавиться от этого страха. Однако волосы у меня на затылке встали дыбом, а тело прошиб холодный пот.
Почти весь радиальный коридор тонул во тьме, за исключением крошечного островка света, сопровождавшего меня наподобие ауры. И тем не менее, вдалеке еще можно было различить нечто более темное, смутно маячившее там, где стены сходились в одну точку.
Я был не один.
Этот образ, этот силуэт... Он рассматривал меня. И это, однозначно, было не Катино имаго.
На мгновение мне стало страшно.
- Катя, - прохрипел я. - Полный свет, пожалуйста.
Я зажмурился, ослепленный ярко вспыхнувшими актиниками. Красные призраки на сетчатке медленно таяли, и немногим позднее, чем через одну секунду, я вновь открыл глаза. Мой соглядатай, однако, уже исчез.
Я медленно выдохнул. У меня хватало ума не делать поспешных выводов. Это не обязательно было то, чем оно казалось. В конце концов, я только что выбрался из криокапсулы после нескольких лет заморозки. Мне следовало быть слегка нервным и открытым для подсознательного внушения.
Казалось, что рядом совсем никого. Я неуверенно поклялся самому себе немедля выкинуть случившееся из головы.
Через десять минут я добрался до внешней оболочки и очутился в открытом космосе, а вернее выглянул наружу через прокси-глаза дрона, державшегося за обшивку цепкими паучьими лапами. Голова-камера механизма заглядывала через иллюминатор в комнату, в которой я сидел. Я выглядел бледным и напряженным, но по соседству со мной никого не наблюдалось.
Отвернувшись от иллюминатора, я посмотрел в сторону носа корабля. Судно "Неистовая Паллада" являлось таранным лайнером - околосветовым звездолетом людского класса. Следовательно, большую часть того, что я видел, составляла чрезвычайно плотная нейтронная защита. Для работы бозонного привода судну требовались протоны. Впереди луч гразера прочесывал пространство и делил ядра дейтерия на протоны и нейтроны. Наш "гауссов ковш" беспрепятственно отсеивал протоны и подавал их в сердце корабля. Смертоносный радиоактивный дождь из нейтральных барионов направлялся в обход корпуса - как можно дальше от жилого комплекса и хрупкого груза спящих. Дрон уловил поток и передал мне данные о нем в виде закрученной розоватой ауры - мы словно бы ныряли в пищевод мироздания.
Сзади все затмевало свечение выхлопа. Гамма-щиты горели синим излучением Черенкова. Внутри корабля урожай протонов задерживался совсем ненадолго. Поля фокусировали протоны в пучок, пронзающий бурлящее облако тяжелых монополей. Релятивистские протоны замедлялись и направлялись в магнитные узлы. Внутри каждого монополя находилась прослойка из бозонов, вынуждавшая протоны распадаться. Это и было источником энергии таранного лайнера.
Я изучил всю технологию, прежде чем согласился присоединиться к надразуму - человеко-кибернетическому руководящему комитету, командовавшему этим судном. Когда я говорю "изучил", то подразумеваю, что я загрузил определенные эйдетические документы, предоставленные Марко, владельцем корабля. Эти эйдетики вписались в мою память почти на интуитивном уровне, запрограммированные, естественно, исчезнуть сразу по истечении моего контракта. Они сообщили мне все, что нужно было знать, и немного другой информации. Мы перевозили девять сотен погруженных в криосон пассажиров, и наш экипаж состоял из шести человек, каждый из которых был экспертом в одной или нескольких областях теории звездоплавания. Я, например, отвечал за подсистемы "ковша" - коллиматоры Гаусса, абляционный щит и отражавший элементарные частицы экран - и за медицинское обслуживание на борту во время полета. Компьютер, носивший маску Кати, тоже был подготовлен к работе в указанных областях знаний, но, как объяснили кибертехники, ему недоставало эвристических методов мышления человека. Поэтому члены экипажа стали Эвристическими Ресурсами корабля - периферийными устройствами, вращавшимися вокруг жесткого сверкающего ядра машинного сознания.
Таким образом, члены экипажа путешествовали на более низком уровне криосна, чем пассажиры, - немного теплее, немного ближе к лавинообразной смерти клеток, которая, по сути, и есть жизнь. Компьютер имеет возможность расспросить нас, не утруждаясь полным оживлением. Вследствие этого, наши сны могли оборачиваться грезами, где материальное и цифровое вздымалось одним технологическим цунами.
Я перенастроил телеметрию дрона так, чтобы нейтронный ветер стал невидимым. Заглянув дальше, я не увидел ни одной звезды. Эйнштейново искажение спрессовало их спереди и сзади корабля, но из-за пылающих носа и кормы этого не было видно. Мы продолжали наращивать скорость света.
- Итак? - спросил я значительно позже.
- Как ты уже догадался, мы пока что не достигли и середины пути. Собственно говоря, до дома нам добираться еще три года по корабельному времени.
- Это техническая неисправность?
- Не совсем. Боюсь, она носит медицинский характер. Именно поэтому мне пришлось вывести тебя из криосна между системами. Тебе нравится вид, дорогой?
- Ты шутишь? Пустая вселенная без звезд? Это самое мрачное, что я могу припомнить.
Я вернулся в холодильную камеру, в которой размещались шесть рефрижераторов. Информационный призрак Кати стоял рядом со мной, и Моцарт согревал наши души. Светлая, хорошо знакомая музыка полностью заглушала слабые, отдаленные звуки корабля, и очевидная необходимость этого сильно меня раздражала. Я испытывал непривычное волнение.
- Янош болен, - объясняла Катя. - Должно быть, подцепил плавящую чуму на Йеллоустоне. Если мы не предпримем срочных мер, он не доживет до конца полета. Его нужно немедленно прооперировать.
- Заболел? - Я пожал плечами. - Паршиво. Однако стандартный порядок действий на этот случай предельно ясен, Катя. Погрузим его в более глубокую заморозку, зафиксировав состояние в стазисе.